ГЛАВА 2. Все жизненные передряги надо переносить стоически

Все жизненные передряги надо переносить стоически. Когда все время хорошо

– это тоже плохо. Потому что расслабляешься. Расслабишься, разнежишься, и тут тебя жизнь тяп доской по башке, а ты и не готов. Поэтому в душе надо быть вечным пионером – «Всегда готов!» – и любую жизненную проблему воспринимать спокойно, без суеты. Не бегать, не кричать: «Ах, мамочки, что же теперь делать?!»

Поэтому я не бегаю и не кричу. Я лежу. Лежу на мягком диване в комнате своей хорошенькой знакомой с очаровательным именем Виктория. Лежу не просто так, а смотрю в потолок и думаю. Решаю очередную жизненную проблему. Весьма прозаичную. Что я теперь буду делать. В смысле работы. Чему посвятить оставшийся отрезок жизни. Можно податься в медицину, которую я бросил на пятом курсе института. Но не тянет. Тогда пойду… Нет, не пойду. Тоже не тянет. Н‑да‑а…

Ладно, не будем пока переживать. Еще две недели, стало – быть, время есть. Не люблю гадать, что будет завтра. Живу‑то сегодня.

Вика принесла с кухни кофе. Я поднялся с дивана, завернулся в простыню и взял чашку. Так, не проронив ни слова, мы просидели минут десять, прислушиваясь к грохоту трамваев за окнами. Прибавьте к этому гудки машин, карканье ворон и лай собак и получится весьма неплохая музыка – что‑то в стиле раннего «Пинк Флойда». Отличный аккомпанемент под кофе. Однако это не концерт и я не в зрительном зале. Пора списывать материалы и сдавать дела. Я сходил, умылся, оделся, естественно, чмокнул Вику, пожал лапу ее ньюфу Бинго, вышел на улицу имени раннего «Пинк Флойда» и поехал в отделение.

О маленьком секрете Саввы я позабыл уже через день после нашей беседы, а через неделю он у меня и вовсе из головы вылетел. Я же не компьютер, чтобы все помнить, особенно когда вся моя карьера находится под угрозой. У меня сейчас другие заботы. В соседнем отделении есть вакансия дежурного. На всякий случай, надо иметь в виду.

Я разгребал свой стол, сортируя бумаги – какие в помойку, какие в отделенческий архив. Другой альтернативы нет. Так, это что такое? Усовка – запрос в информационный центр о судимости какого‑то хлопца. Я улыбнулся. У совочка старенькая, проверялась вручную. Сейчас компьютер все проверяет. А тогда девочки сидели. И поэтому вверху запроса моей рукой было приписано: «Лети с приветом, вернись с ответом. Целую. Ларин». Девчонка из информационного центра юмор понимала и на обратной стороне после сведений о судимости приписала уже своей рукой «Уволить дурака из органов». Достойный ответ… Увольняют.

Я разорвал усовку и выкинул в корзину. Туда же отправились старые, использованные бумаги, копии моих отказников, яблочные огрызки, хабарики и пивные пробки.

Зашел дежурный. Как‑то по‑другому, не как всегда. Обычно он или звонил, или влетал как ураган, если что‑нибудь приключалось, и в приказном порядке гнал меня на происшествие. А сейчас тихо зашел, без суеты. В отделении, конечно, уже знают, что я на волоске, а может, уже и совсем того…

– Кирилл, ты это, того?… Еще в графике?

– Я это, того, еще в графике.

Дежурный приободрился.

– Тогда, на заявочку. Ножевое, «скорая» дает. Возле рынка, в ларьке.

– Вообще‑то я не по заявкам.

– Антипов кражу оформляет, а ты в резерве.

Мне, честно говоря, не очень‑то хотелось ехать на ножевое. Время – полдень, скоро обед, а тут… Но ничего не попишешь. Еще неделю надо честно выполнять долг.

– Ладно, сейчас подойду.

– Побыстрей давай. Позвонили со «скорой», они уже там, забирают. Надо выяснить, в чем дело.

– Хорошо, иду.

Минут через пять, выскочив из УАЗика, я уже подходил к ларьку. Желтая машина реанимации еще не уехала. Возле ларька толпились любопытные и возмущенные граждане.

– Это среди бела дня…

– У нас что, Чикаго?..

– Стрелять надо, сволочей!..

– У вас закурить не найдется?..

– Нет, я не здесь брал. Вон, на рынке, там по две сто…

Вот такой винегрет.

Минуя толпу, я подошел к «скорой».

– Милиция. Что у нас приключилось?

– Три ножевых, все проникающие, два в живот, одно под сердце.

– Помрет? (Заметьте, не «жить будет», а «помрет». Просто настроение плохое.)

– Не должен. Молодой.

– Что говорит?

– Зашла команда. Трое бритых. Потребовали денег, он отказал, его и ткнули.

Я оглянулся на ларек.

«Овощи‑фрукты». Совсем, что ли, рехнулись? Нашли кого грабить. Врач не дал развиться моей дедукции.

– Ваша фамилия?

– Ларин.

– Участковый?

– Опер.

– Хорошо. Мы уезжаем. В институт скорой помощи.

Врач записал мою фамилию, я записал бортовой номер его машины, и мы раскланялись.

Я направился к ларьку. В чисто познавательных целях хочу ознакомить вас с местоположением данного объекта. Он стоял рядом с забором, ограждающим рынок, в ряду других таких же ларьков, где продавалась всякая всячина, начиная с расчесок и кончая телевизорами. В нашем ларьке, как я уже упоминал, продавались овощи и фрукты. Вернее, их продавал тот, кто уехал на «скорой» в качестве пассажира. В соседних ларьках тоже сидели продавцы, но они пока были живы‑здоровы. Место очень людное, а стало быть, ребята лихие. Ну, понятное дело ночью продавца в ларьке опустить. Никаких вопросов не возникает, особенно если он водкой торгует, а не редиской. А тут… Точно беспредел.

Я заглянул в ларь. Там уже суетился мужичок, подбирая раскиданные в пылу борьбы бананы, помидоры и киви. Когда он повернулся ко мне, я увидел смуглое лицо кавказца. Он встревоженно посмотрел на меня, затем, вероятно узнав, протянул руку.

Лично я с ним знаком не был, но так как на рынок заходил частенько, то не раз видел его раньше, крутящимся вокруг ларьков.

– Здравствуйте, – произнес он почти без акцента. – Из милиции?

Это он на всякий случай.

– Из нее.

Парень был азербайджанцем, я немного научился различать, кто есть кто среди «черных». Мало того, я вовсе не относился к ним предвзято, как большинство наших сограждан. Хотя, конечно, и среди них встречаются мудаки, и не просто мудаки, а с большой буквы «М». И даже в достаточном количестве. Но есть и ничего мужики. Если не бандиты, а, к примеру, честные жулики. По крайней мере, подход к уличной торговле у них посерьезней нашего. Что бы в их ларьках не продавалось. Как говорится, чувствуется рука хозяина.

В нашем ларьке как раз такая рука и чувствовалась. Она старательно смывала кровь с пола. А голос уже объявлял цену на бананы, потому что ценник куда‑то залетел. Но при виде меня хозяин тут же прекратил суету и присел на стульчик,

– Фамилию продавца знаем?

– Конечно, конечно. Вот.

Он протянул ценник, на обратной стороне которого фломастером было написано: «Стариков Степан Евгеньевич».

– Сколько лет?

– Кому, мне?

– Степе.

– А, где‑то двадцать. Я точно не знаю.

– Адрес?

– О, не знаю. Надо в офисе смотреть.

Хорошо звучит. Офис. Небось, какая‑нибудь квартира, снимаемая у пьяницы, а все туда же – офис.

– Ладно, потом посмотрим. Ларек ваш?

– Да, да. ИЧП «Аракс».

– Торгуем только едой?

– Нет, еще два ларька, там – спиртное, шоколад, же‑вачка…

– Ясно, можете не продолжать. Паспорт ваш, будьте добры.

– Да, пожалуйста.

Еще одна особенность южных продавцов – все время паспорт при себе.

Я переписал данные в блокнотик и вернул документы хозяину.

Заглянул участковый из нашего отделения.

– Кирилл, привет. А говорят, ты уже того, на гражданке.

– Здорово. Только ваши сведения устарели. Я оставлен в органах и представлен к правительственной награде за безупречную службу. Будь другом, поболтай с людьми, кто что видел.

Участковый скрылся за дверью и ринулся в толпу зевак.

Я обернулся к хозяину.

– Ну‑с, что все‑таки произошла?

– Я, понимаешь, на рынке был, сам не видел. Где‑то в полдвенадцатого сюда заглянул, Степа торговал. Я туда‑сюда. А через полчаса меня нашли, кричат – продавца твоего зарезали. Я в ларек. Степа лежит весь в крови. Суки поганые. Я «скорую» вызвал, затем к Степе, что да как? Он ничего, в сознании. Говорит, зашли трое в черных куртках, нож поставили, деньги давай требовать. А что тут Степа наторговал? Ну, на сотню штук, не больше, со вчерашним остатком. Он им так и сказал, что нет денег. Один – к кассе, Степа руку‑то его перехватил, а второй – ножом. Деньги взяли и смылись. Вроде, на машине, как люди говорят.

– Примет он не называл?

– Да нет, не до того ему было. Сказал, что лет по двадцать – двадцать пять всем.

– Отличненько. Ну, и какие мысли по поводу резни?