Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава XI. Муса Кундухов, сын Алхаза





 

Сестры нет оплакать тебя -

Здесь вражья страна,

И матери нет причитать -

Здесь вражья страна.

 

Чеченская народная песня

 

Бесконечные дожди и непролазная грязь на дорогах вынудили переселенцев укрыться в старой заброшенной башне на склоне горы. Уже несколько дней они жили под сводами старинного холодного каменного храма в ожидании нормальной погоды.

Наконец тучи рассеялись, выглянуло солнце. Подождали день, чтобы подсохла грязь, и только тогда снова тронулись в путь.

Вел переселенцев Арзу. Люди шли за ним молча, безропотно, покорившись его воле, силе и стойкости. Им казалось, что этот высокий и стройный человек послан им самим Богом, чтобы он привел их к родному очагу. Они были в том уверены, и эта уверенность помогала им переносить трудности пути, болезни и лишения. Люди верили Арзу, тянулись к нему, спрашивали совета.

Да и сам он старался ничего не предпринимать, не посоветовавшись с людьми, не получив их согласия.

 

Арзу ехал впереди десятка всадников. Лица у всех похудели, осунулись. Они тихо переговаривались и часто останавливались, поджидая отставших.

 

Сзади послышался глухой топот копыт. Арзу оглянулся. Турецкие всадники, разделившись, заходили с двух сторон, окружая колонну переселенцев.

 

— Стой! — закричал во все горло скакавший во главе отряда чернобородый офицер. — Поворачивай назад!

 

Всадники, размахивая плетками, врезались в толпу. Мужчины остановились, вскинули ружья и взяли всадников на прицел. В руках женщин блеснули широкие кинжалы.

 

— Не стрелять! — крикнул Арзу.

 

Любой ценой нужно было предотвратить кровопролитие. Турок слишком много, имеющимися силами их не одолеть.

 

О чеченцах среди местного населения уже ходили дурные слухи.

Их намеренно распространяли местные власти, чтобы разжечь вражду, а потому мелкие стычки бывали довольно часто.

Переселенцы просили, чтобы им дали немного хлеба и не мешали двигаться на север. Тогда бы они никого не трогали. Арзу был против грабежей, но и он порой ничего не мог поделать: голод диктовал людям свой девиз: "Не дают хлеба миром — отнимай силой".

 

"Неужели же дело дойдет до побоища, до кровопролития?" — с тревогой подумал Арзу и тут заметил, как тощий всадник с перекошенным ртом взмахнул плетью над головой пожилой женщины.

Она инстинктивно пригнула голову и выбросила вперед руки, как бы стремясь перехватить удар, но не успела — плеть обожгла ее спину. В ту же секунду стоявший рядом с Арзу паренек поднял ружье. Арзу резко ударил по стволу, но выстрел все же прогремел. К счастью, пуля никого не задела. В этот самый момент на дорогу, идущую из лесу, выскочил одинокий всадник на белоснежном коне. Он несся галопом и что-то кричал.

Заслышав его, турки опустили плети. Из лесу появился еще один отряд и последовал за всадником. Тот был одет в турецкую форму, но Али сразу же признал в нем кавказского горца.

 

— Ассалам алейкум! — поприветствовал он всех разом, резко осаживая коня и не обращая внимания на склонившихся перед ним турецких всадников. Быстро пробежал взглядом по лицам людей и на ломаном чеченском языке спросил: — Кто из вас старший?

 

— Я, — ответил Арзу.

 

Турецкий паша пристально всматривался в лицо Арзу, стараясь припомнить, где они могли встречаться ранее.

 

— Плохая у тебя память, Муса, сын Алхаза. Знакомых не узнаешь?

 

Кундухов долго вглядывался в человека, невозмутимо стоявшего перед ним. Да, где-то он уже видел эту гордо вскинутую голову и мужественное лицо, густо заросшее черной бородой, знаком ему был и яркий блеск этих темных глаз под низко нависшими бровями. Но что это за человек, как он ни напрягал память, вспомнить все же не смог.

 

— Нет, — коротко бросил Кундухов. — Знаком, но не припомню тебя.

 

— Неудивительно, — усмехнулся Арзу. — Нас теперь все стараются не узнавать. Палачу ведь необязательно знать, чью голову он рубит. А помнишь тот год, когда ты и Орцу Чермоев сожгли дотла беноевские аулы?

 

Черная тень пробежала по красивому лицу Кундухова. Он соскочил с коня, бросил повод на луку седла и, сказав что-то стоявшему рядом офицеру, подошел к Арзу.

 

— Давай, отойдем, — произнес он и первым направился в сторону леса.

 

Арзу молча последовал за ним. Офицер и еще один турецкий всадник стремглав помчались вперед, спешились на зеленой лужайке, расстелили ковер и бросили на него две подушки.

 

За Кундуховым последовал еще один человек. Заметив его, Али пристроился к нему сбоку.

 

— Это мой брат, Афако, — сказал Кундухов, усаживаясь на ковер.

 

— Я знаю его, — ответил Арзу.

 

Некоторое время оба сидели молча.

 

— Упрек твой несправедлив, — наконец вымолвил Кундухов.-

Трагедия беноевских аулов — вина Бойсангура, Солта-Мурада, Уммы и Атаби.

 

— Да, но кто был виновен в том, что чеченцев загнали в горы?

 

— Не следовало восставать против царя, — резко ответил Кундухов. — Все покорились судьбе, одни вы хотели дикой свободы. Это за вами поднялись другие народы.

 

— Только слабой женщине простительно подчиниться силе без сопротивления. И то не всякой. Ты знаешь, что такое свобода?

Мы, например, знаем. Потому и умирали за нее. И о том не жалеем, хотя и обошлось нам все это очень дорого. Но когда знаешь, за что гибнешь, гораздо легче умирать. Цари, генералы и князья умеют лишь обманывать, изменять и продаваться. Только им всегда хочется более слабых сделать собственными рабами.

Почему? Потому что они сами рабы… Никогда свободный человек не станет угнетать другого, ибо он знает высокую цену свободы, а благородный не прольет кровь порабощенного народа ради земных благ и собственного честолюбия.

 

При этих словах Кундухов побледнел и в упор взглянул в лицо Арзу. Но тот абсолютно спокойно продолжал:

 

— Нет, я не обижаюсь, что ты меня не узнал. Четыре года назад в беноевских лесах ты дал слово никогда не поднимать оружия против чеченцев. Так вот, я и есть один из тех, кому ты давал слово. Ты тогда сказал: "Когда падает дерево, оно опирается на соседнее, — гласит осетинская пословица. В счастье и горе мы не можем не опираться друг на друга. Клянусь, что с сегодняшнего дня никогда не подниму на вас руку, никогда не сделаю вам плохого". Однако мы узнали, что ты нарушил данное тобой слово, и чтобы напомнить тебе о том, в прошлую зиму к тебе в Скут-Кох приезжали двое. Одним из них был я.

 

— Не помню, — надменно произнес Кундухов. — Сколько ваших переселенцев приходило ко мне, разве всех теперь узнаешь?

 

— Ты прав, — согласился Арзу. — Всех волновал вопрос переселения. Но мы приходили совсем по другому делу. Мы лишь хотели напомнить тебе, что ты обязан держать данное тобой слово.

 

— Как тебя зовут?

 

— Арзу.

 

— Сейчас тебя трудно узнать.

 

— За эти три месяца мы выстрадали больше, нежели за все последние двадцать лет войны.

 

— Так вот! Слово свое я сдержал, — твердо ответил Кундухов.-

С тех пор я не участвовал ни в каких действиях против вас.

 

— Сын гор не может стать клятвоотступником. Закон предков суров.

 

— Я повторяю еще раз…

 

— Ты помог русским обмануть нас, — прервал его Арзу. — Люди тебе верили, думали, что ты настоящий мужчина.

 

"Вот подлец! — выругался в душе Кундухов. — Как же он смеет так со мной разговаривать! Даже турецкий ад не выбил из этих чеченцев их проклятую гордость. Связать бы его да отправить в диарбекирскую тюрьму! Но нет, применить к ним сейчас силу — значит навредить самому себе. Тогда придется проститься с моими мечтами и планами. Не для того я потратил столько сил, времени и энергии, чтобы сейчас из-за этой вот кучки несчастных оборванцев провалить все дело. Ни за что! Вид турецкого войска их не пугает, и они будут с ним драться.

Воздействовать следует только добром".

 

— Я попрошу не говорить со мной в таком тоне, это вопервых,-

Кундухову стоило немалых усилий такое вот дипломатическое спокойствие. Усилием воли он подавил вскипевшую ярость и говорил хотя и быстро, но не повышая голоса. — Во-вторых, я никогда не приглашал вас в Турцию. Ваши старшины попросили у меня совета, я им высказывал свое личное мнение, но никому его не навязывал и никого ни в чем не убеждал.

 

— Да, сам ты не приезжал на беседы с чеченцами, это правда.

Но вот твой брат наведывался к нам часто. Нет, он не произносил твоего имени, все слухи распространял якобы от себя.

 

— Я хотел только добра. Если веришь Аллаху, верь и мне. Не мог я такое предвидеть! Вы находились в трудном положении, и я хотел помочь. У вас было два пути: либо пойти по миру, либо силой оружия вернуть свои земли… Вам по душе был последний.

Но этого нельзя было допускать, ибо любая стычка окончилась бы вашим поражением. Царь знал, что, пока вы находитесь в своей стране, мира там не видать, а потому и решено было переправить вас за Терек и рассеять там среди казачьего населения. На вашей же земле расположить несколько десятков новых станиц.

 

— Нам это было известно.

 

— Я также знаю, что вы с Маккалом прибыли сюда просить у турок помощи. Только никогда не дождетесь ее. А теперь турки тем более не в состоянии оказать ее. Пойми, Арзу, и чеченцы стали уже не те, что были двадцать лет назад. Половина мужского населения перебита. А кто встанет рядом с вами?

 

— Ах, спасибо тебе! Ведь ты, действительно, очень здорово помог нам, — зло усмехнулся Арзу. — Посмотри на них, — указал он рукой в сторону своих собратьев. — Это твоя жалость и плоды твоей помощи довели их до такого состояния. Это все, что осталось от пяти тысяч семей. Вот их страданиями ты и достиг сначала чина генерала, а теперь получил и чин паши. Я вижу тебя насквозь. Ты замышляешь что-то еще более грандиозное, иначе ты бы не разговаривал со мной так мирно и спокойно, не стал бы выслушивать меня. Так тебе сейчас выгоднее. Но помни:

больше тебе не удастся обмануть нас.

 

— Ты говоришь так, словно я один и виновен во всех ваших бедах!

 

— Да, ты! — отрезал Арзу. — Твой сладкоречивый и лживый язык сделал свое черное дело!

 

— Хорошо. Всю вину я беру на себя, ибо напрасно сейчас доказывать обратное. Но неужели, Арзу, ты думаешь, что этого бы не случилось, если бы не было Мусы Кундухова? Ты умный человек, Арзу, а простые вещи не желаешь понимать. Участь твоего народа решилась не по моей воле и не по воле ваших старшин. В конечном итоге результат был бы таким же, что бы ты ни предпринимал. Сила была не на вашей стороне. А слабым распоряжается сильный. Так было, есть и так будет. Но ни ты, ни весь твой народ не хотите этого понять. Вы ищете виновника своих несчастий. Что ж, искать его нужно, этого я не отрицаю, так же как не отрицаю части своей вины. Но пойми, есть человек куда более могущественный, чем я. Вот в его-то руках и находились ваши судьбы. И как он распорядился, так все и произошло. Допустим, вы опять бы взялись за оружие, но и оружием ничего бы не изменили. Страна русских в сотни, в тысячи раз больше вашей, а потому противиться ей бесполезно и бессмысленно. Мы это поняли раньше вас. Конечно, могли и мы бунтовать, сопротивляться. Тогда и нас уничтожили бы точно так же, как теперь уничтожают вас. Но зачем умирать раньше времени? Кому это нужно? Причем умереть на поле боя не так уж и трудно, труднее научиться выживать. Наш народ понял эту истину. Потому-то наши предки и решили до поры терпеть гнет царя. Я считаю, что они рассудили правильно: быть битым и вдобавок ничего не иметь — это не выход. Гордость в таких случаях обходится слишком дорого. И вы просто обязаны были понять, что вам одним никогда не удержать в горах свою свободу и независимость. К сожалению, вы и теперь этого не понимаете или не хотите понимать. Русский царь в наших народах не нуждается. Ему не мы нужны, а наш край и наши горы. Не отдадим добровольно — нас уничтожат. Такой приказ он и отдал своим генералам. Лучшие ваши земли и теперь розданы в награду офицерам. Русским и горским. Но большинство их отведено под казачьи станицы. Остальные же земли объявлены казенной собственностью. Где вам теперь жить? Ведь чтобы человеку жить — ему требуется земля. А таковой у вас теперь нет. Вы будете стремиться вернуть ее, но царь никогда не согласится с вашими требованиями. И чтобы окончательно отбить у вас охоту хвататься при каждом удобном случае за свои кинжалы, русские решили теперь переселить вас в глубь России. А через несколько лет вы бы уже присмирели, как овцы, и приняли бы их веру, обычаи и язык. И чеченский народ как таковой исчез бы с лица земли. Однако все знали, что добровольно вы на это не согласитесь. И решено было переселять вас силой. А это — новая война. Я же стремился не допустить ее. И все без исключения мои поступки были продиктованы только одним желанием — помочь вам.

 

— Знаю, Муса. Ты сделал все, что было в твоих силах, чтобы нас не отправили за Диарбекир, а оставили около Муша, Байбурта, Эрзерума и Карса. Чеченцы тебе за это благодарны, но я не могу пока понять, что руководит поступками, нет, не Мусы, а генерала Кундухова. Что заставило его четыре года назад в Беное войти с нами в сговор и почему он так печется о нашей судьбе? Какую цель он преследует? Не кроется ли за всем этим какая-то чудовищная интрига? Мы вправе сомневаться, зная обо всех твоих деяниях. И если наши сомнения и догадки подтвердятся, тогда берегись, Алхазов Муса. Мы найдем тебя даже под землей.

 

Кундухов молча глядел на толпу переселенцев, расположившихся вдоль дороги: кто сидел, кто лежал на сырой земле в окружении турецких всадников, которым одного его знака было бы достаточно, чтобы с саблями наголо ринуться на этих изнуренных людей. И если он подаст сейчас такой знак, то не совершит никакого преступления, так как лишь выполнит приказ командования. Но чеченцы обвинят в жестокости только его одного. Ведь он руководит операцией. Так уже бывало не раз.

Но сейчас он сделает все возможное, чтобы избежать кровопролития. В глазах чеченцев он обязан остаться благородным человеком, желающим им одного только добра. А кровь пусть проливают турки, они на это мастера. Кто-то из переселенцев тихо затянул протяжную песню. Десятки мужских голосов тут же подхватили ее:

 

 

Мусульманский царь к себе нас звал,

Царь русский — остаться просил,

Без огня и ветра Чечня запылала:

Огнем был Алхазов Муса,

Вихрем подул Успанов Сайдулла.

Пророчили муллы нам страшный суд,

Мы видели: родные бросают родное.

Вот он, день страшного суда,

Вероломные муллы нас подло обманули,

Они нас в земной ад загнали…

 

 

Каждое слово песни глухой болью отдавалось в сердце Кундухова.

Вскочить бы сейчас на коня да умчаться подальше от этих фанатичных людей и их душераздирающей песни. Или проще заставить их замолчать? Но как? Они же замолчат только став мертвыми…

 

— Самое тяжкое наказание для человека — презрение народа. Меня проклинают сейчас и проклянут в будущем. Я это хорошо знаю, Арзу, — задумчиво проговорил Кундухов, подняв глаза к небу, будто испрашивая у Бога прощения. — Я, как и вы, лишился родины. Но у вас есть хоть какая-то надежда вернуться и увидеть хоть на миг родные горы. Честно говоря, я вам завидую немного. Ведь мне возвращаться нельзя. — Кундухов глубоко и горестно вздохнул. — Если желаешь, объясню почему. Одновременно это ответ и на твой вопрос о том, какую же цель я преследовал, сговариваясь с вами в ичкерийских лесах. Так как, рассказать?

 

Арзу утвердительно кивнул.

 

— Ты отлично знаешь, что мы не были обижены жизнью. Когда я говорю "мы", то имею в виду Сайдуллу Успанова, Алихана Цугова, Мусу Уцмиева и Атажукина. В своих руках мы держали власть и одновременно были на хорошем счету у начальства. Нас хвалили и даже награждали за усердие. Но нас всегда возмущали унизительное положение, в котором всегда и везде находились горцы, жестокость и бесстыдный грабеж русских властей. И потому мы впятером поклялись освободить наш край от русского владычества. Но для того нам понадобилась бы сила. Чтобы накопить такую силу, требовалось определенное время. Однако сделать мы ничего не успели. Среди нас оказался предатель.

Атажукин на нас донес. Заговор раскрылся. Уцмиева сослали в Россию. Нас почему-то пока не трогали, хотя мне было точно известно, что Атажукин в своем донесении назвал меня, как организатора, первым. Я ждал ареста, ибо я был генералом русской армии и присягал на верность царю. Но время шло, а со мной обращались так же, как прежде, будто ничего и не случилось. Только позже я узнал, почему так с нами поступали.

Начальник Терской области был хорошо осведомлен о нашей деятельности и решил покарать нас по-своему. Однажды он вызвал меня к себе и категорически заявил: или же вы вместе с недовольными русской властью чеченцами уходите в Турцию, или же мы вас стираем с лица земли…

 

При этих словах Арзу вскочил. Не ожидавший столь бурной реакции от своего собеседника Кундухов даже растерялся, но быстро пришел в себя и, схватив его за руку, попросил дослушать до конца.

 

— Сейчас с тобой говорит не царский генерал и не турецкий паша, — заторопился он, глядя на Арзу снизу вверх. — С тобой говорит такой же горец, как ты, как все они…

 

Резким движением Арзу вырвал свою руку из руки Кундухова и долгим пронзительным взглядом в упор разглядывал бывшего генерала.

 

Али, стоявший рядом, весь подобрался, словно тигр, готовый в любую минуту прыгнуть на врага. Али видел, как медленно сходила краска с лица брата, как он, закусив нижнюю губу, сжал в кулаке белую рукоять кинжала. Али не спускал с него глаз и ловил каждое движение, хорошо зная вспыльчивый характер брата.

Страшные оскорбления вот-вот готовы были сорваться с его языка. Но Арзу только скрипнул зубами. И промолчал…

 

— Говори! — не выдержал тогда сам Кундухов. — Что ты хотел сейчас произнести?

 

— Я хотел сказать, — Арзу перевел дух, злость мешала ему, — что ты — собака. Но сказать так, значило бы оскорбить собаку, потому что она намного благороднее тебя. Она всегда и всюду верна своему дому, своему хозяину. Ты же изменил своему хозяину — царю, своему дому — родине, изменил всем, кто в тебя верил. Будь я один, я бы вывернул ваши черные, грязные души.

И твою, и твоего братца Афако.

 

— Слушай, Арзу, ты уже не упрекаешь, не угрожаешь, а просто оскорбляешь. Если ты забыл, что и мы родились и выросли в тех же горах, что и ты, и что в храбрости и верности слову мы стоим не ниже тебя, а в благородстве, возможно, даже и повыше, то я это все могу тебе напомнить, вызвав на дуэль, — гневно выпалил Афако.

 

Недобрый огонек молнией сверкнул в глазах Арзу.

 

— Нет, вы не трусы. Это мне известно. Но только не надо говорить о благородстве. Смотрите, до какого состояния довело ваше благородство этих вот людей. Вы обманом и подлостью толкнули их к гибели. И вот это вы называете благородством?

Твой брат, Афако, шагал к чину генерала по трупам чеченцев, а теперь за то, что он сумел обмануть нас, турки сделали его пашой, — от напряжения лицо Арзу покраснело, и он рукавом черкески вытер вспотевший лоб. — Слово за тобой, Алхазов Муса,

— вызывающе произнес он. — Решай, что будешь делать. Мы торопимся.

 

— Наберись терпения и выслушай меня до конца! — взмолился Кундухов.

 

— Я не ребенок и не баба. От красивых слов я не таю.

 

— Клянусь Аллахом, я говорю правду!

 

— Чтобы русский генерал или турецкий паша сказал правду? — рассмеялся Арзу. — Не надо нам сказок, Муса.

 

— Пойми же ты наконец, что перед тобой сидит такой же горец-изгнанник, как и ты, как все они, — Кундухов кивнул головой в сторону переселенцев и с минуту помолчал, ожидая, пока Арзу вновь усядется на коврик рядом. — Согласен, ты прав, — продолжил он ровным голосом, словно тяжелые оскорбления, только что брошенные ему в лицо, не имели к нему никакого отношения. — Честолюбие, действительно, не оставляло меня.

Согласен, воспользовался в какой-то мере вашим несчастьем.

Положение чеченцев было безвыходным: вы просили вернуть вам ваши земли, правительство же на это никогда бы не пошло. И оно избрало более жестокий путь — выселить половину вашего народа с тем, чтобы другая его половина все же имела клочок земли.

Я знал, что чеченцы добровольно горы не покинут, поэтому и согласился с Лорис-Меликовым. Мне казалось, что своим согласием я делаю доброе дело. Вняв его совету, я рассуждал так: во-первых, освободятся земли и люди смогут жить в более или менее нормальных условиях; во-вторых, что, пожалуй, самое главное, будет предотвращена новая война. Да, я решил вместе с добровольцами переселиться в Турцию. В свои планы посвятил только Сайдуллу и Алихана. Но никто из нас даже предполагать не мог, что конец будет столь трагичным. Правда, я видел черкесов, абазинов, убыхов и шапсугов, которые находились в еще более ужасных условиях. Но на этот раз меня подвела моя доверчивость. Турецкий султан торжественно заверил, что чеченцам будет оказан особый почет и уважение.

 

Так оно и должно было быть, для вас даже построили дома. Но вмешались русские и заявили, что они категорически против расселения чеченцев вдоль границ России. Тогда для вас отвели другие земли — те земли, от которых вы отказались. И я на вашем месте поступил бы точно так же. Земли-то эти безводные и неплодородные. Пока вы стояли здесь, я прилагал все усилия, чтобы вас не трогали, чтобы оставили у Эрзерума и Муша. Но убедить в том турецкого султана мне не удалось.

 

Кундухов взял травинку и пожевал ее. Втайне он надеялся, что Арзу рано или поздно заговорит, но тот упорно молчал, подперев рукой щеку.

 

— Ты прав, Арзу, прав, — продолжал Кундухов. — Отчасти вы гибнете по моей вине. За все, что происходит с вами, и я в ответе. Просите Бога, чтобы он продлил мне жизнь, — более тяжкого наказания мне вы не придумаете. Ведь жить, сознавая, сколь непоправимая и тяжкая вина лежит на твоей совести, мечтать о родине и не иметь права вернуться туда — ты лучше меня знаешь, какие это испытания для человека, родившегося в горах…

 

Али, хотя и не верил ни единому слову Кундухова, услышав последнюю фразу, невольно проникся к нему жалостью. Сам сполна испытавший горечь изгнания и тоску по родине, он чутьем улавливал то, что действительно шло из глубины души. То, самое сокровенное, что как бы ты ни старался, никакими красивыми словами не прикроешь. И даже когда молчишь, это сокровенное все равно проглядывает сквозь непроницаемую маску, надеваемую тобой, чтобы не прослыть слабым и не умеющим скрыть свои чувства мужчиной. Это сокровенное не скроешь, когда твои глаза, лицо, голос, когда все твое существо тоскует и страдает, бьется, как птица в клетке, ищет и не находит выхода, мечтая постоянно о голубом прозрачном небе…

 

— Пойдем с нами! — вырвалось у Али, и он сам почувствовал, как краснеет.

 

— Рад бы, да не могу. Я не волен поступать согласно моим желаниям. Турки во мне еще нуждаются, а русские — нет. Да и не впустят они меня обратно. Так что дорога назад для меня отрезана. Если кто-то из вас и вернется на родину, то он сможет затеряться в горах. Мне же останется одно: жить, тоскуя по родине, и умереть на чужбине.

 

— Ты очень много и хорошо говорил сегодня, Муса, — сказал Арзу, — но я не поверил ни одному твоему слову.

 

Кундухов не стал противиться.

 

— Я и не осуждаю тебя за это, — миролюбиво согласился он.

 

— Ты научился продавать себя, и тебе неплохо живется здесь, — бросал Арзу жестокие слова, словно хлестал его ими по щекам.

 

Но Кундухов принимал удары безмолвно, только лицо его поминутно менялось, что свидетельствовало о внутренней борьбе, пламя которой сжигало его, о том невероятном напряжении рассудка, которым этот внешне спокойный человек охлаждал готовую закипеть кровь и сдерживал бушующие страсти.

 

— Довольно, — наконец прохрипел он, сраженный прямотой суждений собеседника. — Я тоже человек, а не железо. И пришел не для того, чтобы выслушивать от тебя оскорбления. Да, я богат. Да, у меня много денег. Но ты говоришь это так, словно завидуешь. Но что деньги и богатство? Они не могут заменить родины. Все, что имею, я бы отдал за возможность умереть в родных горах. Пусть даже нищим, это уже неважно… К несчастью, я осознал это слишком поздно…

 

— Что ж, Бог тебе судья! — Арзу встал. — Пойдем, Али.

 

— Подождите! — спохватился Кундухов. — Мне же приказано вернуть вас обратно…

 

Арзу остановился.

 

— Тогда ты напрасно теряешь время, Алхазов Муса. Решай, как тебе удобнее поступить. Что же касается нас, то ни один чеченец не вернется живым.

 

— Не следует горячиться, Арзу. Русский царь не пропустит вас через границу.

 

— Мы придем к границе и будем просить сардара, родного брата царя, чтобы он пропустил нас домой. И будем стоять, пока нам не откроют границу.

 

— Сардару вы тоже не нужны, как и царю.

 

— Прорвемся в таком случае с боем.

 

— Вас перебьют, а если прорветесь — сошлют в Сибирь…

 

— В Сибири будет не хуже, чем здесь.

 

— Там вы станете христианами, ваши женщины будут ходить без шаровар и спать с гяурами, а внуки забудут и родной язык, и обычаи, и веру!

 

— Один раз ты уже помог нам, Алхазов Муса. Теперь как-нибудь мы сами сумеем побеспокоиться о себе, постоять за себя и за свою веру. Решай скорее: или мы едем дальше, или ты везешь назад наши трупы…

 

Впервые в жизни Кундухов заколебался, не зная, что ему предпринять. Перебить их или отпустить восвояси? Какое решение будет правильным? Ясно было одно, что повернуть их не удастся.

Но и драться с ними не имело смысла. Все же он сделал еще одну попытку остановить их.

 

— Не наговаривай лишнего, Арзу, — сказал он. — Если бы я надумал применить силу, то не стал бы вести с тобой такой длинный разговор. Я отпускаю вас. Идите с Богом! Но что случится с вами там, — Кундухов махнул рукой в сторону границы, — могу предсказать заранее. С обеих сторон к границе стянуты войска.

Там вас просто перебьют. Я прошу: вернитесь обратно, пока не поздно. Нет, я не подниму оружия против измученных людей. Но там с вами не посчитаются. Сейчас вы просто не видите выхода.

А выход-то есть. Просто необходимо согласиться на предложение, поступившее от турецких властей.

 

Арзу презрительным взглядом окинул бывшего генерала и покачал головой.

 

— Наверное, твои хозяева, а вместе с ними и ты, думают, что чеченцы, подобно хищным зверям, только и жаждут крови? Нет, Алхазов Муса, в наемники мы никогда не пойдем. Так и передай своему султану, — и дав понять, что разговор на этом закончен, Арзу не оглядываясь зашагал к своему коню. Али неотступно следовал за ним. Чеченцы поднялись. По знаку Кундухова турецкие всадники расступились…

 

…Переселенцы продолжали медленно продвигаться на север. Они уже прошли довольно большое расстояние, когда их нагнали две подводы, сопровождаемые турецкими всадниками. Присмотревшись, в одном из них Али узнал Афако. Колонна остановилась.

 

— Мой брат Муса послал вам все эти продукты, — сказал Афако, подъехав к Арзу. — Он просит принять их. И еще он хочет, чтобы все вы простили его. Не думайте о нас плохо. Мы действительно хотели и хотим вам добра. Но вышло не так, как мы предполагали. Да услышит Аллах ваши молитвы! Да не лишит он вас своей милости!

 

Сказав все это, Афако хлестнул коня и галопом поскакал обратно, не дожидаясь разгрузки подвод…

 

Date: 2015-07-22; view: 704; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию