Превосходящий стандарт, присущий жизни

Осознав, что определяющий фактор во всем христианском поведении — это жизнь, мы знаем, что мы должны не только избегать всего, что есть зло, но также всего, что внешне добро. Христианское поведение — это только то, что происходит из христианской жизни; следовательно, мы не можем соглашаться на любое дело, которое не вытекает из жизни. Помните, что говорит Слово Божье: «А от дерева познания добра и зла. не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Заметьте, что «добро и зло» поставлены здесь вместе, а противопоставлена «добру и злу» — «жизнь». Стандарт жизни — это превосходящий стандарт.

В начале своей христианской жизни я усердно старался избегать всего, что есть зло, и сознательно настраивал себя делать добро.

И, казалось, я делал блестящие успехи. В то время моим соработником был человек, старше меня на два года, и у нас всегда возникали разногласия. Споры, возникавшие между нами, касались не наших личных дел: предметом наших разногласий были общественные вопросы, и спорили мы тоже на людях. Обычно я рассуждал так: «Если эту работу он думает сделать так-то и так-то, я буду возражать, потому что это неправильно». Но как бы я ни возражал, он отказывался уступить. У меня был один довод — правильно или неправильно, и у него был один довод — то, что он был старше. Я приводил множество аргументов в свою пользу, но все без толку — он неизменно возражал, что он на два года старше. Сколько бы неопровержимых доказательств я ни выдвигал, чтобы доказать, что он был неправ, а я прав, он приводил все то же неизменное свидетельство, чтобы оправдать любой принятый им образ действии, — он на два года старше меня. Что тут было возразить? Так что последнее слово всегда оставалось за ним. Внешне ему удавалось. отстоять свою позицию, но внутренне я никогда не уступал. Я возмущался его неразумностью и упорно держался своей точки зрения, что он был неправ, а я прав. Однажды я пришел со своей обидой к одной пожилой сестре в Господе, богатой духовным опытом. Я изложил свое дело, привел аргументы и попросил ее рассудить нас. Кто из нас прав: он или я? — вот что меня интересовало. Похоже, она не обратила внимание на то, кто был прав в этой ситуации, и, глядя мне прямо в глаза, просто тихо ответила: «Ты бы лучше делал, как он говорит». Я был совершенно не удовлетворен ее ответом и подумал про себя: «Если я прав, почему не признать, что я прав? Если я неправ, почему не сказать мне, что я неправ? К чему советовать мне делать то, что он говорит?» Поэтому я спросил: «Но почему?» «Потому что в Господе младшие должны подчиняться старшим», — ответила она. «И даже если в Господе младший прав, а старший неправ, ему что, все равно нужно подчиняться?» — вскипел я. Я тогда еще был студентом и имел слабое понятие о дисциплине, и дал волю своему раздражению. Она просто улыбнулась и повторила; «Ты бы лучше делал, как он говорит».

Позднее должна была состояться служба крещения, и ответственность за нее была возложена на троих — меня, брата, который был старше меня на два года, и брата, который был старше его на семь лет. «Вот теперь посмотрим, что произойдет, — подумал я. — Мне всегда приходилось делать то, что ты, как старший, говорил мне делать; будешь ли ты всегда делать то, что скажет тебе этот брат, который старше тебя на семь лет». Мы втроем обсуждали работу вместе, но он не принимал ни одно из предложений, которые вносил брат старше, чем он: везде он настаивал на своем собственном пути. В конце концов, он подвел черту под разговором таким замечанием: «Оставьте всё мне; я вполне могу справиться один». «Что это за логика? — подумал я. — Ты настаиваешь на том, чтобы я всегда подчинялся тебе, потому что ты старше, но себя ты не утруждаешь подчинением старшему». Тотчас я разыскал ту самую пожилую сестру, изложил ей суть дела и потребовал ее заключения по этому делу. Я сказал так: «Меня раздражает то, что у этого брата не существует ни правильного, ни неправильного». Она поднялась и спросила: «Неужели до сегодняшнего дня ты так и не увидел, что есть жизнь Христа? Последние месяцы ты постоянно утверждаешь, что ты прав, а твой брат неправ. Разве ты не знаешь значение Креста?» Так как я задавался лишь одним вопросом — правильно или неправильно, она использовала против меня мои же доводы: «Неужели это правильно поступать так, как ты поступал? Неужели это правильно говорить так, как ты говорил? Неужели это правильно с твоей стороны — приходить ко мне и докладывать обо всем этом? Возможно, ты действовал разумно и правильно; но, если так, как насчет внутренних показаний? Разве жизнь внутри тебя не протестует против твоего собственного поведения?» Мне пришлось признать, что даже когда я был прав по человеческим стандартам, внутренняя жизнь объявляла меня неправым.

Христианский стандарт не только выносит свой вердикт тому, что не является добром, но также тому, что является только внешней добродетелью. Многое правильно в соответствии с человеческими стандартами, но божественный стандарт объявляет это неправильным потому, что в этом отсутствует божественная жизнь. В тот самый день, о котором я только что говорил, я впервые увидел, что если я намереваюсь жить в присутствии Божьем, то все мое поведение должно управляться принципом жизни, а не принципом правильного или неправильного. С того дня я стал все более ясно видеть, что в отношении любого образа действий, даже если другие объявляли его правильным и любая сторона дела указывала на то, что оно правильно, я все равно должен быть очень восприимчивым к реакциям жизни Христа внутри меня. Крепнет или слабеет внутренняя жизнь по мере нашего продвижения одобренным курсом? Подтверждает ли внутреннее «помазание» правильность этого образа действий, или же отсутствие «помазания» указывает, что в божественном одобрении отказано? Божий путь становится известен нам не посредством внешних указателей, а посредством внутренних показаний. Дорогу христианина обозначают именно мир и радость в духе.

Как-то раз я приехал в один город. Там же гостил один брат, который относился к этому месту крайне критически. Он знал, что это место может многое предложить в духовном смысле, но о том, что там делалось, он отзывался весьма неодобрительно и постоянно делал сравнения в пользу того места, из которого он приехал. В течение тех двух-трех месяцев, что мы провели там, он критиковал больше, чем кто бы то ни было. Однажды он зашел так далеко, что я сказал ему: «Так почему же ты все еще здесь? Собрал бы чемодан и уехал». «Вот в чем причина, — ответил он, указывая на свое сердце. — Как только я собираюсь уехать, я теряю покой в сердце. Один раз я и в самом деле уехал, но через две недели мне пришлось попроситься обратно». «Брат, — сказал я, — разве ты не видишь эти две различные линии поведения: ту, что определяется жизнью, и ту, что определяется правильным и неправильным?» «О, — ответил он, — не раз и не два, но много раз я пытался уехать отсюда, и каждый раз я испытывал одно и то же: как только я собираюсь уехать, внутри возникает запрет. Даже если здесь многое делается неправильно, уезжать было бы тоже неправильно». Этот брат увидел, что если в том месте можно было получить большую духовную помощь, то единственно возможный для него путь был остаться там и познавать Бога.