Больше книг Вы можете скачать на сайте - FB2books.pw 1 page. – Это твое орудие, – Веслав кивает на заготовленные уже бадью с водой, потом на мотыгу в углу у двери

– Это твое орудие, – Веслав кивает на заготовленные уже бадью с водой, потом на мотыгу в углу у двери.

Йошт нехотя глянул на тяпку, недовольно наморщил лоб, отвернулся к стене.

– Тоже мне орудие, – недовольно буркнул Йошт.

– А то как же? Орудие труда – не всегда хуже меча, копья, стрелы аль топора. Оно создает, а меч и стрела только защищают. А создать всегда намного труднее, убедись и ты в этом.

– По мне так лучше меч в руках держать, чем эту закорюку, – Йошт скользнул взглядом в сторону повешенного на стене длинного меча волхва с красивой, резной ручкой из золота. – Меч – вот орудие труда мужчины!

– Для меча время всегда найдется. Вернее, оно само нас найдет, – уже серьезно говорит волхв, худым мозолистым пальцем указывает на мотыгу. – А вот для этого мы сами должны находить время. Если ты не можешь создать, тогда не сможешь и защитить созданное. Просто потому, что нечего будет защищать. Ладно, хватит разговоров! Солнце уже высоко, а ты все еще перину давишь, – отрезал волхв и вышел на улицу.

Йошт что-то побурчал, нехотя поднялся и с недовольной миной принялся мыться – фыркает, расплескивает по горнице воду, хмуро косится в угол, где пристроилась мотыга.

Из леса змеится тесная едва различимая тропка. По ней топает несколько человек, по виду оборванцы – все в лоскутах рванья, у многих штаны пошиты из разноцветных кусков кожи, но так неряшливо и грубо, что того, кто шил, будто палками били по хребту и приговаривали: «Торопись, сукин сын!» Да и сами они выглядели не лучше своей жалкой одежки – чумазые, худые, на коже частят прыщи и гнойнички, глаза ввалились, длинные волосы сбились в колтуны. Все босые.

В конце группы идет очень высокий парнишка, тянет за деревянные поводья неказистую повозку-волокушу. Вместо колес – гладкие жерди, повозка время от времени подпрыгивает на ухабах, спотыкается о камни. Парень с силой тянет волокушу, от натуги лицо перекосилось. Он лишь с виду самый крупный из всех странников. На деле же он напоминает скорее высушенную рыбеху, по сравнению с ним Йошт – широкоплечий гигант!

Венед провожает их взглядом, внутри смешалось чувство жалости и отвращения.

– А вот и еще одни, – услышал карпенец за своей спиной спокойный голос волхва, обернулся. – Что-то зачастили в последнее время…

– Кто это, дядя Веслав?

– Это, Йошт, изгои. Из племени древлян.

– Древляне? Люди из дерева?

– Нет, конечно же, не из дерева – они люди такие же, как я или ты. Просто живут там, где кругом одни деревья. Они – лесные жители. Их роды живут в самых дремучих лесах, куда и троп-то нет. Раньше их неврами называли.

– Невры? У нас я слышал, что невры – это деревья-людоеды…

– Сказки! Они, как и ты, родственники нам, антам.

– Не может быть!

За волокушей бредут, еле переступают отекшими ногами низкорослые женщины. Одеты в длиннополые платья, так же как и у мужчин залатанные грубыми кусками кожи, волосы длинные, по-видимому, их никогда еще не касался гребешок – сосульками свисают с голов. Может, из-за худобы, в местах, где платье плотно облегает тело, отчетливо проступают кости. На изможденных лицах глаза как большие блюда. Некоторые из женщин тянут за руку детей, под стать родителям.

– Когда-то у нашего прародителя Богумира было три сестры – Древа, Полева, Скрева, – объясняет волхв. – От Полевы пошли мы, анты, от Скревы – славяне на западе, а Древа – прародительница древлян. Они тоже славяне, нам прямая родня.

– Да уж, ну и родственнички… Кожа да кости!

– Они в лесах там не все такие. А это изгои – то есть те, которых изгнали. Каждую раннюю весну выходят из лесов. А этих уже и в начале лета поперли. Вырождаются они там, что ли?..

– Знакомо…

– Чего?

– Да жаль их, говорю! – торопливо сменил тему Йошт. – Вон какие они… ну, как будто всю жизнь их мучили.

– Это точно. Ты на их фоне – орел!

– Дядя Веслав, опять обидеть хотите? – оскорбленным голосом бормочет Йошт.

– Да что ты, даже в мыслях не было! Просто прав ты, что они такие, будто жизни в них осталось на один вздох. За это их и изгнали.

– За что за «это»?

– Понимаешь, Йошт, края там, среди чащ непролазных, суровые. Лес жалует только сильных телом и духом. Нам, антам, такие нравы ни к чему – земли доброй много, озера да реки кишмя кишат рыбой, чащи полны зверя всякого – только руку протяни! А эти люди постоянно живут в нужде, ежечасно борются за выживание, а кому не по силам эта борьба – больной, немощный или просто неумеха, – тех гонят взашей. – Волхв вздохнул и продолжил: – А стариков и вовсе на санки и в дремучий лес, подальше от людей увозят и там оставляют. Навсегда.

– Зачем так жестоко? Разве они не чтят старость?

– Чтят, конечно же. Но такая, на наш взгляд, жестокость для них норма жизни. Они не считают это чем-то жестоким. Наоборот, многие старики часто и сами просят отвезти их на съедение зверям – так у молодых больше на прокорм еды останется. Лишний рот для них непомерная обуза. Вся семья может умереть с голоду, а так всего один старик или старуха.

– Да уж, ну и нравы у них… а куда эти… изгои идут?

– Вон за тем оврагом, неподалеку от перелеска видишь дымки? – вопросом на вопрос отвечает волхв Веслав, указывая пальцем в сторону леса. – Там в землянках и живут эти древляне. Они тоже совсем недавно вышли из леса. Скорее всего, эти поселятся рядом с ними. Все-таки привычный им с детства лес рядом, да и свои сородичи рядом. Бывает и я к ним захожу.

– А они что? Нормально встречают?

– Конечно! Они, Йошт, люди хорошие, хоть и изгои. Одно мне в них не нравится – как ни придешь к ним, они виновато расшаркиваются, будто перед князем, очень скромные, будто даже побаиваются нас.

Изгои медленно сворачивают по тропинке, ползущей между разросшегося вширь орешника на небольшой холм. Парень, что с натугой тянет волокушу, споткнулся, деревянные ручки вырвались из рук, повозка несколько раз перевернулась, вылетела за обочину, исчезла в зарослях. Оттуда раздался треск, во все стороны фонтаном полетели щепки. Женщины тут же подскочили к остаткам волокуши, худые руки принялись спешно собирать нехитрый скарб. Возничий сидит в пыли, бестолково мотает головой, впалая грудь тяжело вздымается.

– Точно, не от мира сего, – качает головой рыжеволосый венед, повернулся к волхву, с трудом подавил желание броситься помочь бестолковому парнишке-возничему. – Интересно, а как в дремучих лесах живет целый народ? – удивленно спрашивает Йошт. – Там, куда и тропки нет.

– Народ, Йошт, это люди, а люди везде живут. И в степи, и среди лугов и полей как мы, и среди снега и льдов, и в пещерах. Вот ты, например, пришел с предгорий на западе. Там, говорят, зимы суровые, метели да ветры.

– Это точно…

– Но ничего, живете, – волхв задумчиво погладил седую бороду. – Слышал, что и в мире песка, это далеко на юге, живут люди – там дождичка малого даже годами нет.

– Ого! А как же они без воды там?

– Про то не ведаю… но живут – верно знаю. У них могучие чародеи – воду могут призывать. Города среди песка возводят богатые! Говорят, наши княжеские дворы по сравнению с ними – просто хлева для скотины.

– Брехня, наверное… – Йошт удивленно почесывает затылок.

– Брехня не брехня, но есть и те, кто своими глазами видел и этих людей, и их богатые города. Рассказывают, что и у них там нравы будь здоров: чуть что – голову с плеч. Даже за самый мелкий проступок. Мы за него пожурим только да пальчиком погрозим, а они казнят!

Наконец древлянские оборванцы закончили собирать остатки обоза. Босые ноги с трудом взбираются на холм, острые камешки больно врезаются в ступни. Все, даже дети постарше, согнулись от тяжелой ноши – за плечами котомки, облезлые шкуры, мешки.

– А эти, которые среди песков живут, тоже славяне?

– Не знаю даже. Вряд ли. С другой стороны – мы все творенья Родова – все братья на этой земле.

– А какие они, эти неславяне? Воевода говорил, что есть люди черные, как головешки. Такие черные, что ночью их невозможно заметить, пока не улыбнутся. Б-р-р, жуткие какие-то, бывают ли такие?

– И такие бывают… Правда, я сам их не видел, но тоже слышал от заезжих странников, что бывали в Ольвии, на морском побережье, с ромеями ездили в их города.

– Вот бы и мне к ромеям попасть, на черных людей посмотреть…

– А чего на них смотреть – люди как люди. Странноватые, правда, ну так у нас у всех свои традиции. Помнишь, я тебе рассказывал про мир песка? Так вот там круглый год лето, и лето гораздо жарче, чем наше… Вот они и обгорают с самого детства, ну а потом кожа такой на всю жизнь и остается.

– Чудные какие-то, а почему они тоже к нам не переселятся? У нас земли много, да и дождя вволю…

– Так-то оно так, но, понимаешь, там их родина, Йошт, там их предки, священные места. Как же можно просто так покинуть свой дом? Ты вот не скучаешь по дому-то, Йошт из Карпени?

– Да уж… поскучаешь тут… ну, вообще-то, есть немного…

– А я вот никогда бы по своей воле не покинул эти края. Это мой дом, моя земля, я здесь родился, вырос и умру.

Йошт вскинул от удивления брови:

– А разве волхвы смертные?

Веслав лишь рассмеялся в ответ.

Факелы нещадно чадят. Языки пламени змеиным клубком обволакивают кончик древка, черным жирным дымом устремляются в вечернее небо. Легкий ветерок подхватывает эти черные жгуты, разбивает, смешивает с прохладой надвигающихся сумерек. Где-то громко шумят сверчки.

На небольшой полянке раскинут шатер, рядом на коновязи негромко фыркают лошади, жуют удила, изредка мотают гривой – сгоняют редких, но назойливых припозднившихся кровопийц. За шатром в надвигающейся темноте утопает небольшой лагерь в несколько палаток с плоскими крышами. Костров не жгут, громких разговоров не слышно. Лишь изредка доносится вжиканье металла о точильный камень да редкое ржание коней.

У входа в главный шатер застыли два воина, роста невысокого, но в теле коренастые, отсвет пламени факелов языками бегает по окаменелым лицам. Оба облачены в стеганые куртки с нашитыми железными бляхами, на головах войлочные колпаки, в руках копья, ветер подхватывает и колышет конские пряди у основания острия, небольшой круглый щит перекинут за спину, кривые сабли покоятся в ножнах у бедра.

В шатре приглушенные голоса. Трескучий гуннский вперемешку со славянским. Изредка позвякивает сталь, скрипит кожа. Невысокий мужской силуэт ходит из одного конца шатра в другой, голова в остроконечном шлеме опущена, рука поглаживает бороду.

– Советник, знатный сын Степи, обмана быть не может! – Голос донесся из дальней, сокрытой в тени, стороны шатра. – Я ему верю как себе!

Советник хана ничего не ответил, лишь брови сильнее сдвинулись на переносице. Шаги вновь отмеряют ход взад-вперед по шатру.

– Он – лучший из лучших своего племени. Много походов за его спиной. Воин знатный, настоящий рубака! Однажды по пьяни на спор притащил откуда-то три русколанские башки! Еще спешно так приторочил к ремню, у одной язык вывалился наружу, у другой – глаз сочился и прямо по штанине. Так и ходил весь вечер. Все забрызгал и заляпал вокруг поганой кровью русов.

Из затененной стороны шатра послышался кашляющий хохот. Гунн остановился, колючий взор устремился в темноту, брови на мгновенье распрямились, легкая улыбка тронула уголки губ. Но через мгновение советник хана вновь прохаживался взад-вперед, печать задумчивости опять опустилась на его изъеденное морщинами лицо.

– Я дело говорю, знатный и мудрый советник хана! Из всех только его присоветовать могу. Дело серьезное, а он толк в пускании крови русколанскому отродью знает. Ему дай волю, напущал бы ее с полноводную реку. – В углу шатра вновь раздался короткий лязгающий хохот.

Советник остановился, вновь бросил колючий взгляд в темный угол шатра.

– Он родовит? Кого с собой привести сможет? – спросил советник и одновременно опустился на мягкую подушку, расшитую по краям золотистой бахромой. Звякнул металл – ятаган бряцнул о кольчугу. – Ваши воины доблестью славятся, да и силой я, наслышан, обладают неимоверной. Впрочем, наши гуннские – тоже, как у вас у славян говорят – не шиты лыком…

– Не лыком шиты…

– Да-да, именно так. Но все же несколько славянских мечей лишними не будут. – Советник тронул бритый подбородок, ухмыльнулся и добавил задумчиво: – Никогда не понимал – что вы, славяне, делите между собой? – Советник гуннского хана осторожно взял спелое яблоко, взвесил в руке и внезапно с силой сжал. Плод смачно треснул. Сок брызнул сквозь пальцы, шатер наполнился ароматом сочного яблока. – Единое племя, и боги одни и те же, да и лицом вы все как один. Но драчливые, как голодная свора псов!

Советник бросил изуродованный плод на позолоченное блюдо перед собой. В углу на мгновение сквозь темноту блеснули злобно глаза, раздался голос с металлическим отливом:

– Великий сын Степи, сравнение с псами своих друзей неуместно и неразумно. У нас есть старые обиды, по ним и сводим счеты!

– Верно, верно. – Советник с улыбкой часто закивал, хитрый прищур глаз застыл на желтом лице. – Я совсем об этом не подумал. Горе мне, глупому!

Гунн картинно воздел руки к небу, но через мгновение лицо его вновь стало задумчиво-серьезным, рука привычно потянулась к бороде.

– И все-таки, сколько воинов сможет привести твой Гонорих?

– Ему не нужны воины. Он сам десятка, а то и двух стоит!

– Хм, непобедимый див-полубог, как у вас говорят? – произнес советник, его брови едва заметно поднялись от удивления.

– Говорю как есть! А что до того, что он один… Ну так ты, мудрый и отважный советник великого хана, уже воспользовался помощью ватаги, – человек в углу шатра коротко хохотнул, гунн поморщился от лязгающего, словно металлом провели по стеклу, смешка. – Говорят, собаки со всей округи гнали их за околицу на потеху жителям всего поселка.

В углу шатра вновь раздался клацающий смех.

Знатный гунн наморщил лоб, брови сшиблись на переносице, глаза злобно блеснули, костяшки на руке, держащей рукоять ятагана, побелели. Однако он тут же ослабил хватку, через силу улыбнулся и проговорил нарочито спокойным тоном:

– Хорошо. Твои речи мне по душе. Твой воин именно тот, кто мне нужен.

Советник хлопнул в ладоши. Через мгновение в шатер вбежал слуга, ноги согнуты в коленях, поверх худого тела бесформенная тряпка грязно-коричневого цвета. Он упал на колени возле знатного гунна, покорно опустил глаза. Советник поманил его пальцем, тот вытянул шею, выставил ухо, советник что-то коротко шепнул ему. В то же мгновение слуга, будто ветер, вылетел из шатра.

– Конь золота ждет тебя, – с довольным видом произнес гунн, пальцы поглаживают подбородок, хитроватый прищур не покидает лица советника. – На рассвете наше войско будет ждать твоего всемогущего воина Гонориха у реки. Но помни: без обмана. Великий хан не прощает ложь…

– Не за деньги советую тебе лучшего сына племени герулов, – раздался голос из темного угла шатра. Отчетливо послышались стальные нотки. – За правду и справедливость он идет к тебе служить. Но золото… будет не помеха, скорее даже гарантия наших интересов. Впрочем, если сможешь заплатить землей…

Знатный гунн широко улыбнулся, обнажились мелкие зубки.

– Земля, земля и нам не помешает. Много ее у урусов, но взять пока не можем. На договоре хана с князем урусов сидим. Сами на подачках живем, но, клянусь молоком Священных Кобылиц, вся степь наша будет!

Послышался хруст – гунн вновь крепко сжал рукоять ятагана. Сталь узкой полоской блеснула в свете факельных огней, глаза гунна расширились, налились кровью.

– Это без сомнения. Только, о, великий и мудрый советник, когда ломтями нарезать для своей знати землю будешь, про нас не забудь. – В голосе гуннского собеседника вновь послышалась легкая усмешка. – Впрочем, до раздела землицы еще далековато.

– Хорошо. Завтра на рассвете ждем твоего Гонориха. – Пальцы гунна пробежали вниз по бородке, глаза из-за узких прорезей коротко блеснули. – Да, чуть не забыл. Есть воля великого хана: в открытую на урусов пока не ходить! У них сильное войско, в открытом бою умелое. Эти шакалы могут всех перебить! Великий хан приказал тихо резать урусских собак. Пока слабыми не станут. Передай это своему знатному воину Гонориху. Пока пылить в степи мы не станем.

– Как скажешь, мудрый сын Степи, пара-тройка голов русов с плеч – уже дело! Нам тоже не с руки в открытой схватке с ними тягаться – этих псов несть числа! А так, по-тихому, и пару весей пустить под нож можно. И не пикнет никто!

Советник вновь широко улыбнулся, довольно кивнул.

– Ай, хорошо говоришь! Ай, одобряю! Слова мудрого воина слышу, – довольно произнес гунн и принялся подниматься с подушки, кольчужные кольца едва различимо зазвенели. – Я этого шакала рыжеволосого собственными руками удавлю! А тех, кто его прятал, разорву лошадьми! Останки псам брошу!

Знатный гунн с силой рванул свой остроконечный шлем с земли и нахлобучил на голову, дыхание с шипением вырывалось из груди, послышались гуннские проклятия. Носовая стрелка в виде змеи с рубиновыми глазами легла точно на переносицу. От топора не спасет, но от скользящего удара ятагана или меча – вполне.

– Говорят, великий советник, с тобой будет старший сын хана? То есть наследник самого великого хана? – раздался чуть насмешливый голос из темного угла шатра.

– Будет, – раздраженно буркнул гунн. – За брата младшего, кровь свою, мстить будет!

– Это прекрасно, мой друг, только не опасная ли затея? Не хочется, чтобы великий хан и вовсе без наследников остался… Знаю, что старший ханский сын еще ни разу не бил русов, да что там – еще не ведает, с какой стороны меч держать…

– Что?! – ошарашенно просипел советник. Узкие глаза гунна грозно блеснули недобрым огоньком, стали наливаться кровью, желтое лицо побелело, руки привычно нащупали рукоять ятагана, полоска искристого металла поползла вверх.

Человек под покровом тени от неожиданной реакции степняка отшатнулся.

– Прости, если оскорбил ненароком или задел за живое, – поспешно пролепетал он. – Видят боги, умысла злого не имел. Просто переживаю за союзника племени герулов – великого хана. Негоже родителям терять детей, особенно мальчиков, и тем паче, если ты – великий хан Великой Степи! Прости за мои излишние переживания.

Советник хана продолжал стоять в грозной позе, в любой момент может броситься с обнаженным ятаганом на врага, дыхание отрывисто вырывалось из груди, глаза сверлили человека в тени шатра. Там чувствовалось напряжение, будто зверь застыл перед прыжком.

– Никому не позволено говорить плохо о потомках великого хана, недостойный! – прошипел советник, однако в голосе уже не было угрозы. – Ты слышал, никому!

– Еще раз прошу – прости глупца за речи его, великий сын степи. Не должно нам собачиться на радость нашим врагам-шакалам.

Гунн шумно выдохнул, рука, наконец, отпустила рукоять ятагана. В темном углу шатра послышался вздох облегчения, звякнул задвигаемый в ножны металл.

– Я ценю твою заботу о потомках великого хана, но будет лучше, если ты свои, как и мы, помыслы пустишь на истребление урусов, – уже спокойным голосом произнес советник.

– Это всенепременно! – довольный голос донесся из темного угла. – Думаю, уговор состоялся. Завтра Гонорих встретится с вами у реки. Кстати, мои люди говорят – воинов среди русов почти нет, да и те ушли на сенокос. Как говорят у нас – приходи и бери хоть голыми руками. Чую, ждет нас удача!

– Время покажет, – сказал советник и кивнул человеку в тени. От дальнего угла шатра послышался скрип кожи, звякнули шпоры, вечерний ветер ворвался в шатер, колыхнул пламя чадящих факелов. Советник хана застыл на месте, лишь рука не спеша поглаживает тронутую сединой бородку.

– На все воля Великой Небесной Кобылицы, – наконец произнес он негромко вслед удаляющейся фигуре. – Но если перехитрить удумаешь меня, славянский жрец Огненной Табити, тогда не спасет тебя никто, даже твои боги! А твой череп станет моей чашей для кумыса! На то воля уже моя будет.

Высокая трава хлещет по конским животам. Копыта рвут плодородную почву, земля черными фонтанчиками разлетается в стороны. Пятерка лошадей рвется вперед, сквозь отступающую ночь. Далеко позади первые лучи солнца пронзают огненными копьями виднокрай, тьма лоскутами рвется под их безудержным натиском.

В простеньких седлах степняки прижимаются к шеям животных, встречный ветер бьет в лицо, норовит стянуть войлочный шлем, развивает, спутывая, лошадиную гриву. Гунны нещадно подгоняют коней, те из последних сил надрывают жилы, кроваво-желтая пена ошметками срывается с губ. У одного из гуннов в руках короткий лук из турьих рогов.

Впереди едва различимый среди высокой травы бежит человек. Рубаха на спине вся взмокла от пота, порвана в нескольких местах, по правой руке чуть выше локтя расползлось кровавое пятно, струйки стекают к запястью, разлетаются в стороны, гонимые ветром, из разорванного рукава торчит обломанное древко стрелы.

Рядом с головой беглеца вжикнуло, потом еще раз. Человек круто взял вправо, послышалось ржание коней и гуннские проклятия. Вновь послышался леденящий душу звук рассекаемого стрелой воздуха. Беглец почувствовал обжигающую сталь, он лишь успел вогнуть голову в шею, стрела пронеслась вперед, унося с собой клок белокурых волос, бегущий почувствовал, как теплая струйка скользнула по шее и устремилась по груди и животу вниз. Сзади послышалось улюлюканье.

Кони настигали беглеца. У него, напротив, заканчиваются силы, дыхание с хрипом вырывается из груди, ноги начали путаться, усталость камнем наваливается на плечи, перед глазами назойливо маячат огненные мухи. Бегущий человек стал чаще петлять, пытаясь запутать и сбросить преследователей, однако в степи уйти от коней невозможно. Человек из последних сил рванул вперед, однако вскоре запутался от усталости в собственных ногах и рухнул на землю, за спиной стремительно нарастает улюлюканье степняков.

Через распластавшееся тело перепрыгнул конь, за ним второй, остальные пронеслись рядом, один из них круто взял левее – тяжело дышащий в пыли человек оказался в кольце. Он попытается поднять голову, но тут же вскрикивает от боли – плеть ожгла спину и шею. На коже мгновенно вспыхнул красный рубец.

– Ну что, мерзкий урус, набегался? – злорадно бросил один из гуннов. На правой щеке пламенел свежий шрам от плети. – Думал от наших резвых лошадей уйти? Ай, глупый урус, дун-ха!

Воздух рассекло ледяным порывом. Плеть вновь обрушилась на спину беглеца, тот взвыл, пропитанная солью рубаха мгновенно превратилась в тряпичные ошметки. Разорванная плоть брызнула кровью.

– Ну что, мерзкий урус, сейчас рвать, топтать конями тебя будем!

В ответ рус только промычал, попытался ползти, но конечности вконец одеревенели, не слушаются.

Пленник напрягся из последних сил, жилы на лбу и шеи вздулись как крупные змеи, на спине лопнула тоненька корочка, кровь хлынула наружу.

– Ай, шакал, силы нашел – гляди, ползет!

Боль рвет тело на части, еще мгновение – и глаза от натуги вылезут наружу. Беглец застонал, рот набился землей и крохотными камешками. Внезапно он ощутил, как что-то лопнуло в животе. Обжигающая боль пронеслась волной от ног к голове. Рус не вытерпел и страшно заорал. Под ним медленно расплывается лужа, влага быстро впитывается в землю.

– Ой-хоо, смотри, он обмочился!

Раздался оглушительный хохот. Кони шагом сделали еще один круг. Один из них свесился с седла, чтобы пнуть руса ногой, вздернутый кверху носок задел раненное предплечье. Беглец не пошевелился. Едущий следом гунн раскрутил плеть и с наслаждением опустил ее на руса, раздался сухой шлепок и хруст вспоротого мяса. Кровь брызнула фонтанчиками, стала растекаться струями в разные стороны. Однако распластанное на земле тело даже не шелохнулось.

Смех умолк, лошади остановились, лишь на месте еще горячие после погони в нетерпении переставляют ноги, возбужденно жуют удила. Один из гуннов спрыгнул, шагнул к русу, обошел беглеца, остроносый ботинок несколько раз вонзился в бок. Признаков жизни рус не подает.

– Эээ, да его изнутри порвало. Смотри, лужа ого набежала, – озадаченно произнес степняк, он еще раз обошел руса.

Другой гунн удивленно зацокал. Его оттолкнул третий, он поддал коня вперед, подъехал к русу почти вплотную – копыта едва на голову не наступают, свесился с седла, его узкие глаза долго, продираясь сквозь тьму, изучали распластавшегося на земле славянина.

– Добить его надо, – бросил гунн. – Как бешеную собаку прирезать! Дун-гха!

Вжикнул металл в руке степняка, рассекая темноту, холодно и хищно блеснул кривой кинжал. Гунн едва заметным движением бросил клинок рукоятью вперед, его соплеменник ловко перехватил, лезвие нацелено прямо в темечко руса.

Внезапно беглец резко дернулся вперед, руки мощно обхватили ноги гунна, подломили их как стебли камыша. Степняк истошно завопил, кинжал с силой обрушился вниз, однако вместо мягкой горячей плоти вонзился по самую рукоять в землю. Рус резким движением вскочил на ноги, с силой пнул упавшего с вывихнутыми ногами степняка в голову, послышался сочный шлепок и гулкий хруст черепной кости. Лицо в мгновенье превратилось в кровавое месиво, носовая кость вошла едва ли не до позвоночника, из лопнувшей как скорлупа головы брызнул мозг. Гунн, что мгновение назад давал советы зарубить его, славянина, аки бешеного пса, остолбенело уставился на него. Рус в один удар сердца оказался возле него, взял за грудки и резко стащил с лошади. Гунн беспомощно бухнулся на землю. Рус мгновенно снял с седельного крюка лук и с силой обрушил на голову степняка. Послышался треск лопнувшей кожи, гунн заверещал. Следующим ударом беглец вогнал конец турьего лука прямо в глазницу степняка. Клееный лук с хрустом вошел в голову, размозжил мозг, пробил череп и едва ли не до середины вошел в землю.

Степняки опешили. Поверженный минуту назад рус теперь похож на молнию, что без устали разит обалдевших гуннов одного за другим.

Рус продолжал перемещаться со скоростью пущенной богатырской рукой стрелы, глаза страшно выпучены, жилы ужасными змеями вздулись на руках и шее, изо рта сочится кажущаяся в темноте черной кровь.

Он вскочил на коня поверженного гунна, отцепил мешавшие стремительному галопу седельные мешки. О землю бряцнуло короткое копье, оббитый медью круглый щит, железный славянский шлем. Ноги руса с силой сжали бока коня, тот рванул с места, бросая в стороны громадные комья земли. Попутно стеганул одного гунна плетью прямо в лицо. Степняк взвыл, обеими руками прижал громадную рану, уродливой змеей пересекающей все лицо, сквозь пальцы обильно сочится кровь. Конь под ним всхрапнул и дернулся вперед. Степняк как мешок с зерном бухнулся на землю и стал с воплями барахтаться, выбивая ногами клубы пыли.

Наконец гунны стали приходить в себя. Один за другим они вновь бросились в погоню за русом-недобитком. Славянин мчался во весь опор, руки крепко обхватили шею коня, губы шепчут то ли оберег-заклятие, то ли мольбу. Веки стали постепенно тяжелеть, гул в ушах нарастает, перебивает грозные проклятия, крики и зловещее улюлюканье степняков. Каждых вздох дается с трудом, изо рта толчками вырывается кровь, ноги онемели, не слушаются.

За спиной вновь нарастает конский топот. Всадники настигают его. Гиканье и свист раздирают уши. Рус уже почувствовал леденящую тень от занесенных кривых мечей степняков, еще мгновение – и холодный металл рассечет его от темени до самого крупа. Смерть обещает быть быстрой…

Внезапно впереди сквозь деревья крохотного перелеска замаячили огни. Один, два, три… десять… пятнадцать! Ближняя деревня бортников, пронеслось в голове руса. Он из последних сил сжал конские бока, тот коротко заржал, рванул вперед. Степняки немного отстали.

Огни впереди стремительно нарастают, в рассеивающейся темноте уже легко различимы низенькие дома, сараи, накрытые тряпичными козырьками пчелиные улья. Конь резко взял чуть правее, с левого бока мелькнул низенький слегка покосившийся заборчик, пара ульев. Утоптанная узенькая улочка резко дернулась в сторону, конь под русом-беглецом всхрапнул, жилы на теле животного вздулись от натуги, копыта в щепу разнесли ветхий заборчик с края дороги – лошадь едва вошла в поворот. В предутреннем воздухе вжикнуло несколько стрел. Рус с силой вжался в шею коня, щеку больно ожгло холодом металла, теплая струйка скользнула вниз. Другая стрела с шипением рванула прядь с конской гривы. Улочка еще раз змеей вильнула вбок, по обе стороны проносятся первые люди, они ошарашенными взорами уставились в окровавленного скакуна.

Внезапно перед конем руса выросла детская фигурка. Всадник в последнее мгновение рванул поводья на себя, конь дико заржал, удила с силой врезались в плоть, кровь тонкими струйками побежала по отполированному зубами и слюной металлу. Маленький беловолосый мальчик с открытым ртом наблюдает, как конские копыта неистово молотят воздух. Всадник не удержался и упал в дорожную пыль, послышался хруст и сдавленный стон.

Разъяренные крики и вопли, вперемешку с топотом нарастают, беловолосый ребенок в льняной рубахе на голое тело перевел от удивления широкие как блюдца глаза с упавшего всадника на приближающуюся тучу. Оно ощетинилось копьями, кривыми мечами. Короткое копье с шипением рассекло воздух и с хрустом погрузилось в спину пытающегося подняться руса, лезвие пробило плоть и с силой вошло в землю. Он коротко вскрикнул, кровавая лужа стала быстро расползаться под ним. Чумазая мордашка мальчугана еще больше вытянулась, пересохшие губы мелко задрожали.

Ребенок остолбенело смотрит на приближающиеся лошадиные морды, обезумевшие от дикой скачки, искаженные яростью и злобой лица степняков готовы рвать на части любого. Вокруг них вспыхивают блестящими дугами смертоносные клинки, конские копыта уже готовы перемолоть крохотное детское тельце.