Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава III. Зима печали





 

Чтобы судить правильно о характере и уме какого-либо народа, нужно знать, что терпел его чувствующий организм в былые годы, какие ужасы и нравственные потрясения пришлось ему пережить и что затупляло его мысль и чувство.

Н. Шаргунов

 

В доме Шахби полно гостей. Во дворе в трех огромных чугунных котлах варится мясо. Запах его разносится по всему аулу, голодные собаки сбегаются сюда со всех сторон в надежде полакомиться хоть чем-нибудь. Сейчас они грызутся меж собой в саду, где днем резали бычка-трехлетку. Оттуда студеный ветер и доносит их злобное рычание.

 

Дети же сгрудились вокруг котлов, не спуская нетерпеливых и жадных глаз с жирных кусков мяса, которые то показываются на поверхности, то вновь исчезают в кипящей воде. Позволь им старший у котла, они бы за мясом в кипящий бульон полезли. Но тот, под устремленными на него молящими взглядами, спокойно собирает и сбрасывает накипь, пробует, определяя, сколько времени мясу нужно еще вариться, подбрасывает поленья в огонь.

Нет-нет, да и сжалится он над детьми и кинет им тощий кусок.

Они же, голодные, в считанные секунды разрывают его на мелкие кусочки и долго с наслаждением жуют. Конечно, потом всех их накормят по случаю такого события, но это еще когда будет! Да и наешься ли досыта…

 

Обычно в это время в ауле тихо. Окна почти не светятся.

Впрочем, и ярких-то окон почти не найдешь, и если смотреть с другого берега Аксая, то едва ли насчитаешь больше десятка.

Но сегодня особенный день, сегодня в доме Шахби окна горят ярче всех, сегодня в доме Шахби мовлад.

 

Комната для гостей и сени до отказа забиты людьми. Любопытные облепили даже окна, прильнули к ним, не обращая внимания на пронизывающий холод. Из полутемной комнаты в открытые двери бьет теплая волна воздуха, перемешанного с горько-кислым запахом пота. Там, в гостиной муллы, собрались сегодня все гатиюртовские мюриды Кунты-Хаджи. И старые и молодые. Среди них есть и несколько женщин.

 

— Уллилах!

 

— Уллилах!

 

Зикр только начался. Мюриды, в исступлении кидаясь то вправо, то влево, медленно бегут друг за другом. Со стороны кажется, что это не они кружат по комнате, а комната вертится вокруг них. Совершается за кругом круг, мюриды сбрасывают с себя шубы, черкески, бешметы. Пот ручьями течет по лицам, рубахи на спинах взмокли, хоть выжимай, но сами мюриды словно и не замечают этого.

 

— Уллилах!

 

Среди зикристов особо выделяются два гостя: один своей тучностью — это мичикский Мада, другой — билтинский Нуркиши, своей худобой. Вытянутым бледным лицом и острым взглядом выцветших карих глаз он похож на отощавшего козла. Дородному Маде не под силу совершать столь головокружительные движения.

Он тяжело дышит и, мысленно обращаясь к небу, просит Всевышнего дать ему силы. Нуркиши, наоборот, кружит легко. Ему до усталости еще далеко!

 

— Уллилах!

 

Круг начал обратное движение.

 

— Уллилах!

 

Молодые мюриды, не уместившиеся в кругу, стоят у дверей, раскачиваются в такт зикра.

 

— Уллилах!

 

Один из стоящих во дворе вошел в экстаз и побежал по двору, описывая большой круг и оставляя глубокий след на рыхлом снегу. Его примеру последовали другие, теперь уже и во дворе образовался новый вращающийся круг. Мюриды, стоявшие в сенях, выбежали на холод и вошли в людское кольцо.

 

— Изгнанник Киши!

 

— Хаджи Киши!

 

— Приди на помощь!

 

Где уж тут устоять женщинам! Подоткнув полы длинных платьев, и они влетают в круг.

 

— Уллилах!

 

— Громче, братья!

 

Весь двор и дома дрожат от неистового топота. Из-за игры света, льющегося из окон, и отблесков костров во дворе кажется, что прыгают не люди, а чьи-то зловещие тени. Дети порой испуганно жмутся друг к другу, глядя на исступленные движения взрослых. А ведь, действительно, впечатляющая картина. И все это на морозе, под свист ветра, крики мужчин и стоны женщин.

 

Все мюриды: и те, кто во дворе, и те, кто в комнате, одновременно прерывают бег. Но они еще очень долго не могут прийти в себя, стоят, раскачиваясь, и хрипло повторяют как во сне:

 

— Уллилах!

 

Устали мюриды, охрипли, измучились. Бороды взмокли. Пот стекал с них, застилая глаза. У разных лиц — разные глаза: злые, с кровавыми прожилками; беспомощные и покорные, с мольбой устремленные в небо, усталые, с бессильно опущенными веками.

 

После зикра сам Аллах велел подкрепиться. Молодые мюриды расставили пищу, появились дымящиеся куски мяса, глиняные кувшинчики с вкусной гурмой[57]. Все это от костров и котлов до комнаты, где расположились мюриды, передавалось из рук в руки.

То и дело слышалось:

 

— Янарка, подай гурму.

 

— Ахмед, передай ложки.

 

— Сискал принесите.

 

Наконец-то дождался своей очереди и Мачиг. Долго и терпеливо он ждал. Но продлись эта карусель еще немного, и он упал бы без сил. Да простит его Аллах всемогущий за то, что мысли его и глаза во время зикра были обращены в сторону котлов, откуда так вкусно пахло. Да и то сказать, желудок пуст, ничего в нем за два дня не побывало, кроме горстки муки из сушеных груш.

Но какая это еда, разве она успокоит душу? Не зря же во время молитвенных поклонов он чувствовал что-то странное в желудке, что вызвало резкую боль, от которой временами темнело в глазах. Но он тогда тешил себя надеждой, что зикр в конце концов кончится, и тогда он сможет сытно поесть. Мачиг забывался и кружил так, словно в него вселился злой бес.

 

И Мачиг, и его ровесники не попали в комнату для почетных гостей, не посадили их и с более молодыми, а поместили совершенно отдельно, в холодной кладовой. Мачиг вошел первым, остановился посередине, окинул быстрым взглядом помещение, где ему предстояло отужинать, и остался доволен. Именно такая комната ему была нужна: полутемная, отдельная, без любопытных глаз. Коптилка с фитилем, сделанным из смоченной в животном жире тряпки, светила еле-еле, зато дымила вовсю. Осторожно переступив через деревянные чурки, которые должны были служить вместо стульев, он пробрался в дальний, самый темный угол и, довольный собой, стал ждать. Вскоре перед ним появился шун[58], в середине которого стояла большая глиняная миска с гурмой, обложенная кусками сискала. Над миской вился густой горячий пар, щекотавший ноздри острым ароматом душистых трав. Но, пожалуй, больше всего волновали Мачига куски мяса в гурме.

 

Все тело, все клеточки его истощенного организма требовали пищи, но Мачиг до нее не дотрагивался: начинать трапезу должен старший, хотя это старшинство могло и всего-то быть в нескольких днях. Таков обычай, и нарушать его не вправе никто.

Иначе потом что только о тебе не станут говорить люди.

Ославишься на весь аул, а то и на всю Чечню, не допусти того Аллах!

 

Наконец самый старший, Гойтемир, протянул руку и сказал:

"Бисмилахи рахмани рахийм", — разрешая тем самым приступить к еде. Но и теперь Мачигу приходилось сдерживаться. Некрасиво, когда человек сразу и жадно набрасывается на еду. Взял кусок сискала, неторопливо откусил твердую обгорелую корку, не прожевав как следует, запил гурмой. О том, как голоден Мачиг, можно было судить по его готовности проглатывать сискал огромными кусками. Но еда застряла у него в горле, когда он вдруг вспомнил детей, которые ничего сегодня не ели, кроме такой же муки, от которой он невыносимо страдал…

 

Мачиг оглядел товарищей. В их глазах он прочел ту же грусть.

Мачиг подумал, а не спрятать ли ему несколько кусков за пазуху? Нет, нельзя, увидят, лучше не позориться. Но ведь и оставлять детей голодными на ночь — тоже большой грех! Правда, у него уже есть кусочек пшеничного хлеба, который достался ему после зикра. Но он такой маленький, что даже ребенок может его проглотить сразу за один раз. А дома у него шестеро… "Что останется, то спрячу и отнесу домой", — решил Мачиг и успокоился.

 

Однако еды на столе становилось все меньше, и каждый из его товарищей, бравший со стола очередной кусок, стал вызывать в нем глубокую злобу и даже ненависть. Он сам пошарил в миске, надеясь отыскать хоть несколько кусочков мяса, — не нашел.

"Наверное, принесут еще", — подумал он.

 

— Ты почему не ешь, Мачиг? — спросил Гойтемир, видя, как он насупился. — Небось, не нанесем большого урона Шахби, если сегодня хорошенько поедим. Ведь не часто приходится нам угощаться в доме нашего муллы. Эй, кто там, Янарка, принесика еще что-нибудь.

 

Янарка как раз проходил мимо, держа обеими руками большой кувшин с гурмой. Он вновь наполнил их миски и принес новый сискал. Воспрянувший духом Мачиг с новой энергией принялся за еду: "Теперь уж останется. Не смогут же они съесть все".

Однако сердце его не успокоилось до тех пор, пока товарищи не поднялись, сказав: "Алхамдуллила, да не оставит Аллах без пищи ни мусульманина, ни христианина".

 

Он незаметно спрятал за пазуху три куска сискала, а затем отправил туда же и оставшееся мясо. Мясо было горячее и жгло голую грудь, но Мачиг терпел. Теперь ему не стыдно будет посмотреть детям в глаза. Скорее бы только люди начали расходиться, чтобы можно было спокойно пойти домой. Мачиг набрался терпения и стал ждать.

 

* * *

 

После мовлада в доме Шахби остались только мюриды Кунты-Хаджи.

Хотел было уйти и Мачиг, но любопытство взяло верх, и он решил задержаться. Слухи-то носятся по аулам один страшнее другого.

Чего только люди не говорят. Одни утверждают, что с наступлением весны всех мужчин заберут в солдаты, и там их будут кормить свининой и сделают гяурами. Другие доказывали, что всех скоро сошлют в Сибирь, а на их землях расселят русских. И ведь не случайные люди разносили все эти слухи, а всем хорошо известный Сайдулла, сын Успана. И еще он зовет всех в Турцию. Туда же собирается и осетинский князь Муса Алхазов и орстхоевец Алихан, сын Цуги. Собираются со всеми своими родственниками. Нет, они не хотят есть свинину и пить водку, не хотят, чтобы их женщины были наложницами у гяуров.

Эти слухи очень волновали Мачига, и он чутким ухом прислушивался к каждому слову в доме Шахби, где сегодня собрались весьма знающие люди. Вот почему остался Мачиг, пожелавший послушать, о чем они поведут речь.

 

Вон толстый Мада из Мелчхи — самый близкий векил устаза. Рядом с ним сидит известный в Ичкерии оратор Нуркиши Бильтинский.

Неспроста же они прибыли в Гати-Юрт! Народ толпился у дверей в соседней комнате, каждый старался глянуть на гостей, все вытягивали шеи или поднимались на носки. Длинный же Мачиг на сей раз имел преимущество: он хорошо видел всех собравшихся.

 

— …и в день смерти твоей в узкую лахту[59]к тебе явятся Мункир и Некир. И спросят они: "О, раб Аллаха, сын Адама, где ты был и что ты делал, когда на земле правоверных страдала вера Бога?" Что ответишь ты им? Сознаешься в бессилии своем против неверных? А они спросят тебя: "О, раб Аллаха, сын Адама, почему не удалился ты в другие земли, свободные от неверных, и там не исполнил заповеди Бога, подобно пророку Мухаммаду?"

И Божий суд пощадит только тех, кто, оставив дом, покинет места, где угнетается вера, кто же ослушается, тот будет гореть в аду…

 

Умный человек Нуркиши, хорошо говорить умеет и красиво. В глазах у Нуркиши горе и отчаяние. И скорбь в глазах у Нуркиши.

Настоящая скорбь. Это хорошо видит Мачиг, а потому и верит каждому его слову…

 

— И когда наступил такой день, адыгейские племена, все до одного, с семьями, отправились в Хонкару[60]. Только мы не поехали. Потому что поверили в нашу силу, в нашу храбрость, в неприступность наших гор и лесов. И что же получилось? Нашу страну разорили. Кто думает, что земля, на которой мы ютимся, принадлежит нам, тот заблуждается. Нет, братья мои, теперь эта земля не наша. Увели неизвестно куда устаза Киши-Хаджи и всех славных защитников ислама. Власти решили с наступлением весны выслать нас в Сибирь, а на наших землях разместить неверных, которые осквернят могилы наших предков. А в Сибири, если не дети наши, то наши внуки станут христианами, забудут родной язык и обычаи отцов. И теперь у нас есть только два выхода:

подняться на газават и погибнуть или же уйти в Сибирь…

 

Какая-то женщина всхлипнула за спиной Мачига, кто-то громко кашлянул.

 

— Так что же нам делать? — с притворным отчаянием воскликнул Товсолт. — Допустим, те, кто может держать в руках оружие, погибнут. А останутся еще дети, старики, женщины.

 

Им-то куда же деваться? Кто их защитит от гяуров?

 

— Мы их уничтожим своими руками, а сами погибнем в бою, — раздался чей-то голос.

 

— Чтобы поднять народ на газават, нужны вожди. А мы остались без головы. Кого убили, кого сослали в Сибирь, кто сам перешел к гяурам.

 

Нуркиши спокойно выслушал всех, затем возобновил свою речь:

 

— Всемогущий Аллах через своего пророка Мухаммада, да будет Аллах милостив к нему, в священном Коране сказал: "Не лишайте созданных мною жизни, если есть возможность сохранить их".

А разве у нас такой возможности нет? — седые брови Нуркиши поднялись вверх. Чуть наморщив высокий лоб, он вопрошающе оглядел сидящих вокруг. — Создатель всего живого и неживого, всемогущий Аллах говорит: кто последует примеру пророка Мухаммада, тот в завтрашний день предстанет перед ним с чистой душой, а он окружит его райскими почестями. Однако, говорит Аллах, кто, обманувшись в этом бренном мире (все равно когда-нибудь ты покинешь его), но испугавшись смерти (все равно тебе не миновать ее), покорится гяурам, того он накажет…

 

Молчавший до сих пор Мада свернул четки, спрятал их в карман бешмета и, держа руки ладонями вверх прямо перед собой, вполголоса пропел:

 

— Во имя Аллаха милосердного и милостивого… — и, слегка коснувшись руками лица, важно погладил пышную бороду. — Аминь!

Братья! Я хочу указать вам третий путь, — торжественно, будто с минарета, начал свою речь Мада — Аллах обязывает нас, улемов, говорить только истину. Если мы вам не расскажем сегодня, то завтра Аллах спросит нас, почему мы не исполнили его волю. Поэтому мы объявляем вам, что спасение наше в Хонкаре, где падишах — правоверный мусульманин, где полная свобода исламу. Мы никого не принуждаем, а только призываем последовать примеру других. Как вам известно, вместе со своими семьями собираются в Хонкару Сайдулла, Алихан, улемы Боташ, Хадис, Жабраил и многие другие. Люди известные и почитаемые во всей Чечне. Они переселяются не потому, что бедствуют. Нет, они побогаче нас с вами. И не потому, что терпят насилие со стороны властей: они у них в почете. Они переселяются, потому что предвидят страшное будущее своих братьев, сестер и детей.

Туда переезжает и брат Киши-Хаджи, Мовсар. По воле Аллаха в Хонкару отправляют Киши-Хаджи и всех его векилей, ныне сосланных в Сибирь вместе со своим устазом. Переселяюсь и я, и Нуркиши, которого вы видите перед собой. Многое из того, что сообщили Нуркиши и Мада, не было известно гатиюртовцам. Слухи, правда, доносились, но кто поверит слухам? Мало ли их ходит по аулам. А вот сегодня в правдивости их убедились воочию.

Улемы не могут обманывать, ибо не имеют на то право слуги Аллаха.

 

— Вы-то поедете, Мада, а что делать нам, беднякам, у которых нет ничего? — невольно вырвалось у Мачига. — Дети наши ложатся спать голодными. Дома ни зернышка. Мало ли что в дороге случится, да еще и одеться нужно, обуться.

 

— И что будет с нами потом, если и доберемся мы туда? — поддержал Мачига стоявший рядом Ибрагим.

 

Мада открыл было рот, чтобы ответить, но Шахби его опередил:

 

— Оставайтесь! Вас никто не неволит! Разведете свиней.

Работать, чтобы купить жене шаровары, ведь русские матушки шаровары не носят, вам уже не нужно будет, сыновей своих отправите в солдаты, дабы избавиться от лишних ртов. Живите спокойно.

 

Мачиг оскорбился от слов Шахби, собрался было дать достойный ответ, но вовремя сдержался, вспомнив, где он находится. Шахби — хозяин, и он, Мачиг, только что встал из-за его стола.

 

— Это тебе смешно, Шахби, нам же не до смеха, — упрекнул его тем не менее Мачиг. — Мы хотим услышать настоящий совет.

 

— Знаю! — продолжал Мада. — Обманывать вас я не стану и не собираюсь. Действительно, беднякам придется очень трудно.

Возможно, труднее всех. Но могу заверить в одном: тому, кто доберется до Хонкары, раскаиваться не придется. Падишах считает нас своими братьями по вере и готов нам помочь. Вот, у меня есть письмо от него, — Мада достал из внутреннего кармана бешмета сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Шахби.

 

Шахби письму не удивился. Вероятно, он его уже держал в руках и даже читал. Развернул, быстро пробежал глазами, передал одному из аульчан. Тот, увидев арабский текст, торопливо прошептал: "Бисмиллахи рахмани рахийм", долго и внимательно разглядывал печать внизу, потом так же молча передал письмо дальше. Письмо переходило из рук в руки, пока опять не вернулось в карман бешмета Мади.

 

— В этом письме падишах Хонкары Абдул-Межид зовет нас к себе вместе с семьями. Он уже распорядился выделить для нас земли, наши братья по вере уже начали строить для нас дома. Советует, чтобы мы тронулись в путь с наступлением весны. Первое время нам не нужно будет беспокоиться о зерне, он обещает дать его безвозмездно. Он также обещает помогать нам и не облагать нас налогами, пока не станем на ноги…

 

Мада говорил долго и нудно, по несколько раз повторял одно и то же, словно боялся, что смысл письма дойдет не до всех.

Когда он, наконец, умолк, послышался голос Ибрагима:

 

— Я не уверен, Мада, можно ли верить этой бумаге. Бумага, она и есть бумага. Но даже поверив ей, как можно отправляться в такую даль? Страна-то чужая… Не знаю, Мада… Может, я что не так говорю… Только все адыги, переселившиеся туда в прошлом году, умерли от голода и болезней. Такое может и с нами случиться.

 

— С адыгами совершенно другое дело, — вмешался Нуркиши -

Во-первых, прижатые русскими войсками к морю, они бежали огромной и беспорядочной массой. В Хонкаре их, естественно, никто не ждал, а потому их и не смогли встретить как следует.

Представьте, к нам, в нашу страну неожиданно врываются сотни тысяч голодных, оборванных, больных людей. Среди них в основном женщины, дети, старики. Что можем мы сделать сразу?

Войдем в положение падишаха Хонкары. Конечно, он мог и хотел помочь, но не успел. А про нас он уже знает. В прошлом году Кундухов Муса съездил в Хонкару и обо всем договорился с падишахом. И как вы только что сами слышали, Абдул-Межид прямо говорит, что наши братья по вере там уже готовятся встретить нас. Кроме того, по словам Сайдуллы, для помощи беднякам, не имеющим достаточных средств для переселения, падишах Хонкары прислал деньги. Есть надежда, что и русский царь окажет нам помощь.

 

Поднялся шум. Говорили, отводя душу, прикидывали, сомневались:

 

— Ну сказали же, сам он пишет… Чего тебе еще?

 

— Сначала развяжи мешок, а потом увидишь, что в нем.

 

— Так я и поверил!

 

Один Мачиг молчал. Душу терзали сомнения. Что делать? Как оставить родной аул, родную землю…

 

Он не слышал, как мюриды снова начали зикр, не заметил даже, как очутился на улице. Очнулся от всех этих тяжелых дум, лишь когда почувствовал, как лютый мороз забрался под рваную черкеску. Тогда-то и услышал Мачиг свирепый вой ветра, а оглянувшись вокруг, понял, что такая вьюга утихнет не скоро.

 

Date: 2015-07-22; view: 378; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию