Теория рационального выбора, неоинституционализм и политика

Кризис методологических установок бихевиорализма и структурного функционализма привел к росту интереса исследователей-компаративистов к методологии, связанной с теорией рационального выбора. Хотя теория рационального выбора стала проникать в политическую науку из экономической науки уже в 50-е годы, но в сравни­тельных исследованиях она стала широко использоваться только в последние десятилетия. Янко Като подчеркивает, что “сравнительные исследования, использующие метод рационального выбора, находятся пока на своей начальной стадии; однако установки теоретиков рационального выбора в подобных исследованиях являются ясными: индивидуальное поведение может рассматриваться как рациональное постольку, поскольку оно касается основных социальных и политических обстоятельств. Таким образом, фундаментальные принципы политического поведения являются одинаковыми в различных политических системах, несмотря на очевидные различные конфигурации институтов и политических феноменов” (Kato, 1996, р. 564). Норман Шефилд пишет о возможности объединения теории* рационального выбора и сравнительной политики (Schofield, 2000, р. 277 — 304). Подобный оптимизм разделяется не всеми. Существует обширная критическая литература как в целом по теории рационального выбора (см.: Грин, Шапиро, 1994; Schelf, Hannah, Mtinh in Coleman, Fararo, 1992, p. 101-160; Bunge, 1995), так и по ее использованию в сравнительной политологии (Sciulli, 1992). Но все же эта теория и методологическая ориентация достаточно широко используется, поэтому сказать о ее основных характеристиках необходимо; более того, необходимо раскрыть ее возможности в сравнительных исследованиях. Она хорошо “работает” при исследовании таких демократических феноменов, как плюрализм, выборы, распределение власти, оппозиционность, коалиционность и т.д.

Прежде всего отметим, что теория рационального выбора пришла из экономической науки, хотя ее основания связаны не только с последней. Р.Швери называет три важнейшие интеллектуальные традиции, повлиявшие на формирование теории рационального выбора: “Это, во-первых, шотландская философия нравственности Хатчисона, Юма, Фергюсона и Смита, впервые предложившая последовательную индивидуалистическую концепцию рационального поведения и обратившая внимание на ее плодотворность в объяснении общественных явлений. Во-вторых, утилитаризм, выработавший всеобъем­лющую концепцию моральных суждений. Утилитаристы отказались от догматики античной философии, приняв важное предположение о том, что мы должны обращать внимание на последствия наших действий, и только тогда мы сможем оценить, “плохим” или “хорошим” является наше действие. В-третьих, отказ от проблемы межиндивидуальной оценки наслаждений и страданий (inter-individual calculus of felicity), столь важный для утилитаризма, стал главным достижени­ем неоклассической теории, выдвинувшей на передний план процесс взаимного обмена. Если отдельный индивидуум получает выгоду от использования того или иного закона, института или другого фактора, налагающего определенные ограничения на наши действия, и к тому же способен компенсировать потери другим, нет причин ут­верждать, что обмен нечестен, противоречит нормам морали или чему-либо еще” (Швери, 1997, с. 35 — 36). Хотя теория рационально­го выбора имела давние традиции, тем не менее в общественных на­уках она занимала маргинальное положение в силу господства таких методологических ориентации, как институционализм, бихевиоризм, структурный функционализм, марксизм. Критика этих ориентации и способствовала широкому распространению теории рационального выбора.

Бихевиоризм с его идеей “внешнего человека” (Б.Скиннер) рассматривал человеческое поведение в виде простой реакции на внешние воздействия, упрощая реальную картину поведения. Бихевиористская наука, хотя и способствовала развитию эмпирических исследований, однако оказалась неспособной создать теорию поведения, где бы человек был независимой переменной. В этом отношении теория рационального выбора как раз позволяла посмотреть на поведение человека “изнутри”, учитывая характер человеческих предпочтений, их соизмерение друг с другом, выбор оптимального поведения.

Структурный функционализм в свою очередь перестал удовлетворять исследователей, так как, во-первых, обращал внимание прежде всего на системы и структуры, а не на людей в этих системах и структурах; во-вторых, трактовал человеческое поведение сквозь призму его ролевой функции в системе, которая определялась про­цессами социализации, коммуникации и интеграции. В структурном функционализме человек как самостоятельное действующее лицо (актор) исчезал; он подчинялся социетальным нормам, был социаль­ным существом в этом смысле. Теория рационального выбора ориен­тировалась на активную роль человека при его столкновении с нор­мами: человек устанавливает нормы и действует в их границах, вы­бирая выгодное для себя поведение. В этом отношении теория раци­онального выбора заменяла идею “социологического человека” идеей “экономического человека”. Вместо человека, чувствительного к окружающей среде, пассивно интернализующего нормы в процессе со­циализации, исполняющего системные роли и осуществляющего адаптивное поведение, теория рационального выбора “ставит наце­ленного, провокативного агента, максимизатора своих частных инте­ресов” (Shepsle, 1989, р. 133).

Теория рационального выбора выдвигалась так же в противовес марксистской концепции жесткого детерминизма поведения человека социально-экономическими отношениями, прежде всего отношениями собственности. Хотя производство общественных отношений по марксистской теории осуществлялось людьми, но при уже сформированных общественных предпосылках, накладывающих не только границы на человеческое поведение, но и определяющих его интересы и потребности. В этом смысле человек так же рассматривался как су­щество зависимое и подчиненное; активным могла быть лишь социальная группа, класс, к которому и принадлежал человек. Концепция общественных законов закрепляла представление о внешних детерминантах поведения человека. Теория рационального выбора противопоставила теории классов теорию общественного выбора, базирующуюся на максимизации индивидом своего собственного интереса 'в процессе перевода деятельности в коллективную сферу.

Отмечается и неприятие теоретиками рационального выбора старой версии институционализма, при которой политика представлялась как некая нормативная система, трудно совместимая с индивидуальным интересом. С одной стороны, старый институционализм выступал в одеждах легализма, когда политика рассматривалась в терминах конституции и права. Значительный элемент долженствования при изучении политики оставлял в тени особенности реальных процессов и их противоречивого отношения с юридическими нормами. Сам характер нормы, прежде всего ее обобщенность и абстрактность, требовал рассматривать политическое поведение индивида по большей части в терминах соответствия/отклонения. С другой стороны, идеализация норм приводила к идеализации выраженных в них общественных интересов, которые приобретали характер самостоятельной сущности, не связанной с частными интересами конкретных людей. В этом смысле критика такой политики с позиции теории ра­ционального выбора осуществлялась под флагом реализма, т.е. более здравого рассмотрения поведения человека как действующего агента со своими интересами без метафизического поиска находящихся за ним (или над ним) общих, народных, национальных и т.д. идей и интересов.

Таким образом, теория рационального выбора выдвинула на первый план политического исследования действующего человека с его собственными интересами и потребностями, человека самодостаточного и активного. Противостоя прежним методологическим подходам, теория рационального выбора позволяла по-другому поставить и решить ряд вопросов.

Во-первых, в исследовании общественных отношений и процессов невозможно обойти проблему уровней анализа. Так или иначе ученый вынужден выбирать перспективу: сосредоточиться ли ему на микроуровне, т.е. индивидуальном поведении, исследовать ли общественные структуры как феномены, имеющие собственное существование, либо попытаться объединить микро- и макро- уровни. Теория рационального выбора как раз опиралась на предпосылку возмож­ности связать индивидуальное поведение и общественные институты, чтобы сохранить суверенность индивида при принятии решений по поводу и собственных и общественных благ.

Во-вторых, дифференциация наук в XIX и XX вв. сопровождалась стремлением ученых различных дисциплинарных профилей найти собственные законы и связи в соответствующих сферах действительности, подчеркивая тем самым несводимость различных областей общественной жизни и различных общественных наук. Теория рационального выбора вышла за рамки экономической сферы и заставила исследователей заметить сходство (а значит и различие) поведения человека в политике с поведением в экономике. В сфере власти и принятия решений по поводу общих благ человек ведет себя так же рационально, как и в экономической жизни. Другой вопрос, что рациональность его поведения в этой сфере приобретает особые черты: есть ли специфика в общественном выборе по сравнению с выбором индивидуальным? Может ли быть описана политика, политическая деятельность, политическая организация и политические институты в категориях эффективности, т.е. соотношения пользы и затрат?

В-третьих, политическая наука всегда стремилась не только описывать политическую реальность, выявлять в ней зависимости между факторами, строить типологии и классификации и т.д., но и самой быть политическим фактором, т.е. включаться в политический процесс не только функцией легитимации политики, но и “производства политических событий”. Не рассматривая здесь все проблемы “производства политического события” (интересующийся может обратиться к политической герменевтике, дискурсному анализу), подчеркнем, что теория рационального выбора позволила значительно повысить прикладное значение политической науки. Политический инженеринг стал неотъемлемой частью политических кампаний. Такие разделы политологии рационального выбора, как политические игры, коалиционная борьба, избирательные стратегии, распределение власти, ведение переговоров, политическая конфликтология стали действенными нструментом политического консультирования и менеджмента. Не случайно именно на период 70 — 80-х годов приходится бурный рост различных политологических консультационных центров, обслуживающих политический процесс и влияющих на результативность политической деятельности.