Глава 11. Западный Лес кишит личинками, поедающими древесные побеги и друг друга

"Западный Лес кишит личинками, поедающими древесные побеги и друг друга. Пока тянулась долгая зима, я успел позабыть о том, что Лес — густонаселенная территория. Каждый раз, когда времена года меняются, как будто попадаешь в другой мир.

На Кордее тоже перемены. За время рейса антимерсмонианская коалиция (это лесная пехота во главе с Келлардом, Народная Повстанческая армия, несколько религиозных общин, пострадавших от Мерсмона, а также политические партии, после разгона парламента потерявшие прежнее влияние) при поддержке Высших захватила столицу. Темный Властитель со своей темной гвардией ушел в Лес, куда-то на юг.

В Танхале были уличные бои, одно из зданий Весеннего дворца наполовину разрушено, а башня Пробуждения почернела от копоти — Сандра говорит, она пылала ночью над городом, как чудовищный факел. Священники из коалиции утверждают, что Весенний дворец теперь проклятое место, поэтому после окончательной победы придется построить новый.

Кроме обычных перестрелок, баррикад и взрывов имела место магическая драка между Высшими и Мерсмоном. Почти на протяжении двух суток Танхала была погружена в туман, искажавший и звуки, и очертания предметов, в нем копошилась всякая призрачная нежить. Повсюду скисало молоко, перегорали электроприборы, люди испытывали беспредметную тоску или беспричинное раздражение. Лампы и оконные стекла разлетались вдребезги, а домашние цветы превращались в нечто странное — например, в мясистый крапчатый шар, издающий низкое, наводящее ужас гудение, как произошло с Доротеиным алоэ. Но это были, по словам Кирсана, побочные эффекты.

— Мерсмон — очень сильный маг, — подытожил он, озабоченно щуря блестящие черные глаза. — Высшие смогли всего-навсего выгнать его из Танхалы. Все это время он искал меня, из-за вас он стал моим врагом. Залман, ты должен доплатить мне за риск.

Я доплатил, сколько он сказал, и остался почти без денег. Ничего, скоро получка. После этого Кирсан исчез, прихватив с собой бывший алоэ — Доротея рада была отдать мутировавшее растение в хорошие руки.

С Дэнисом все в порядке, он чувствует себя даже лучше, чем большинство танхалийцев. Когда творилась вся эта чертовщина с туманом, он был каменной статуей и ничего не ощущал, не думал, не помнил, даже не дышал. Его словно бы не существовало, и только поэтому, как объяснил Кирсан, Мерсмон не смог его найти.

В этом превращении живого в неживое есть что-то кошмарное, оно вызывает у меня почти животную панику. Но это, конечно, лучше, чем быть растерзанным и съеденным.

Наверное, Слейгриц сейчас тоже статуя. Трибунал коалиции заочно приговорил его к расстрелу, и его объявили в розыск, а найти не могут. У компании наверняка есть свои штатные колдуны, так что он стоит, окаменевший, в какой-нибудь кладовке или даже в несгораемом сейфе — до лучших времен.

Сандра после колдовского тумана хворала, как многие дети, но уже пошла на поправку и принялась за старое: вовсю шпионит за нами. Когда я рассказывал Дэнису, как Мерсмон меня допрашивал и рылся в моих воспоминаниях, она сидела в стенном шкафу, только не на нижней полке, а на третьей снизу, которая в результате хрустнула под ее весом.

— Что ты здесь делала? — спросил я, убедившись, что серьезных ушибов негодяйка не получила.

— Это правда, о чем ты говорил? — мой вопрос она проигнорировала. — Что кто-нибудь может без спросу читать чужие мысли, и мои тоже?

— Правда. Но я, вообще-то, хотел бы знать…

— Я запрещаю читать мои мысли! — ее круглое личико гневно раскраснелось, кулачки сжались. — Запрещаю всем без исключения, категорически, окончательно и бесповоротно! Мои мысли читать нельзя, это навсегда ЗАПРЕЩЕНО!

Она перевела дух и добавила, сердито и негромко:

— Вот так вот.

Вир тоже появилась. Она вступила в Народную Повстанческую армию, ходит в пятнистой форме с лейтенантскими погонами, и вдобавок постриглась под ноль. Мне жаль ее пышных русых волос, они были красивые.

— Кстати, извини за подбитый глаз, — я постарался, чтобы это не прозвучало, как издевка. — Не нарочно, честное слово. Я думал, обыкновенный медузник.

— Какой глаз? — она изобразила удивление. — Какой медузник?

— Придорожная гостиница "Голодный грузовик" между Юлузой и Таммой, — напомнил я. — Вечер. Медузник-Соглядатай.

— Тебя, Залман, куда-то не туда заносит, — Вир продолжала разыгрывать искреннее недоумение. — Набрался ты, что ли, в этой гостинице?

— Не хочешь сознаваться — не надо, мое дело извиниться.

— Не понимаю, что ты городишь!

Она выразительно пожала плечами с новенькими лейтенантскими погонами. Я и не думал, что она способна на такую убедительную игру.

Вир еще сказала, что последней каплей, переполнившей чашу терпения Высших, стал Ушлеп. Мол, все остальное еще можно понять, если посмотреть на вещи с точки зрения Мерсмона, а Ушлепа ему не простят, это ни в какие ворота не лезет, этого он не должен был делать.

— Почему? — спросил я, когда она умолкла. — То есть, почему именно Ушлеп? Кем он был раньше?

— Обыкновенным дебилом, — Вир недовольно поморщилась, словно я задал неприличный вопрос. — Темный Властитель уничтожил его семью, когда мстил за убитую кесу, это были очень религиозные люди.

Я так и не понял, почему это преступление Мерсмона возмутило Высших больше, чем все остальное, но Вир на мои дальнейшие вопросы отвечала неопределенно и уклончиво, и ровным счетом ничего не объяснила.

Среди ее друзей, с которыми я не знаком, есть кто-то из Высших. Мне не нравится, с каким подобострастным восторгом она об этом говорит: словно двадцатитрехлетняя Вир превращается в маленькую девочку, но не такую, как нахалка Сандра, а в образцово-послушную, безоговорочно принимающую правоту старших, взирающую на них с благоговением снизу вверх. Причем обо всех, кто не принадлежит к числу Высших, она теперь отзывается пренебрежительно, это мне тоже не нравится.

Похоже, я начинаю в ней разочаровываться, и от этого мне грустно.

Подрался с лесными пехотинцами. Убедился, что я круче (их было трое). Нас всех забрали в участок, но меня скоро выпустили, потому что с полицейскими я не дрался, и Трансмать за меня поручилась.

Когда рассказал об этом Вир, она была и довольна, и недовольна. Я все еще ее парень, и ей приятно было узнать, что я в одиночку отлупил троих, но с другой стороны, ей обидно, что какой-то штатский одержал верх над предметом ее восхищения — лесной пехотой.

Ее раздирали противоречивые чувства, и в конце концов она буркнула:

— Наверное, это были новобранцы. Так им и надо, раз не тренируются как следует!

Вир показала мне татуировку на правой лопатке: "СМ!" — это значит "Смерть Мерсмону!" Две корявые синие буквы и жирный восклицательный знак на нежной девичьей коже.

Я не стал говорить, что напрасно она изуродовала себе спину: все равно дело сделано, а сводить татуировку — занятие хлопотное.

Сейчас такая мода. Точнее, мода плюс идеология. Вир настаивает, чтобы я тоже сделал "СМ!" — но я сказал, что не буду. Во-первых, у меня и на спине, и на груди, и на руках полно шрамов — я получил их в Лесу, в разное время и при разных обстоятельствах. Во-вторых, не хочу. Татуировка — это символ. Те, кто в антимерсмонианской коалиции, придают символам какое-то непомерное значение.

Я не сторонник Темного Властителя, но быть вместе с его противниками мне тоже не хочется. Я пока еще не понял, почему. Надо об этом подумать.

Утром к нам прибежала Калерия, дочь Доротеи — рыжеволосая девушка с нервным миловидным лицом, та самая, что работала в Весеннем дворце.

— Залман, идемте к нам! — выпалила она, задыхаясь. — Скорее! У нас личинка бегает, мама от нее на стол забралась!

Я схватил меч, и мы побежали к старенькому кирпичному особняку Доротеи. Трое-четверо обитателей Картофельного переулка, кто с помойным ведром, кто с хозяйственной сумкой, остановились, провожая нас взглядами. Картинка та еще: растрепанная девушка в наброшенном поверх ночной рубашки расстегнутом пальто и я с дуэльным мечом, поблескивающем в сером утреннем свете.

— Подожди-и-ите меня! — тоненько крикнули позади.

Я ворвался в дом первым, оставив позади и Калерию, и увязавшуюся за нами Сандру. Посреди холла у них стоит большой овальный стол, накрытый вишневой скатертью с кистями, на нем-то и сидела Доротея, прижимая к себе скулящего щенка таксы, а личинка носилась вокруг, дробно топоча по паркету.

Щетинистая колбаса почти метровой длины, тусклые фасеточные глаза, мощные жвалы. Личинка шмыргалей. После двух ударов — в двигательный и дыхательный центры — она издохла на месте. Никто не убедит меня в том, что огнестрельное оружие в таких случаях эффективней холодного, а спецы из Санитарной службы, когда приезжают по вызовам, стрельбу устраивают, как в тире, да еще гордо объясняют: "Работа у нас такая!"

— Из-за плиты выскочила! — всхлипнула на столе Доротея. — Там в стенке дыра… Чуть за ногу не укусила! Я как закричу, а она как шарахнется!

Такса жалобно взвизгнула и лизнула ее в нос.

Я осмотрел дом и обнаружил еще кое-что интересное, готовое выйти из спячки. На чердаке нашлась куколка медузника, похожая на морщинистый лакированный стручок, и несколько гладких полосатых орехов величиной с кулак взрослого мужчины — не знаю, что собиралось из них вылупиться. Перебитых тварей сложил в мешок, отнес на помойку, и соседи опять провожали меня встревоженными взглядами. Сандра бегала за мной, как хвостик, давая полезные советы из школьного курса по весенней санитарно-бытовой профилактике, а потом Доротея усадила нас за стол.

В гости к Калерии пришла ее подруга Инара, села пить чай вместе с нами. У Инары иссиня-черные волосы и красиво подведенные раскосые глаза, она тоже была служанкой в Весеннем дворце, причем уже после окончившегося провалом келлардовского штурма.

— Да, там было жутко, но платили хорошо, а я должна кормить себя и родителей, — объяснила она холодноватым тоном, глядя на меня с затаенным вызовом. — Да, я жалею о том, что потеряла эту работу. Вообще-то, нас, прислугу, не обижали, и Калерия, по-моему, напрасно ушла. Я заработала неплохо, мы какое-то время проживем на эти деньги, и на лекарства маме с папой хватит. А чем занимался Властитель, меня не касается. За хороший подарок я бы легла с ним в постель, — снова острый, вызывающий взгляд, — но он в этом смысле ни от кого из нас ничего не хотел. Не будь у него госпожи Эфры, я бы решила, что он вообще к женщинам равнодушен. Мы еще должны были прислуживать высокопоставленным кесу, но в этом не было ничего особенного. В мои обязанности входило прибираться в комнате у госпожи Лайи, делать ей маникюр и подавать по утрам горячий шоколад — ну и что, она ни разу не пыталась меня съесть.

Я спросил, что за человек Эфра.

— Она нелюдимая и недобрая, какая-то замороженная… Отказалась от фрейлин и камеристок — сказала, что не белоручка и сумеет сама о себе позаботиться. Звонила прислуге, только если надо было корсет зашнуровать. А когда съели ее прежних, ей было хоть бы что, в тот же вечер она нежилась в ванне с ароматной пеной и напевала что-то веселое.

— Наверное, кокетничала напропалую с придворными кавалерами?

— Ни с кем не кокетничала. Она не знает, как это делается, — Инара сдержанно фыркнула. — Да ей и не надо, мужчины и так на нее посмотрят — и сразу тают!

Обнаружив, что я не спешу осуждать ее за службу в "проклятом" дворце, девушка начала улыбаться, ее тон стал непринужденным, и с лица исчезло настороженное холодноватое выражение.

Я еще отметил, что они с Сандрой определенно знакомы — встречались раньше, но обе не стремятся это афишировать. Конечно, они могли сталкиваться и здесь, в Картофельном переулке, я ведь уже слышал от Доротеи об Инаре и о том, что подруга навещает Калерию, но… Скорее, это подтверждает наши подозрения насчет того, что Сандру черти носили во дворец, несмотря на все запреты, и дворцовый персонал эту паршивку знает, как облупленную.

Это был мой третий рейс в нефтяное царство Сансельбы. Я уже начал привыкать к огромной заснеженной горе, господствующей над главным островом архипелага.

И по дороге туда, и на обратном пути нас останавливали кесу из темной гвардии. Караванщиков и пассажиров проверяли на предмет "СМ!" Теперь я понял, почему Бурхард предупреждал: "Если какой-нибудь сукин сын это сделает — не пойдет в рейс, пока не сведет херню за собственный счет!"

Пассажиров, у которых обнаружили буквы, согнали в отдельную группу. Кесу разожгли костер, раскалили докрасна кусок железа и прикладывали к правой лопатке каждому из обладателей татуировки, так что на этом месте оставался страшный ожог. Мы не могли вмешаться, нас обезоружили и держали на прицеле.

Запах горелого мяса, крики боли и мелодичные возгласы кесу, у одной из пассажирок (ее не тронули, поскольку татуировки у нее не было) сдали нервы и началась истерика, и она тоже истошно кричала, заглушая всех остальных. Кто-то из пострадавших обругал кесу матом, а те поняли, что он сказал, и забрали его с собой. Наверное, съели.

Медфургон был переполнен, и врач жаловался, что противоожоговых мазей и бальзамов на всех не хватило.

У Дэниса начались занятия. Пока я был в рейсе, он тоже обзавелся татуировкой "СМ!"

— Послушай, зачем? Я видел, что кесу делали с теми, у кого есть такая штука. Оно тебе надо?

— Пришлось, — он выглядел погрустневшим и недовольным. — Это конформизм, но я не выдержал. У нас в университете житья нет тем, кто ходит без этого фирменного клейма. Все показывают друг другу, хвастаются, и если тебе показать нечего — такого наговорят, что впору пойти повеситься. Я вначале терпел, но надолго меня не хватило. Ничего, я же не собираюсь никуда ехать с караваном…

Он еще сходил в парикмахерскую и постригся. Длинные волосы у мужчин теперь не поощряются — считаются признаком промерсмонианских настроений. На улице за это могут и обругать, и побить, и даже насильно откромсать длинные пряди.

— Ты с этой прической выглядишь еще женственнее, чем раньше, — ехидно процедила Вир, когда его увидела. — Ты нарочно выбрал такую стрижку, чтобы сразу видно, какие у тебя изящные скулы. Если бы ты был настоящим парнем, постригся бы под ноль, как я! Тебя надо в казарму, и чтоб тебя сержант с утра до вечера гонял, и чтобы ты научился чистить сортиры и получать зуботычины, и ползал по-пластунски в дерьме, как я сегодня утром, и чтоб от тебя воняло — тогда бы ты стал человеком!

— Спасибо, что перед тем, как прийти к нам в гости, ты искупалась и переоделась, — прозвучал презрительный голосок из кладовки.

Чертыхнувшись, я вытащил оттуда Сандру и выставил за дверь. Она всегда берет Дэниса под защиту, а крутая Вир, я заметил, перед ней немного теряется.

— Знаешь, я не хочу в твою казарму, но я признаю за ней право на существование, — сказал Дэнис после того, как возня с Сандрой завершилась моей победой. — Пусть будет, если оно кому-то нужно. Почему ты не признаешь права на существование за всем тем, что на вас не похоже?

— Не дождетесь! — глядя на него с агрессивным блеском в глазах, усмехнулась Вир. — Таких, как ты, мы будем переделывать!

Мы с ней все больше друг от друга отдаляемся.

Кажется, я понял.

Мерсмон — классический образец диктатора, деспота и тирана. А его противники борются против насаждаемой им несвободы, но это еще не значит, что они борцы за свободу.

Против несвободы можно бороться за свободу, и против несвободы можно бороться за другую форму несвободы.

Коалиционное правительство, в котором полно религиозных деятелей и военных радикалов, посягает на то, что Мерсмон вообще не трогал: ввело жесткую цензуру для всех видов искусства и литературы, регламентирует детали женской одежды, длину волос у мужчин и даже некоторые моменты в личных отношениях между людьми. Об этих запретах они давно говорили, как о желательном, но недосягаемом, а теперь получили шанс все это претворить в жизнь. В общем, дорвались.

Я не хочу вступать в их ряды. Несвобода, которую насаждают единоверцы Курконо или идеологи лесной пехоты, не лучше той несвободы, которую насаждал Темный Властитель.

Что хуже: под угрозой остракизма вынуждать людей делать дурацкую татуировку или выжигать чужие татуировки каленым железом?

Я ни с теми, ни с другими.

Мы собираемся на остров Хилиус за сластишонами — древесными грибами, из которых готовят домашнее вино и безалкогольный напиток вроде компота. Они целебные, помогают от всяких весенних недомоганий. Дети Доротеи — Калерия, Людмила, Рене и Серж, и с ними Инара, уже туда ездили, привезли пять мешков оранжевых губчатых лепешек, липких от прозрачного сока, густого и сладкого, как мед.

Ева переписала у Доротеи рецепты и сходила на рынок, но там продают червивые сластишоны, лучше мы сами насобираем хороших.

Услышав об этом, Вир сказала, что поедет с нами: "Ребята из казармы откомандировали меня за сластишонами, боевое задание!" В прежние времена я бы обрадовался, а сейчас… Подумал о том, что она всю дорогу будет придираться к Дэнису и донимать меня: "Сделай татуировку", "Вступай в лесную пехоту", "Не воображай, что ты способен понять что-то такое, чего не понимают Высшие" и т. п. Надоело.

Лучше бы вместо нее взять Калерию или Инару — или обеих сразу, потому что Дэнису тоже давно пора найти себе девушку. И с чего я решил, что из-за шрамов на лице не нравлюсь никому, кроме Вир? Калерия всегда очень приветлива, а Инара при второй встрече со мной кокетничала. Может, не все для меня так безнадежно? Однако мы с Вир уже договорились, и поедем втроем. Только хорошо бы она забыла на время путешествия о своей идеологии!

Сандра просится с нами, но Ева не хочет ее отпускать, а я не хочу брать ее с собой. Все-таки она еще маленькая, вдруг мы за ней не уследим.

Хилиус — один из окраинных островов на востоке, эту территорию контролирует лесная пехота. Поедем туда на зверопоезде, они уже вышли из спячки".

* * *

Залман никак не мог вспомнить, пил он когда-нибудь сластишоновое вино или нет.

— Пил, — ответила Сандра, сидевшая в кресле напротив, с двумя кошками на коленях. — Но не в тот раз.

— А что было в тот раз?

— Вир вернулась одна и рассказала, что зверопоезд взбесился, и она выпрыгнула, а вы не успели. Господи, как я ревела…

— Но я ведь остался жив? — пробормотал Залман с легким сомнением.

— Читай, — Сандра взглянула на часы. — Время пока не вышло, ты сегодня еще столько же прочитаешь и сам все узнаешь.