Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава V. Судьбы





 

Лишь те друзья не на словах,

На деле,

Кто наши кандалы

И на себя б надели.

Хисроу

 

После смерти Исы многое изменилось в ауле. На третий же день в Гати-Юрт нагрянули стражники во главе с помощником пристава подпоручиком Чомак Ойшиевым и увели Ловду с Васалом в Ведено.

Васала, неделю продержав на гауптвахте, отпустили. По всему было видно, без помощи Курумова не обошлось. Казалось, Васалу оставалось только радоваться свободе. Но, напротив, у него было такое чувство, будто кто-то сыграл с ним злую шутку. И от сознания того, что из-за него, возможно, страдает другой, совершенно невинный человек, на душе было мерзко и горестно.

А Ловду приговорили к десяти годам и сослали в Сибирь. Еще раньше в Сибирь угнали Самби, второго побратима Васала; там он и пропал без вести. Из пятерых братьев в ауле осталось только двое. Ах, Ловда! Увидит он, Васал, Ловду еще живым?

Разве по нему суровый климат Сибири? Человеку, выросшему под южным солнцем, тот край становится могилой. Редко кто из горцев возвращался оттуда живым.

 

Еще до суда Васал во что бы то ни стало решил оправдать Ловду.

Потому и старался всю вину взять на себя. Если вдуматься, то он же и есть убийца. Не будь его, Васала, разве Ловда поднял бы руку на родного отца? Нет, не поднял. Так что же тут рассуждать, ему, Васалу, и лежала прямая дорога в Сибирь. Но как убедить в этом Ловду? Какие слова сказать, чтобы он понял доводы и согласился с ним? Васал делал все, что мог. Ловда же не менял свою позицию ни в какую и стоял на своем. Тогда Васал решил разделить его участь.

 

И вновь возник спор. И вновь Ловда одержал верх. "При чем тут ты, Васал, если родного отца убил его сын? — говорил он. — У тебя малые дети и больная жена. Умрет она, что станется с детьми? И что изменится в моей судьбе, даже если ты, Васал, разделишь ее вместе со мной. Ничего! А потому, не трать попросту время и иди домой. Я пролил кровь своего отца, мне отвечать за то перед Богом и перед людьми".

 

Скоро год, а от Ловды так никаких вестей и нет. На прощание говорил, что если не умрет, то убежит. Да, видать, случилось что-то недоброе. Не так просто вырваться оттуда: если не догонит пуля, то замерзнешь в пути. И как бежать Ловде, не зная языка? Он же сразу выдаст себя. "Где ты? Где ты, мой побратим? — часто думал Васал. — Жив ли ты? Или уже давно покоишься в мерзлой земле?"

 

Говорят, беда не приходит одна, всегда находит себе спутника.

Васал не успел вернуться, как умерла Мархет. Видно, арест мужа унес ее последние силы.

 

Умерла она, как жила, молча. Арзу, Маккал и Али точно выполнили завещание. Семь дней не уходили со двора, стояли рядом с Васалом, принимали соболезнования жителей Гати-Юрта, других соседних и дальних аулов. Семь ночей Маккал читал Коран в доме Васала, по вечерам все трое подолгу задерживались у друга, стараясь беседой облегчить горечь его утраты.

 

Айза вместе с другими женщинами носила в его дом еду, кормила тех, кто приезжал из дальних аулов.

 

Но и траур не вечен. Люди постепенно разъехались и разошлись, и Васал остался один на один с детьми. Горцы говорят: "Горе, что останется снаружи закрытой двери, — не горе". Все сочувствовали Васалу, но рано или поздно всем им приходилось возвращаться к своим семьям.

 

Как бы ни тяжела была рана, но и она в конце концов как-то заживает. Постепенно рубцевалась она и на сердце Васала…

 

…День стоял ясный и солнечный, в воздухе уже чувствовались запахи близкой весны. На склонах таял снег. Вот-вот придет пора, о которой Васал мечтал, наверное, больше и чаще всех.

Конечно, она не приносит новых радостей в дом, но все же хоть как-то облегчает жизнь бедняка. Хотя бы уже тем, что дети могут теперь бегать босиком. Появляется черемша, потом крапива, разные съедобные травы, начинают созревать ягоды. С трудом, но все же можно дотянуть до урожая ячменя. А там и кукуруза поспеет.

 

С наступлением весны Васал вместе с такими же отчаявшимися бедняками совершал ночные рейды за Терек, в богатые казачьи станицы, где у них имелись друзья, которые всегда могли помочь и выручить из беды. Зимой Васал и Мовла из Мескетов угнали лошадей Хорты и Шахби и передали их Корнею. Тот в долгу не остался, тем более, что в станице Червленой богатеев хоть отбавляй. Только вот не зимнее это дело — ночные поездки.

Васал и его друзья подобны голым соколам. А голому соколу под отрытым небом и летом не переночевать. Ни Арзу, ни Али не одобряли вылазок Васала. Нет, им не жаль было ни чеченских, ни казачьих богатеев, обобрать их совсем не грех. Просто и они, и другие добрые люди боялись за Васала: а вдруг власти схватят его или он угодит под казачью пулю? Ведь дети вообще тогда круглыми сиротами останутся. Васал прислушался к совету:

месяц назад он в последний раз попытал счастья, и теперь у него были верховая лошадь и корова, а детишки уже не голодали.

Мать им заменяла старшая дочь Хозу. Подрастал и Юсуп, которому уже шел тринадцатый год. Скоро станет помощником отцу… Дети наелись кукурузной каши и разбежались кто куда. Дом словно опустел, ни крика, ни шума. Одна Хозу продолжала хлопотать по хозяйству. Как удивительно походила она на мать. Глянет на нее Васал и тотчас вспоминается ему его Мархет, которая стала его подругой в самую трудную минуту. Вместе влачили нищенскую жизнь, вместе шли сквозь пламя войны, любили друг друга, и даже ее смерть их не разлучила: Мархет продолжала жить в его сердце.

 

На душе было так тоскливо, что Васал просто не находил себе места. Он не знал, откуда шла эта тоска, но порой она захватывала его полностью. Может, именно так пыталась подобраться к нему старость? Только, вроде бы, рано подкрадываться старости — ему не было еще и пятидесяти. Так-то оно так, если, конечно, подходить к понятию о старости из количества прожитых лет, а не из прожитой жизни. Из такой жизни, какую и врагу не пожелаешь…

 

Васал окинул взглядом кривую улицу. К кому бы сходить? Он любил бывать у Али и к своему закадычному другу Мачигу часто заглядывал. И у них всегда чувствовал себя, как дома.

 

Так и не приняв определенного решения, Васал опустился на большой камень у плетеного забора, заняв свое излюбленное место. Часто он сиживал теперь здесь и все чаще уносился мыслями в прошлое. Васал извлек из кармана бешмета широкий замусоленный кисет, медленно развернул его, насыпав на клочок бумаги щепотку душистого самосада, ловко свернул цигарку, зажег кресалом трут и, закурив, глубоко затянулся. Глядя на корявую алычу и стройную грушу на другой стороне улочки, он с той же непонятной тоской и болью в душе вспомнил березовые рощи, золотые нивы, голубые озера и речушки своей далекой родины.

 

Как мало нужно человеку, думал Васал, опершись локтями о колени, и как мало ему дано. Как коротка жизнь: оглянуться не успел — и уже нет человека. Но сам он не замечает, как наступает старость, как близится его последний час. Все копошится, все трудится без устали, как муравей, словно для жизни ему отпущена вечность. Ничто не останавливает его, даже смерть близких не убеждает в бренности собственной жизни.

Потому он порой и глух к горю других. И кажется ему, что сам он никогда не умрет. Пусть он даже глубоко несчастен, но он всегда живет надеждой на счастливый завтрашний день. Живет мечтой, не оглядываясь по сторонам, не замечая вокруг никого и ничего. Живет лишь для себя, для своей семьи. Только перед смертью он словно пробуждается и начинает осознавать, как сильно был связан с родиной, со всеми людьми, даже с теми, кого он всегда ненавидел и презирал, с кем всю жизнь ссорился, кого обижал и оскорблял, и кто, в свою очередь, отвечал ему тем же. Да, человек меняется близ смертного одра. Он начинает листать книгу своей жизни, пристально всматривается в прошлое и осмысливает весь пройденный путь. Где он ошибался и где спотыкался? В чем он был прав и в чем несправедлив? И только теперь видит он около себя и своих близких, и соседей, и друзей, и товарищей. Оказывается, что всех тех, кого он не замечал раньше и даже избегал, он любил. И теперь на глаза его набегают слезы при виде их. Значит, он всю жизнь смотрел на них незрячими глазами, и только теперь, когда жизнь прошла, он прозрел… А как милы ему ветки яблони под окном, бесконечное чириканье непоседливого воробья, теплые лучи, что проникают через крошечное окно и желтыми полосками ложатся на рваное одеяло. Да, теперь он хочет слышать все и видеть все.

Даже ту старую бездомную дворняжку, что свернулась где-то под плетнем…

 

Перед глазами вереницей проходят люди, давно покинувшие эту бренную землю, и из потухших глаз катятся слезы… Если бы все начать снова, если бы повторить прожитую жизнь!

 

Еще тяжелее и безутешнее человеку, оторванному от родины. Его словно точит какая-то непонятная, неведомая болезнь. И он стареет уже не по годам, а по часам. Седина окутывает голову, морщины бороздят лицо, серый тусклый туман заволакивает глаза, и горбится спина от какой-то неземной тяжести. А мысли…

мысли только о ней, о родине…

 

По улице проходили женщины. Одни несли вязанки дров на спине, другие шли с пустыми или наполненными водой медными кувшинами.

Пробегали уже босоногие мальчишки… Мимо текла жизнь…

 

Подошел Мачиг. Примостился рядом на камне, молча сунул руку в карман Васала, вытащил кисет, смастерил себе цигарку и возвратил кисет на место. И только тогда произнес:

 

— Берс приехал.

 

— Когда?

 

— Сегодня ночью.

 

— Где он остановился? У Али?

 

— Да.

 

— А что еще нового?

 

Непонятно было, какими путями доходили до Мачига аульские новости, но узнавал он их первым.

 

— Аул собираются обложить новым штрафом.

 

— За что же?

 

— Разве ты не слышал, что у Хасавюртовской слободы угнали лошадей?

 

— Значит, следы привели к нам?

 

— Привели и здесь же затерялись. Кто бы это мог сделать…

Ты-то не знаешь?

 

Васал мысленно перебрал всех своих дружков, покачал головой:

 

— Нет, не наши. Ни один из наших не накличет беду на свой аул.

 

— Кто же тогда?

 

— Кто, кто? Нетрудно догадаться. Да сами же казаки. Казаки!

Вот кто! У них конокрадов хватает. Не все они сродни Корнею, который никогда не сделает нам зла.

 

— Значит, от штрафа не уйти.

 

— Значит, так. Власти не станут утруждать себя поисками воров.

Им бы только найти повод, чтобы обобрать нас. А тут такая зацепка. Разве они ее упустят? Но ты-то откуда обо всем этом узнал?

 

— От Янарки. А он от Ахмеда. Хорта, говорит, — что бык разъяренный, землю ногами роет. Пообещал, если, дескать, не выдадим вора в течение трех дней, то весь аул выплатит двести рублей.

 

Васал даже присвистнул:

 

— Это сколько же увели лошадей?

 

— Всего пару.

 

— Вот идиоты, — только и нашелся сказать он.

 

На Терскую область не распространялись законы общеимперских судебных уставов, их заменяли разработанные здесь же местные административные правила, но применялись они к горцам и казакам по-разному. Ответственность горцев определялась совершенно особыми началами, сводившимися к двум пунктам.

Первый: всякий раз, когда совершалось какое-либо преступление в области, в каком бы месте оно ни произошло, предполагалось, что оно совершено горцами. Второй: за всякое преступление отвечают все горцы, живущие вблизи от места совершения преступления. Как в случае, когда истинный виновник преступления не открыт, так и тогда, когда он установлен, но средств для возмещения причиненного им убытка не имеет.

 

В случае воровства из казачьих станиц и с полей скота или другого имущества, когда следы доводят до какого-либо аула, старшина последнего обязан принять следы и вести их дальше.

Если же виновник не найден, то все без исключения жители этого аула обязаны уплатить полную стоимость украденного. За кражи из станиц отвечают и окрестные аулы, последние расписаны по группам с обозначением, какие аулы за какие поселения колонистов несут ответственность. В случае, если виновный обнаружен, взыскание всех причиненных им убытков обращается на его имущество, а если его стоимости окажется недостаточно, то взысканию подлежит имущество и ближайших родственников вора. А уж в случае и их несостоятельности, взыскание налагается на весь аул, где, по подозрению, проживает виновник.

 

Поскольку след привел к Гати-Юрту, а виновник обнаружен не был, то аулу и придется расплачиваться за пропавших лошадей.

А то, что стоимость их завысили в три-четыре раза, стало привычным делом.

 

Все новости были уже пересказаны, друзья еще некоторое время поговорили о том, о сем, а затем вместе направились к Али -

Там всегда найдется тема для беседы.

 

Во дворе Али, под навесом, Андрей устроил что-то вроде передвижной кузницы, где с утра до вечера кипела работа и сновал народ. Люди тащили старые топоры, сошники, плуги, ободья колес, заказывали косы, вилы и прочий инвентарь. Но со многих Андрей денег не брал.

 

В последнее время Васал крайне редко заглядывал к Али, хотя всей душой тянулся к единокровным братьям, готов был и днем и ночью слушать родную речь. Да вот только не знал, как к его частым посещениям отнесутся аульчане, что подумают о нем, если он десять раз на дню станет бегать к своим соплеменникам. А ведь в любое время, стоит ему лишь выйти на улицу, как ноги сами несут его к ним. Он и говорил мало, и вопросы задавал редко, зато с каким вниманием слушал родной язык, а уж послушать что-нибудь о родине было для него настоящим радостным праздником.

 

Но, к удивлению Васала, сегодня со двора не доносилось привычного стука молотка и ударов кувалды. Под навесом сидели Андрей, Берс, Яшка, Арзу и Маккал, в руках Берс держал раскрытую книгу.

 

 

Поздоровавшись со всеми за руку, Васал и Мачиг облюбовали для себя место у старой арбы. Васал справился у Берса о здоровье.

 

— Жив-здоров, брат, — весело отозвался Берс — Знаешь, Васал, на днях я нашел интересную книгу о Шамиле. Написал ее капитан Руновский, некогда специально приставленный к нашему имаму.

И написал он довольно-таки любопытно. Мы вот все удивлялись, почему, мол, имама не убили, как шейха Мансура, и не повесили, как Бойсангура. Оказывается, он нашел общий язык со своими вчерашними врагами, и ему живется неплохо! И о чеченцах отзывается далеко не лестно…

 

— Вранье! — воскликнул Арзу — Не верю! Шамиль не может клеветать на наш народ, который был ему верен все двадцать лет войны!

 

— А сам ты веришь написанному Руновским? — спросил Андрей у Берса.

 

— Но если ты хочешь узнать всю правду, Андрей Никитич, то, скажу откровенно, после прочтения этой книги голова у меня пошла кругом. Да, Шамиль был жесток. Как все прежние и нынешние правители. Я даже полагаю, что этому горцу можно простить его жестокость, ибо он делал то же, что тысячелетиями творили и продолжают творить даже цивилизованные европейские правители. Добавлю к этому, что если Шамиль и бывал иногда излишне жесток и несправедлив, то исключительно по своей невежественности, но… во имя свободы и справедливости. Да, написанное господином Руновским в этой книжке, частично соответствует правде. Еще раз подчеркиваю, частично! Ибо, мне думается, что многое в ней он сгустил и даже выдумал, чтобы унизить и оскорбить этого великого горца, приуменьшить славу и авторитет Шамиля с целью продолжить сеять вражду между горскими народами. Короче, Андрей Никитич, теперь, в наше очень сложное и противоречивое время, еще труднее разобраться, что в книге правда, что ложь.

 

— Мне думается и другое, — сказал Яков, внимательно слушавший разговор. — Ваш Шамиль и его наибы по жестокости даже уступали нашему царю и нашим помещикам. Последние-то, вдобавок ко всему, еще и развратны…

 

— Будь его воля, он бы всех их передушил, — засмеялся Андрей, взглянув на своего помощника. — Как увидит богатея, так глаза кровью наливаются, словно у зверя.

 

— Откуда же у него такая ненависть? — спросил Берс.

 

— Долгая история… — замялся Яша. — Когда-нибудь я расскажу вам ее… На досуге…

 

Арзу и Маккал вспомнили разные интересные истории из боевой и личной жизни шамилевских наибов и мулл, рассказали, как ловко они обирали народ и при этом жестоко расправлялись с недовольными, затем разговор незаметно перешел к настоящему, к сегодняшнему дню, к несправедливости новых властей и притеснению народа, к наложенному на аул штрафу.

 

— Иногда воровали и мы, — признался Васал. — Что правда, то правда. Но разве одни только мы? А сами станичники? Сами же крадут, а на нас сваливают.

 

— Кто этого не знает, Василий, — махнул рукой Андрей.

 

— Вот я один случай расскажу. Ездил я как-то в станицу Калиновскую. Вдруг среди ночи шум, гам. Палят из ружей. Ну, думаю, не иначе на станицу напали. Спрашиваю, в чем, мол, дело? Объясняют, чеченцы, дескать, скот угнали. Но они одного вора все же поранили. Наутро пошли по кровавому следу, а он их привел в дом своего же станичника. Тот вынужден был сознаться в краже, выдал и остальных своих дружков. А вот, что произошло в Сунженской станице. Задумал воровство разводчик ночных секретов. Ну и не выставил дозор в одном месте. Казаки видят, что не везде дозор поставлен, стали стеречь это место сами. Вор явился туда, увидел казаков, бросил скот, пустился наутек. И был убит наповал. В убитом казаки признали своего разводчика. Так вот, в обоих случаях лишь случайно соседние чеченские аулы избежали обвинения в воровстве и непосильного, незаслуженного штрафа. Ваши воры только одного боятся — как бы не поймали на месте, иначе все потом станут сваливать на чеченцев. Так уж повелось: как искать воров, то ищут только в чеченских или ингушских аулах.

 

— Причем ловко этим пользуется разная сволочь, — горячо заговорил Яков. — Мне один казак по секрету поведал, как его родственник из соседней станицы взял да и запалил свою полуобвалившуюся избенку, а указал на соседей. Ему поверили и с того аула взыскали сумму, в десять раз больше стоимости сгоревшей развалюхи; на эти деньги он и отстроил себе новую избу.

 

— И здесь клин вбивают, чтобы мира между нами не было, — вздохнул Андрей. — Вот ты, Мачиг, любишь русских?

 

Мачиг замотал головой, ударил обеими ладонями по тощим коленям:

 

— Ей-бох, один урус сапсем-сапсем палахой, один урус сапсем-сапсем хороши.

 

— А ты — диплома-ат, — протянул Берс и невольно рассмеялся.

 

Мачиг обернул все шуткой:

 

— Корней хороши, Яшка хороши, Андрей хороши…

 

— Русских миллионы, — перебил его Васал. — Все они, как деревья в лесу, разные. Но многие думают, раз власть русская, то и все русские — сволочи. Но власть-то с народом не советуется… А за ее действия расплачивается он.

 

— При чем тут народ, Василий? Зачем всему народу ответ держать? Лишь богатеям и шкурникам. Вот кому.

 

— Кабы так, — протянул Васал, сворачивая цигарку — Только у нас стригут всех под одну гребенку. Трус, он кто? Самый что ни на есть вредный и опасный человек. Что та скотина, которая не мычит и не телится. Из-за таких власти, что хотят, то и делают, и будут делать, пока он, как квочка кудахчет и за свою шкуру дрожит.

 

— Мужик не единожды поднимал косы и вилы, забыл? А Степка Разин, а Емелька Пугачев? И теперича, нет-нет да пустит красного петуха.

 

— Это мы только в своей избе такие герои, — не сдавался Васал.-

А коснись инородца какого, так то не наше дело, будто он и не человек вовсе. Оставляем его волкам на растерзание. Вот тебе, Никитыч, и по-божески!

 

— Ты что же предлагаешь?

 

— Встать за инородцев. Всем миром!

 

— Будто не знаешь, в каких нас тисках держат?

 

— Ежели бы не знал, не перешел на сторону чеченцев.

 

— Не все так могут.

 

— А им какая преграда?

 

— Спутаны по рукам и ногам.

 

— Да нет, Никитыч. Была бы охота, а помочь завсегда можно. Вот тебя возьмем. Последним, можно сказать, делишься. А разве мало таких? Немало. Но где ж они, когда нужно? Не видно. Потому как попрятались все и молчат. Но я тебе скажу, домолчатся! Русский барин сегодня чеченца забижает, завтра за своих примется.

 

— Да с нас уж и так испокон веку по три шкуры дерут.

 

— Поделом. Потому как безголовые. Кто в лес по дрова, а кто в поле за сеном. Вместе никак не можем. То общая беда.

 

Остальные молчали и слушали, не перебивали, не вмешивались.

Только Яков порывался что-то сказать, да знал, что неприлично встревать, когда говорят старшие. Наконец наступила пауза, и Яша не замедлил ею воспользоваться.

 

— Все это будет, когда черт помрет, а он еще и не хворал. Эх, дядя Вася! — Яшка ударил себя кулаком в грудь. — Вот тут горит.

Все нутро. Ты не забыл, как гнул спину на барском поле? -

Забудешь, как же…

 

— Так вот, все одно, что наша доля мужицкая, что чеченская.

Я даже дяде Андрею не рассказывал, как на Терек попал. Почему?

А потому, вспомнишь — мороз по коже… Ежели кто прознает, то мне один путь-дорожка выпадет — на каторгу или на виселицу.

Вот и боялся, потому и рот на замке держал крепко. Теперича, кажись, можно. Люди вы ничего, хорошие. Вам, пожалуй, рассказать можно…

 

* * *

 

— За что нас дядя Вася упрекает? За терпение, — начал рассказ Яша. — Что верно, то верно, русский мужик терпелив. Говорят, за терпение Бог дает спасение. А уж коль разойдется когда — не одна хозяйская голова летит с плеч. Когда невмоготу, то и сырые дрова загораются. Думаете, царь-батюшка по своему хотению крепостное право отменил? Мужик его принудил. Народ.

Вот кто. Верно, дядя Вася, нас миллионы. Но мы, как слепые котята, идем и сами не знаем куда. Мужик — он темный. Всяк его обманет, обведет вокруг пальца. Ну вот, объявил нам царь свободу. Барин и говорит: плати выкуп и иди на все четыре стороны. А на кой черт мне такая свобода, когда землицы у меня нету? Опять же покупай ее у барина! А где деньги взять? Да и отрежет он тебе самый что ни на есть плохой кусок. Вот тогда и подумали мы, что царь-батюшка, дескать, освободил нас с землей, а помещики это скрыли от нас. По соседству с нами имелась деревня Бездна. И жил в той деревне грамотный мужик Антошка Петров. Библию всю наизусть знал. Святым человеком слыл. Вот и пошел слух, что, мол, царь ему вручил грамоту и велел идти в народ и объявлять всем царский указ. Говорили, что в той грамотке царь отписал землю и леса мужикам, а ежели помещики добром не станут отдавать, отбирать силой. Прослышали наши мужики о таком деле и пошли к барину требовать, чтобы он волю царя-батюшки исполнил. Само собой, барин погнал мужиков со двора. Тогда порешили мы делить меж собой землю и имущество барина. Сказано — сделано. Давай барское добро грабить! Да недолго погуляли. Солдат пригнали в Спасский уезд. Мы, конечно, решили драться. Схватили топоры, вилы, косы и миром пошли за село, на войско. Но многие, как увидели солдат, извиняюсь, в штаны наложили. Один, другой назад повернул, глядь, за ними и все побежали.

 

— Вояки, — рассмеялся Васал. — Сразу драпака дали!

 

— Что же нам оставалось делать? — Яков укоризненно посмотрел на Васала. — У церкви пушки стояли, у солдат — ружья, от одного их вида оторопь брала. Ими офицеры командовали, а у нас и сверховодить как надо некому было.

 

— Ну-ну? И что же дальше? — спросил Берс. Рассказ его явно заинтересовал.

 

— Дальше? Назавтра, как и раньше, работали на барина. Думали, авось и обойдется. Ан нет. Не таковским был наш барин. Не простил. На второй же день согнали народ на церковную площадь, окружили солдатами. Поначалу принялись бить зачинщиков. Били нещадно. Мой черед настал. Я портки уже было скинул, да барин вдруг и заступился. Мужики сразу же смекнули в чем дело. У меня невеста была красавица, на загляденье всем. Марфой ее звали. Лицо белое, глаза голубые, чистые, ясные, что тебе утренняя роса, волосы густые золотистые, и вся она, как тополек стройный. Любили мы друг друга. Я три года деньги на свадьбу копил. Лез перед барином из шкуры; а как иначе, если он решал нашу судьбу? Накопил немного деньжонок и решил попросить у барина дозволения на женитьбу. Как раз случай такой представился: конюх заболел, так меня на его место поставили. Пришел барин коней поглядеть, я и выложил ему все.

"Хорошо, — сказал он, — но прежде должен я посмотреть на невесту и узнать, согласна ли она пойти за тебя. Завтра веди ее ко мне". На другой день мы с Марфой пошли к барину. Он стоял на крыльце. Мы молча, не смея поднять глаза, застыли перед ним.

 

— Как тебя зовут? — обратился он к ней.

 

— Марфой, — еле слышно ответила она.

 

— Красивую девушку ты нашел себе, Яшка. А ты, Марфа, согласна выйти за него?

 

— Да.

 

— Ну и прекрасно. До весны еще два месяца. А за это время поработаешь в барском доме служанкой.

 

— Воля ваша, барин.

 

— Вот и поладили… Я не против вашего брака.

 

Мы бросились перед ним на колени и чуть ноги ему не целовали.

Барин нагнулся, поднял Марфу и долго смотрел на нее. Но смотрел, будто раздевал. "Да нет, это мне показалось, — подумал я. — Барин стар, у него жена и взрослые дети".

 

Стала Марфа работать в доме барина. Однажды пришла, пожаловалась, что барин проходу ей не дает, заигрывает и что она боится его. Что мне делать? Силой отвадить барина от нее не смогу. Забрать Марфу оттуда? Кто же мне ее отдаст? Хозяин — барин, все в его воле.

 

— Потерпи, родная, — утешал я. — Бог не допустит надругательства.

 

— Чует мое сердце, опозорит он меня, — заливалась она горькими слезами.

 

— Коль хоть пальцем тронет, — говорю, — убью его! Так и передай барину.

 

Утешал ее, а у самого сердце холодело. И не напрасно.

Надругался над нею барин, и она повесилась. Только мать успела спасти ее, и никто о том деле не прознал. Барин, видать, денег отвалил родителям Марфы, те и смолчали. Даже мне о том не сказали. И Марфа скрыла. Может, боялась, что я действительно убью барина, может, отец застращал. Как-то барин вызывает меня и говорит:

 

— Слышь, Яков, зачем ждать весны, женись на своей крале. Я ответил, что рано еще, денег пока не хватает.

 

— Сколько же не хватает?

 

— Три червонца.

 

Барин достал десять червонцев.

 

— На тебе сто рублей. Да поторопись с женитьбой. С родителями Марфы все сам улажу. Не тяни, слышишь?

 

Вскоре мы обвенчались, сыграли свадьбу. А в первую же ночь все открылось. Что я ей мог сказать? Она же не виновата. И руки на себя наложить пыталась… Говорила же она мне раньше, предупреждала… Сам я виноват был перед ней. Ее еще и запугали: меня, мол, в Сибирь сошлют, а она будет ходить опозоренной. Так нашептывали ей барин и родители. Ночь я не спал, а с рассветом пошел в конюшню, взял топор и, затаившись среди лошадей, стал ждать. Наконец появился барин. При виде его я аж затрясся. Кинулся к нему, поднял топор, но старый кобель оказался не по годам ловок. Увернулся, выхватил из кармана маленький пистолет и на меня направил.

 

— Не горячись, Яшка, — спокойно так говорит. — Ты еще молод. Это дураки расстаются с молодой красивой женой после первой же ночи.

 

Злоба меня душила, а он на топор все смотрит. И пустил я его со всей силы в злодея. И опять мимо. Успел он наклониться, и топор врезался в столб за его спиной. Тут приказчик откуда-то появился.

 

— Зови мужиков! — кричит ему барин, — Свяжите его и бросьте в подвал.

 

Очутился я в подвале, по рукам и ногам связанный. Вечером ко мне спустился барин.

 

— Как себя чувствуешь? — спрашивает, словно промеж нас ничего и не было.

 

Я зубами заскрипел. А он глаза сощурил:

 

— Глупый ты мужик! Поднял на меня руку. Тому свидетель есть.

Да и без свидетелей я тебя в гроб загоню. Тебя ждет каторга, лет на десять. Там и сдохнешь, как паршивая собака. А хочешь, отдам тебя в солдаты? Через двадцать пять лет вернешься. Но Марфе ты будешь уже не нужен. Зачем ей старик? Выбирай, подлец: на каторгу или в солдаты? Когда надумаешь, не забудь вернуть мне долг.

 

— Креста на тебе нет, окаянный! — прохрипел я.

 

Он расхохотался мне прямо в лицо:

 

— Баран, ну сущий баран! Что случилось с твоей Марфой? Убыло от нее, что ли? Нет! Ну, и провел я с ней первую ночь. Что с того? Тебя же, дурака, освободил от лишнего труда. Сладкую ли, горькую, но ты потерял всего одну ночь. Зато все остальные будут одинаковы. Давай, помиримся, а она пусть еще месяц в доме у меня поживет… Потом забирай ее. Ты еще сосунок, не знаешь, что всякая женщина скоро надоедает. Ну как, договорились?

 

Я не ответил. А он не нуждался в моем согласии. Я же молчу, а сам прикидываю: "Как отомстить? В Сибирь погонят — пропадай месть, в солдаты упекут — то же самое. Нет, надо сделать вид, что покорился".

 

В ту же ночь меня из подвала выпустили, да жизнь стала хуже каторги: ни сна, ни покоя. Жду, когда же удобный случай подвернется. Но не иначе как барин в рубашке родился. Укатил в Петербург, а как вернулся — мы тот самый бунт и затеяли.

Когда меня от плетей освободили, все смекнули, почему:

пожалел… А вернее — откупился. И вот это меня еще пуще взбесило. В тот же день мы с Марфой переехали в Бездну.

 

— Так и не прирезал эту свинью? — спросил красный от возмущения Маккал.

 

— Терпение, добрый человек, терпение, — зло усмехнулся Яков.-

Я же в Бездну уехал, думал, оттуда мне будет легче скрыться.

Там мужики бунтовали. Туда солдат нагнали. Народ у них посмелее оказался, не разбежался, как в нашей деревне. Все у дома Антошки собрались. Улицы заполнили, дворы, на крышах и заборах сидят. Много народу. Приехал сам генерал Апраксин. К народу обращается, просит выдать Антошку и разойтись по домам.

Обругали его. Батюшка пришел. И его по матушке покрыли. Снова заговорил генерал. Не помогло. Стоят мужики на своем: "Отдайте нам царский указ! — кричат. — Мы за батюшку-царя". Тогда генерал и приказал стрелять. Залп — попадали люди. Но остальные с места не тронулись! Снова залп. Снова упали. А народ стоит! После каждого залпа генерал упрашивает мужиков, и все больше и больше убитых и раненых. Потом уже говорили, что с полтыщи полегло в тот день. И люди не выдержали…

Бросились кто куда. А из лесу на выстрелы бежали женщины и дети. Их там попрятали мужики, вроде бы от греха подальше.

Вдруг крик: "Выдадим! Выдадим!" Пальба прекратилась, и из избы вывели бедного худого Антошку. Идет он, а сам грамотку царскую над головой держит. И забрал генерал Антошку. Вот так и закончилась наша борьба за царскую правду! Дайте закурить, дядя Вася.

 

Васал протянул кисет Якову. — Что же дальше?

 

— Убитых похоронили. Раненые по избам лежали. Остальные снова лямку тянули…

 

— А с барином-то как? Так и не отомстил ему?

 

— Не убил. Но имение его спалил в ту же ночь. А сам с Марфой убежал на юг. Рассказывали, что здесь, дескать, много пустых земель и люди живут свободно. Ан нет. Врали. Везде все одинаково. Повсюду господа сидят на мужицком горбу. Но добрых людей немало встретили. В позапрошлом году мы с Марфой приехали на Терек. Голодные, оборванные, за душой ни гроша.

Дай Бог здоровья Андрею Никитичу и Наталье Кузьминичне, приютили нас. Сейчас живем ничего: крыша над головой есть, хлеба в достатке…

 

— А куда же ваш баччи[62]потом делся? — спросил Али.

 

— Кто? — не понял Яков.

 

— Ну тот, святой?

 

— А-а, Антошка? Ничего о судьбе его не знаю. Слух прошел, что, вроде, его и пятерых мужиков расстреляли, потом говаривали, что генерал одел Антона в свое платье, навесил ему на грудь свои ордена, посадил в карету и повез к царю. А царь будто бы вместе с Антоном послал к народу своего брата Константина. И пришли они в губернию, где народ резал дворян. "Дети мои, — спрашивает Константин, — что вы делаете?" — "Хотим всех дворян порешить, ваше высочество". — "Покорнейше благодарю, что усердно исполняете службу царскую. Собаке — собачья смерть".

Один Бог знает, где правда, где кривда…

 

Васал, как мог, переводил Мачигу и Али рассказ Якова.

Наступила пауза. Каждый ушел в свои думы. Мачиг и Васал дымили цигарками. Арзу подкинжальным ножом стругал кизиловую палочку.

Берс листал книжку Руновского "Записки о Шамиле". Яков тоже молчал, глядя в одну точку. И был у него вид человека, освободившегося от непосильной ноши…

 

* * *

 

За разговорами время летит незаметно. Маккал глянул на небо — солнце стояло в зените. Наступил час полуденной молитвы.

 

— Знаешь, Андрей, — нарушил молчание Маккал, — слушал я Якова, и вспомнились мне события в Шали. Тебе, должно быть, известно о них. Посадили в тюрьму одного шейха, Кунту-Хаджи. Большая толпа народа пошла к укреплению с требованием вернуть шейха.

Из крепости открыли стрельбу. Ничего народ не добился, только увеличилось число напрасных жертв. Точно так же, как и в далекой Бездне. Бедный, скромный, праведный человек был Кунта-Хаджи. Одним словом, святой человек. Он глубоко сочувствовал нашему бедному, обездоленному народу, выступал в его защиту. Призывал сохранять нравственные устои, старался своими молитвами облегчить горе и несчастье людей. Народ верил ему, верит и сейчас, что он вернется, освободит его от гнета русских властей, вернет ему свободу, мир и спокойствие.

 

— Ох, если бы можно было всего этого добиться молитвами! — воскликнул Берс — К сожалению, свободу добывать нужно своими руками…

 

— Я сам знаю, Берс, что ни праведный Кунта-Хаджи, и никто другой не может освободить наш народ от царского гнета. Только человек, народ должен верить чему-то и кому-то. Человек, который не верит ничему и никому, становится хуже зверя.

Пойми, люди отчаялись, потеряли веру в то, что они сами могут добыть себе свободу своими силами, вот и положились на волю Всевышнего Аллаха. Верят и сейчас, что Аллах избрал Кунту-Хаджи исполнителем своей воли, что Аллах только через своего избранника даст людям свободу. Пусть хоть такая новая идея поднимет народ на борьбу за свою свободу, и это уже будет хорошо.

 

— Но приведет опять к слепой борьбе, Маккал. Народ нуждается в просвещении.

 

— Это в мечтах.

 

— Ну что ж, друзья мои! — Берс встал. — Пора нам, как говорится, и честь знать. Одним — на молитву, другим — за труд. Ты, Яков, не вешай носа. Если не мы, то наши сыновья отомстят за все обиды. Много русских солдат сражалось на стороне горцев, мечтая о свободе. Но мы все вместе жестоко обманулись. Не те люди возглавили борьбу. Хотя и мы не далеко ушли от них. Но придут другие, и народ поймет, кто ему враг, а кто друг. Сойдутся обездоленные в один лагерь, вот тогда и произойдет великая битва. В той битве мы победим обязательно!

 

Date: 2015-07-22; view: 441; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию