Действующие лица 5 page

– Как скажешь. – Волк пожал плечами и указал на лестницу. – Что насчет Шатуна и людей Нийян? Как ты пройдешь мимо них?

– Сейчас меня тревожат не они.

Да и крыша никуда не делась.

– А, – отозвался Волк и посмотрел на острие моей рапиры, потом на меня. Этой сволочи, похоже, было все нипочем. – В таком случае мне следует, наверное, поберечь мою репутацию?

Прежде чем я успел шевельнуть острием, левая рука Волка уже скользнула под клинком, огибая его и обвивая змеей. В мгновение ока мое оружие угодило в полон, а ткань одеяния Волка докончила дело, одновременно защитив его кожу от лезвия. Делая так, Волк шагнул вперед и ладонью правой руки ударил меня в грудину.

Я опрокинулся с пустыми руками и не в силах вздохнуть, оставив у него клинок.

Гребаные Деганы!

Я все еще хапал воздух, когда Волк сунул руку мне под мышку и помог встать. Он вбросил мою рапиру обратно в ножны.

– По-моему, нам будет лучше под открытым небом, – заметил он. – Идем.

Я не спорил. Если на то пошло, я и не шел по-настоящему, пока мы не миновали второй этаж и не достигли главного. Когда мы направились к двери, мне удалось стряхнуть руку Волка и зашагать самостоятельно.

Как он и сказал, снаружи собралась изрядная толпа Резунов, которые слонялись по двору и больше были заняты рассматриванием друг друга, нежели нас. Там были и Нийян с Шатуном, разошедшиеся по бригадам. Шатун при виде нас рыкнул на своих людей и направил их внутрь; Нийян просто кивнула и развернулась.

– Итак, во сколько же она обошлась? – спросил я, проводив ее взглядом. Сказать, что в моем голосе не прозвучала горечь, было бы ложью.

– Не суди ее слишком строго, – ответил Волк, проследив за моим взглядом. – Да, она сдала тебя мне, но только когда уверилась, что я тебя не убью. Она очень жестко настаивала на этом условии.

– Прикажешь радоваться по этому поводу?

– Учесть пределы ее измены. Да, Нийян нарушила ваш договор, но это все ее прегрешение. Много ли ваших Кентов без единого вопроса приняло бы предложение Шатуна или сдало тебя мне? С тобой опасно связываться, а ей хватило смелости совершить это не таясь. Ты должен уважить ее пиетет к тебе. Шакалы питаются чем придется; Нийян Красные Ногти не шакал.

– Из этого мне все равно не ясно, сколько она запросила.

– Да, – согласился Волк, трогаясь с места. – Это верно.

Я шагнул вперед и глянул на улицу, где Нийян и ее люди уже сворачивали в проулок. В последний миг мне померещилось, что изрисованное хной женское лицо обернулось в мою сторону. Затем она скрылась.

Может быть, это и была цена? Сохранение территории за Нийян и жизни за мной?

Мне вдруг захотелось догнать ее и спросить, насколько далеко зашла бы она, не подставь меня Волк с гибелью Щура; сыграло бы роль, разделяй нас месяц или десять? В душе мне хотелось верить, что да.

Волк вел меня к центру площади. Мостовая почернела от угольной пыли, от грязи кузнецов, населявших Ржавые Воды. Воздух загустел от железа, воды и сажи. В сочетании с жаром, причиной которого были погода и близость неустанно работавших кузниц, могло показаться, что мы идем через копи. Я глянул для верности вверх и различил над головой ползучие кляксы средь звездных россыпей. Тучи, катившиеся на северо-восток из степей и принесшие зной, но ни капли дождя.

В Илдрекке стояло лето. Скверное время для жизни в городе. Стены подвальных таверн покрываются испариной, покуда Кенты сидят в сырости, пьют, точат клинки и лелеют свои обиды. За слово, которое двумя неделями раньше аукнулось бы косым взглядом, мужчины и женщины теперь готовы убить, а ненадежнейший слух обретает силу факта. Больше трупов в проулках – больше поводов Крушакам ставить Круг под свои дубинки.

Плохая пора для спасения организации; идеальное время для ее потери.

Волк остановился у ряда низких деревянных ящиков с землей, поставленных посреди площади. Цветы, поливки и Ангелы знают что еще – лишь бы умерить зной и оправдать существование общественного сада. Волк поставил ногу на угол одного.

– Я должен взглянуть на меч, – изрек он.

– Нет. – Я завел руку за спину и положил на парусину.

– Как брату Бронзы по оружию мне полагается…

– Как человеку, которого подставили, мне полагается послать тебя к гребаной матери. Я бился за него с другим Серым Принцем и не собираюсь отдавать тебе.

– Я хочу просто посмотреть.

– Ты не заслужил этой привилегии.

– Привилегии? – Волк глухо топнул в землю. – Я Деган! Если кто-то имеет право увидеть клинок Бронзы, не говоря уже о том, чтобы нести, то это я!

– Хочешь взглянуть? – Я приставил палец к груди Волка и приблизил лицо. – Подержать? Тогда не просто попроси, а скажи, зачем все это устроил – возню, подставу, шантаж, и я подумаю. Потому что без очень серьезной причины у тебя столько же шансов получить мою помощь и взять этот меч, как у меня – стать императором.

Волк, не отводя от меня глаз, сграбастал мой палец. Я приготовился услышать хруст, сопровождающийся дикой болью. Взамен он оттолкнул и его, и меня целиком.

– Я не просил взглянуть, потому что не мог быть уверен в ответе. И потому что подозревал, каким он будет.

Он выпустил мою руку. У меня осталось впечатление, что в иных обстоятельствах он оторвал бы ее и многое другое.

– Ты выискивал Дегана после пожара в Десяти Путях, – продолжил Волк. – Потом перестал. Мне это говорит о том, что ты либо потерял след, либо решил по нему не идти. Так или иначе, я знал, что с учетом ваших отношений просьбы о помощи будет мало – мне придется завладеть твоим вниманием.

– И замочил для этого Щура?

– Но ведь сработало? Иначе мы вряд ли стояли бы здесь и беседовали.

С этим я не мог поспорить.

– Ну и зачем тебе понадобился Деган? – Я подошел к ближайшей клумбе и присел на угол.

– Я ответил на твой вопрос, зачем я убил Щура. – Волк покачал головой. – Теперь показывай меч. После этого отвечу на остальные.

Секунду поколебавшись, я снял сверток и положил на колени. К моменту, когда я развязал веревку и начал разворачивать парусину, Волк уже нависал надо мной. Как только я снял последний лоскут, он задержал дыхание.

– Во имя звезд, – пробормотал он, – что с ним случилось?

Я провел пальцами по лому, когда-то бывшему мечом Дегана. Закопченный, обугленный, тот выглядел хуже, чем был, и потерпел серьезный ущерб. То, что когда-то было изящным клинком лунной стали, превратилось в нестоящую железку, брошенную в темном проулке после поражения в поединке. О да, меч оставался ровным, и режущая кромка казалась острой под всеми наносами, – в конце концов, то была сталь с Черного острова, для порчи которой необходимо нечто большее, чем просто пожар, однако никто не принял бы его за оружие Дегана с первого и даже второго взгляда. Я не узнал в нем знакомую вещь, пока не различил следов бронзовой отделки на изуродованной гарде, пока не стер с основания клинка грязь и не увидел одинокую слезу, вытравленную на стали. И даже после этого сомневался, покуда Щур не объяснил, где и как раздобыл его.

– Он побывал в том самом пожаре в Десяти Путях, – сказал я. – Я думал, что он потерян или, не знаю, может быть, найден и возвращен ордену. В любом случае я не искал его.

– Потому что?..

– Потому что решил: такова была его воля.

– И все-таки Щур завладел мечом Дегана, – возразил Волк. – Как?

– При помощи ума, везения и оказавшись в нужном месте в нужное время.

– А почему хотел?

– Он хотел не его, а вот это.

Я похлопал по рапире Тени. Сужавшаяся полоска стали с Черного острова, которую Птицеловка выудила из тлевших углей, починила и подарила мне. «Клинок принца для новоиспеченного Принца» – так она выразилась, отлично понимая, что будет значить мое обладание этой вещью. Я не знал тогда, выругать ее или расцеловать; так и не понял, если честно.

– Для Круга, – пояснил я, – этот клинок намного важнее и символичнее, чем меч Дегана. Щуру понадобилась рапира, но кое-кто его опередил. Однако по ходу поисков он наткнулся на оружие Дегана.

– А после?

– А после, будучи смекалистым Серым Принцем, он размышлял, и строил планы, и выгадывал время, когда можно будет использовать его против меня.

– Шантаж?

– Более или менее.

– Странно, что я застал его в живых, чтобы убить.

– Зачем мне это? – Я завернул клинок Дегана в парусину и подвесил на перевязь. – На его месте я поступил бы так же. Конкуренция есть конкуренция. Вдобавок нас связывала Мирная Клятва, и я никак не мог его кончить.

– Даже из-за клинка? – вскинул брови Волк.

– Я слова не нарушаю.

Сказанное далось мне тяжело. Конечно, я нарушал слово, но только в серьезных случаях. Доказательство покоилось у меня на коленях. Но мне пришлось произнести это, дабы проверить, отреагирует ли Волк, – особенно когда между нами витало имя Дегана. Если он знал о моей Клятве и том, что произошло, то он не мог промолчать и не разоблачить меня. Помимо всего прочего, он был Деганом.

Закидывая меч Дегана за спину, я наблюдал за Волком: изучал янтарные круги под глазами в поисках мышечного напряжения, присматривался к багряно-золотистому абрису челюсти на предмет зубов, стиснутых в бороде; прислушивался в ожидании разъяренного вдоха.

Но Волк лишь проводил клинок взглядом и вздохнул.

– Ладно, – сказал я. – Ты посмотрел. Теперь твоя очередь: зачем тебе Бронза?

– Ты имеешь в виду, помимо того, что он убил Железо?

Я остро глянул на него:

– Я уже говорил ордену, что это Тень…

– А я тебе говорил, – перебил Волк, – что мне наплевать на твою ложь и их затейливую полуправду. Нам обоим известно, что Железо убил Бронза. У него не было другой причины исчезнуть, не сказав ни слова, и бросить свой меч. Меч Дегана – это и есть Деган, его душа. Бронза не сделал бы этого, если бы не почувствовал, что больше не вправе его носить.

– Ты так уверен в этом? – спросил я.

– Мы все уверены.

– Вы все? – Я чуть подвинулся на своем насесте.

– Мы знаем, что Серый Принц не убивал нашего брата. Он не сумел бы сделать это так чисто. Мы все-таки не глупцы.

Сказать по правде, я надеялся на обратное. Большинство людей предпочитает простые ответы, разрешающие все тайны. Но опять же: большинство не входит в орден Деганов.

– Значит, он из-за этого тебе нужен? – проговорил я напряженно. – Ты считаешь, что он замочил твоего брата по оружию, и хочешь рассчитаться?

– Нет. Другие – может быть, но не я.

– Стало быть, мне крупно повезло, что меня подставил Деган, не желающий Бронзе смерти.

– Думай что хочешь, но знай: я ищу Бронзу не ради мести.

– Тогда зачем?

– Потому что он нужен мне. – Волк посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом.

– Для чего?

– Не могу сказать.

– О, Ангелы! – Старая песня Дегана о Железе на новый лад. – Снова Деганы с их чертовыми секретами! Вы хуже придворных куртизанок.

– Это вопрос, относящийся к ордену… – В тоне Волка обозначились снисходительные нотки.

– Это связано с гребаным императором, скажи?

– Что? – Глаза Волка расширились.

– С императором. Да ты его знаешь – это человек, которому твой орден обещал служить, но только сейчас вы не можете разобраться, означает ли это защиту империи или его самого.

Волк вытаращился еще сильнее. Я буквально читал его мысли: засекреченная информация, которая предназначена только для Деганов и относится к внутренней политике ордена.

– Как… – начал он.

– А как по-твоему, черт побери?

– Пожалуй, – молвил Волк после короткой паузы, – тебе придется дословно передать мне все, что рассказал тебе об ордене Деган.

Это был не праздный вопрос. Причина нарушения мной принесенной Дегану Клятвы заключалась в том, что он решил передать старинный дневник Эталона императору, но не допустить, чтобы сведения, которые там содержались, оказались не в тех руках. К несчастью, я уже согласился отдать книгу Одиночеству и помочь ей свергнуть самопровозглашенного императора. Это не мелочь, и дело было не только в его императорстве, но и в другом: его убийство не означало, что он не вернется.

Последние шесть столетий Дорминиканской империей правил один и тот же человек – вернее, три повторявшихся воплощения одного лица: основателя империи Стефана Дорминикоса. Ипостаси императора – Люсиен, Теодуа и Маркино – поочередно возрождались каждые тридцать лет, наследуя друг другу более или менее исправно. Случались задержки, когда свое брали мятежники или упрямые регенты, но в итоге престол всегда возвращался к той или иной версии императора. В конце концов, разве не сами Ангелы избрали императора и разделили натрое его душу? Разве не справедливо, чтобы земной трон навеки оставался за Избранным Ангельского Сонма?

Справедливо.

Если не учитывать, что все это было собачьей чушью.

Из дневника Эталона я узнал правду: Ангелы не имели никакого отношения к разделению души и бесконечному правлению Стефана Дорминикоса. Единственная причина его неизменного возвращения была в том, что он поручил своим магам – Эталонам – раскрыть секрет бессмертия. Те не справились и предложили лучшее, что могли: циклическое возрождение.

История с Ангелами, избранием Вечного Императора и рождением Имперского Культа была выдумкой от начала и до конца. А хуже стало то, что затея медленно разваливалась. Не с точки зрения магии, благо колдовство работало исправно – по крайней мере, так казалось извне, – а с точки зрения перевоплощавшегося человека, то есть людей.

Ни для кого не являлось секретом то, что последние сто лет императорские ипостаси неизменно скатывались в безумие. Старея, каждый император впадал в паранойю насчет самых разных вещей, особенно остальных воплощений. Со временем это напитывалось все большей враждебностью. В настоящий момент расстройство было слабым, но, как отметила Одиночество, исход угадывался легко: рано или поздно одно воплощение открыто столкнется с другим и империя начнет воевать сама с собой. Это будет продолжаться вечно, ибо если император, в которого ты верил, не умирал, то живо было и его дело. Но я не мог сказать того же об империи, и это вселяло тревогу. Нет империи – нет и Круга, а мне не хотелось увидеть, как мое единственное достояние и окружение, родное почти как семья, отправится псу под хвост из-за религиозного блефа. Одно дело травить нас как преступников, но истребить из-за ошибки истории? Нет, благодарю.

Тут-то и возникла проблема. Деган разделял мнение той части своего ордена, которая считала, что защита империи подразумевала защиту императора. Если бы я разрешил ему последовать голосу совести и отдать дневник, то сползание к гражданской войне стало бы необратимым. Мне же было нужно, чтобы сведения из дневника свалили человека, которого Деган поклялся защищать. И потому я вырубил моего лучшего друга в тот самый миг, когда он повернулся спиной, и сбежал с записками Эталона, хотя и понимал, что этим губил жизнь Дегана.

Но если я предал Дегана однажды, то это не означало, что я был готов повторить. Если Волк принадлежал к другой части ордена, то будь я проклят, если стану ему помогать.

Тот, в свою очередь, небрежно отмахнулся от вопроса.

– Дела, существующие у ордена с императором, тебя не касаются.

– Касаются после твоей подставы. Поэтому или говори правду, или я просто уйду, соберу людей, и мы разберемся с твоим враньем.

Он вернул вес тела на пятки, но в остальном не шелохнулся.

– Любишь красочные угрозы? Ты делаешь из знания клинок. Отлично: я отступаю и остаюсь с орденом. Нет, – произнес Волк, предупреждая мои возражения жестом. – Не перебивай. Под этим я разумею, что мечтаю видеть объединение Деганов ради одной цели, как было на заре нашего существования. Я хочу посмотреть, на что мы способны без этой занозы в заднице, которая постоянно отравляет нам жизнь, гниет и разделяет нас. Ты хочешь знать, откуда мне известно о поединке Бронзы и Железа? Из его неизбежности. Не сразись они, сразился бы кто-то другой. У меня, как ты скажешь, нет ни доказательства, ни свидетелей, но это не важно. Один Деган пролил кровь другого из-за того, что понимается под служением империи. Если это деяние останется невыясненным, то орден пожрет сам себя. Я хочу предотвратить это, и потому мне нужен Бронза.

– Как поучительный пример? – спросил я. – Притащишь его к своим братьям на какой-то глумливый суд?

– Ты ничего не понимаешь.

– А чья, по-твоему, в этом вина?

– Как сделать пример из того, кто уже образец? – Волк вздохнул. – Когда наши спорили, ругались и даже меняли точку зрения, Бронза стоял непоколебимо, как скала. Для него это вопрос не оснований и намерений, а убеждений. Бронза в ордене на особом счету. Держась в стороне, он приобрел известный авторитет. Немалый подвиг – хранить молчание в помещении, набитом орущими, упрямыми мечниками. Бронза пользовался влиянием среди Деганов до гибели Железа и, может быть, сохранил его и сейчас. Именно поэтому он мне понадобился: мне нужен его авторитет, чтобы успокоить распри, пока не стало хуже. Пока мы окончательно не пойдем стенка на стенку.

– Но если его не слушали раньше, то почему послушают теперь? Ты сам сказал, что он совершил немыслимое: замочил Дегана.

– Именно поэтому и могут прислушаться.

– Это, конечно, не лишено какого-то дикого смысла, – я запустил пальцы в шевелюру, – но давай притворимся, будто я не Деган, не думаю, как Деган, и не имею понятия о Стае, Клятвенниках, Страждущих или как там, к дьяволу, называется скопище Деганов – ладно? Просто объясни, чтобы я понял.

Волк подался вперед, положив левую руку на рукоять меча, и указал правой на клинок Дегана за моим плечом.

– Усвой главное: уже столетия не было случая, чтобы Деган обнажил – причем всерьез – сталь против другого члена ордена, убийств же не было со времен основания. Деяние Бронзы – не мелкий проступок. Если между двоими нашими возникают столь фундаментальные разногласия, что дело доходит до поединка, то это подрывает основы нашего служения. И то, что это совершено таким уважаемым человеком, как Бронза, усугубляет положение. – Волк с сомнением покачал головой. – Нет, если кто и может пошатнуть орден, то исключительно он: человек, проливший кровь брата и после нашедший в себе силы избавиться от клинка.

– И что же, они просто позволят ему вернуться и передумают?

– Ну нет, не совсем.

– Что значит – «не совсем»?

– Я не уверен, что его пустят в Казарменный зал.

– И почему?

– А ты как думаешь?

Да, об этом-то я и думал.

– Пошел к черту! – Я встал.

Тяжелая рука легла на мое плечо.

– Послушай меня. Это может выгореть.

– Черта с два оно выгорит. Если ты думаешь, что я собираюсь…

– Я думаю то, – сказал Волк, – что в настоящее время у ордена нет надежды большей, чем Бронза, а у него, в свою очередь, большей, чем я. Если кто-нибудь из моих братьев и сестер найдет его раньше, то дело наверняка кончится кровью. Мы не склонны прощать. Но выйдет он победителем или нет, будет поздно: орден может смириться с трупом одного Дегана, если я встану за Бронзу, но с двумя? Или больше? – Он помотал головой. – Нет. Если ты хочешь спасти Бронзу, а я – орден, то мне придется найти его раньше других.

– Как же ты поможешь ему вернуться? По-моему, ты сейчас сказал, что даже не уверен, пустят ли его в этот, как его, – Казарменный зал?

– Это ближайшее подобие зала заседаний, какое у нас есть. Ты прав: вернись он сам, это будет все равно что броситься на собственный меч. Но у меня есть это. – Волк похлопал по эфесу своего меча. – И еще это, с твоего и его разрешения. – Он указал на клинок Дегана. – Имея то и другое, я обладаю правом ходатайствовать за него. Я могу напомнить старые традиции ордена и попытаться защитить его от суда, пока он не получит возможность высказаться.

– И что он скажет? – Я вспомнил Медь и холод стали в ее глазах, когда она спрашивала о Дегане. – Чем ему оправдать убийство Железа?

– Не знаю, – покачал головой Волк. – Но я считаю, что у него должен быть шанс предстать перед орденом и изложить свою версию случившегося. Я думаю, он вправе просить о мире и ознакомиться с мнением своих товарищей, стоя с ними лицом к лицу. По-моему, он должен раз и навсегда уяснить, останется его имя в наших списках или покроется позором. Но прежде всего я считаю, что он заслуживает возможности выбрать между искуплением и проклятием. – Волк посмотрел на меня сверху вниз. – Ты согласен?

Мне было не ответить: пересохло во рту. Не возразить, что Деган покинул Илдрекку по собственной воле и знал, что делает, с того момента, когда спас мне жизнь и вышел из горящего склада. Не крикнуть о его единственном желании – чтобы его оставили в покое.

Я промолчал, ибо не был уверен, что это правда. Потому что понял: все названные мной причины, по которым я позволил Дегану уйти, являлись оправданиями моего нежелания ни пойти за ним, ни разыскать его. И потому что Волк, черт его побери, был прав.

Но этого было все-таки мало.

– Почему я должен тебе верить? – спросил я. Не самый сильный довод, но другого у меня не осталось. – Откуда мне знать, что вопреки всему сказанному ты просто не пропишешь Дегану стальное лекарство, как только увидишь?

– Ты и не должен, – просто ответил Волк. – Мне нечем тебя заставить, кроме как пригрозить уничтожить вместе с твоей организацией. Разве что попросить. И дать мое слово в том, что я ищу Бронзу не ради отмщения.

– В одной руке меч, в другой обещание? Такое сочетание не слишком способствует спокойным размышлениям.

Волк вскинул брови.

– Хочешь, чтобы я присовокупил второй? – спросил он, барабаня пальцами по эфесу сабли.

Мне было незачем уточнять, о чем шла речь: я знал. Волк спрашивал, не хочу ли я принять Клятву, которая привяжет меня к нему, а его ко мне в гармонии однократного служения.

Я помотал головой – возможно, чуть поспешнее, чем следовало. Я видел, к чему это могло привести, и не хотел задумываться о цене, которую стребует с меня Волк. Нет, его предложения Клятвы хватило, чтобы просто продемонстрировать мне серьезность его намерений.

– Не стоит заходить так далеко.

– Значит, мы договорились? – Волк коротко улыбнулся.

Я кивнул, еще не успев толком принять решение. Затем, раз начал, продолжил словами:

– Да, мы договорились.

Я собирался найти Дегана.

Но не для Волка и не для ордена. И даже не для моих людей и не для себя. Я намеревался сделать это ради Дегана, так как он заслуживал лучшей доли – намного лучшей, чем уготовил ему я.

Теперь мне оставалось лишь понять, как это сделать.

Я ушел с площади примерно через час, имея меньше планов и ответов, чем хотелось. Несмотря на то что Волк едва не подставил двух Серых Принцев с их организациями, он не сумел сообщить мне никаких сведений о человеке, которого в действительности разыскивал. Казалось, что для собратьев Деган канул в небытие точно так же, как для меня. Это не слишком удивляло с учетом того, что те хотели его убить, но все же казалось, что члены ордена должны были иметь какое-то представление о возможных путях его отхода.

Как бы не так. Одновременно я был уведомлен, что Волк не собирался использовать те немногочисленные источники, которыми располагал. Он возразил, что расспросы о Дегане возбудят подозрения у его товарищей. Он уже несколько месяцев старательно избегал этой темы. Внезапный интерес лишь вызовет ненужное любопытство. И он заверил меня, что неожиданное внимание прочих Деганов к нашим делам – последнее, что нам нужно.

Мы сошлись, по крайней мере, в этом пункте. Мне хватало одного Дегана, дышавшего в спину, – благодарю покорно, больше не требуется.

Дышал и Волк. Он дал ясно понять, что чем скорее мы найдем Дегана, тем лучше, – вплоть до того, что рассчитывал на мои наводки уже через неделю, а в идеальном случае и раньше. Я попытался объяснить, почему надеяться на это почти не приходилось – что след остыл, Деган обладал навыком маскировки и дьявольски трудно найти того, кто не хочет быть найденным и имеет три месяца форы, – но Волк не впечатлился. Он заявил, что нельзя терять времени. На что оно, в свою очередь, будет потрачено – на поиски Дегана или на разбирательство с трупами, которые начнут громоздиться у меня на пороге, – это предоставлялось моему усмотрению.

Наглая сволочь.

Я свернул в переулок Сапожного Гвоздя и начал медленно подниматься в гору, оставляя позади самую копоть и жар кузниц. Чутье подсказывало мне немедленно начать окучивать улицы: искать намеки и отслеживать слухи, но я слишком вымотался и издергался, чтобы преуспеть в том и другом. Я счел за лучшее поизносить сапоги и повитать мыслями по ходу выполнения поручения, которое откладывал с момента возвращения в город. Улица никуда не денется и завтра будет, где была.

Я даже чуть не поверил себе.

Впрочем, это не означало, что я должен провести всю ночь в размышлениях на пустой желудок. Я остановился у первого чайного лотка и взял чашку ночного крепкого перечного чая, который не то чтобы освежил меня, но помог успокоиться. Приятно было и то, что торговцу хватило ума хранить чай в больших глиняных горшках, благодаря чему жидкость была прохладнее, чем летний воздух вокруг.

Я вздохнул, добавил монет и повторил.

В конечном счете я решил не рассказывать Волку про Медь. Часть меня понимала, что мне следовало выложить все, поскольку тот уже выразил беспокойство насчет других членов ордена, которые могли нами заинтересоваться, но бо́льшая часть решила, что пусть он отвянет. Волк уже несколько месяцев морочил мне голову, и я не собирался сливать ему все лишь потому, что он припер меня к стенке. Мы могли «договориться», но это не означало, что я доверял гаду. Если сокрытие заинтересованности Меди могло дать мне хоть крохотный перевес, то игра стоила свеч. В конце концов, чем побить Дегана, как не другим Деганом, хотя бы и косвенно?

Что касается Серых Принцев с их возраставшим интересом ко мне, то я не мог отделаться от чувства, что Волк рассказал мне не все. Он заверил меня, что у него был план на сей счет и он разберется с проблемой, как только мы найдем Дегана, но не раскрыл подробностей. Это не удивляло, но чертовски бесило. Под нажимом он все-таки признался, что подготовился снять с меня обвинение и повесить на кого-то еще, – ему было достаточно молвить слово и оставить на улице пару трупов. Волк не сказал этого, но я заподозрил, что мнимым виновником, который упокоится на мостовой, станет Шатун.

Это я мог пережить.

Я бросил торговцу чаем лишнюю медную совушку и снялся в ночь.

По смерти Щура и в перспективе возвращения Дегана я начинал думать, что затаиться – не такая плохая мысль. Первоначально я собирался перебить болтовню о Щуре своей, но волна обогнала меня – спасибо новому партнеру, – и этот перехват стал почти невозможным. Всякий успех становился временным, а байки, которые я распускал, представали либо оправданиями, либо топорными попытками переложить вину. Я начинал понимать, что улица уже обзавелась своим мнением. Если я хотел оспорить его, мне предстояло предложить больше, чем я имел на данный момент.

Из этого следовало, что лучшей стратегией было вообще не рыпаться или хотя бы делать вид, что не рыпаешься.

Частично это достигалось уходом из Илдрекки. Да, это могло показаться бегством, но если я останусь, то репутация пострадает не меньше. Вдобавок чем дальше я окажусь, тем легче будет улице переключиться на что-то другое. Я пока не знал, на что именно, но понимал, к кому следует обратиться, чтобы отвлечь всеобщее внимание. Зачем еще, в конце концов, нужна мне труппа актеров-должников, если я не могу призвать их к толике вдохновения, чтобы Круг пялился на левую половину сцены, пока я буду покидать правую?

Я покинул кордон Ржавые Воды и углубился в Галереи. Оттуда я отправился по крышам и аркам, обходя стороной границу кордона Госпожи Роз – недавно там разгорелась свара между двумя местными уличными паханами, и мне не хотелось угодить в излишне бдительную засаду, – и направился к ночному рынку в Укрывищах.

Рынок, как явствовало из названия, работал от заката до рассвета и кормил всех – от Кентов и ночных пьянчуг до ранних пташек. Он охватывал добрую дюжину взаимосвязанных, но не всегда смежных кварталов. Рынок скорее был извилистой тропой, которая шла по боковым улочкам и проулкам Укрывищ, а каждая лавка была обозначена стоячим или навесным зеленым фонарем. Иные торговцы кучковались так тесно, что мне казалось, будто я шествую по морском дну и вот-вот увижу рыбину, плывущую в воздухе; другие оборачивались долгой и нудной прогулкой от одного зеленого маяка до следующего. В этих темных закоулках шастали патрули местной банды, довольно удачно именовавшей себя Зелеными Тенями. Они высматривали гастролеров – мелкое ворье и жулье, которое в противном случае потрошило бы местных и подрывало процветавший рэкет Теней.

Лавка, которую я искал, находилась в конце особенно длинного темного перехода, и, когда я шагнул в лужицу зеленого света, мое ночное зрение уже пребывало на грани пробуждения. На массивном сосновом столе перед входом стоял толсторукий и лысоватый кожевенник, державший наготове свои ножи, ножницы и колотушки. Он медленно выкраивал кружева из распяленной шкуры.

– Тырц у себя? – спросил я.

– На задах, как всегда. – Тот даже не взглянул.

Я кое-как перебрался через штабеля шкур в заднюю часть лавки. Там в неверном свете сальной плошки сидел Тырц. Я постарался не замечать смрада ветоши, горевшей в емкости с растопленным жиром, и уселся на кипу обрезков перед его низким верстаком.