Добро и зло

После стольких лет настойчивой борьбы с трудностями Рэб, как мне казалось, мог справиться с любой болезнью; но все хвори скопом одолеть ему было трудно.

Приступ, из‑за которого он теперь сидел, как развалина, в кресле и бессвязно бормотал невесть что, оказался вовсе не инсультом, а трагическим последствием всех его недугов, вместе взятых. Из‑за того, что его лечили несколько докторов и ему прописывали множество лекарств, дозу дайлантина – средства от судорог – нечаянно довели до токсичного уровня, который просто‑таки сокрушил его.

Эти таблетки, грубо говоря, превратили его в полную развалину.

Несколько месяцев спустя, когда в конце концов врачи поняли, в чем дело, дозу лекарства тут же снизили, и буквально через пару дней Рэб вышел из этого разрушительного ступора.

Сначала я узнал об этом из телефонного разговора с Гилей, а потом позвонила и Сара.

– Это поразительно, – говорили они. – Это невероятно…

Первый раз за несколько месяцев голоса их звучали приподнято, словно к ним во двор после мучительной зимы вдруг нежданно‑негаданно явилось лето. Когда я самолетом примчался на Восточное побережье, вошел к Рэбу в дом и своими собственными глазами его увидел… не знаю, как описать, что я почувствовал. Я слышал истории о людях, которые годами пребывали в коме, а потом неожиданно приходили в себя и тут же на глазах у изумленных родственников просили кусок шоколадного торта. Возможно, я пережил нечто подобное тому, что пережили эти родственники.

Рэб развернулся ко мне в своем кресле, и я увидел, что на нем – один из тех самых усыпанных карманами жилетов. Он протянул мне костлявую руку, улыбнулся своей знаменитой веселой, с морщинками у глаз, излучавшей свет улыбкой и радостно пропел: «При‑ивет, незнако‑омец!» Клянусь вам, у меня было ощущение, что Рэб вернулся с того света.

– Что же вы тогда чувствовали? – усевшись в кресло, спросил я Рэба.

– Туман, – ответил он. – Точно я находился в какой‑то темной дыре. Я вроде как и был здесь, а вроде меня тут и не было.

– А вы не думали, что это… ну, вы знаете, что я хочу…

– Что это – конец?

– Ну да.

– Время от времени мне так казалось.

– И о чем вы тогда думали?

– В основном о своей семье. Мне хотелось их успокоить. Но я был совершенно беспомощен.

– Вы меня до смерти напугали… то есть, я хотел сказать, нас.

– Прошу прощения, но так уж случилось.

– Ну что вы. Это же не ваша вина.

– Митч, я себя спрашивал: почему такое произошло? – почесав подбородок, сказал Рэб. – Почему меня… как бы это сказать… она пощадила? Ведь еще пару этих как‑они‑называются…

– Миллиграмм?

– Да. И мне был бы капут.

– И вас это не возмущает?

Рэб пожал плечами.

– Послушай, я догадываюсь, что ты имеешь в виду, и я, конечно, от всего этого не в восторге. Но я обязан верить, что врачи делали все от них зависящее.

Мне трудно поверить, что человек может быть настолько терпимым. Большинство людей уже сидели бы в кабинете у адвоката. Но Рэб, очевидно, думал, что раз он был спасен, то наверняка не для того, чтобы затевать судебную тяжбу.

– Может быть, я могу еще что‑то дать, – сказал он.

– А может, что‑то получить?

– Когда даешь, обязательно получаешь, – сказал Рэб.

Да, похоже, я сам попался на собственный крючок.

* * *

Я знал, что Рэб действительно верит в это банальное утверждение. Если ему удавалось кому‑то помочь, счастливей его человека не было. Но у священнослужителя, наверное, просто нет выбора. Религия обязывает его взращивать в себе то, что Линкольн назвал «добрыми ангелами нашего существа».

С другой стороны, в свое время Наполеон отменил религию на том основании, что «она мешает бедным убивать богатых», то есть без страха перед Богом, или, вернее, расплатой в аду, мы можем делать все, что взбредет нам в голову.

То, что мы узнаем из новостей, раз за разом подтверждает плодотворность этой идеи. За последние месяцы в Индии террористы взорвали поезд, жадных до денег руководителей компании «Энрон» приговорили к тюремному заключению за мошенничество, водитель грузовика застрелил пять девочек в школе амишей[24], а калифорнийского конгрессмена, жившего на роскошной яхте, отправили в тюрьму за миллионные взятки.

– Как вы думаете, – спросил я Рэба в тот день, – правда ли, что человек по своей природе порочен?

– Нет, – ответил он, – я верю, что в людях заложено добро.

– Значит, в нас живут эти самые «добрые ангелы»?

– Да, в глубине души.

– Тогда почему мы совершаем столько дурных поступков?

Рэб вздохнул.

– Потому, что Бог дал нам свободу воли, но иногда я со страхом думаю, что Он в этом перестарался. Он предоставил нам свободу выбора. Я считаю, что мы получили от него все для того, чтобы построить прекрасный мир, – если б только мы умели принимать мудрые решения. Но иногда мы допускаем ошибки. И совершаем страшные поступки.

– А человек способен меняться к лучшему или к худшему?

– Способен. И в ту, и в другую сторону, – покачав головой, произнес Рэб.

Веками люди пытались разобраться в сути человеческой натуры. Если ребенка, скажем, растить в одиночестве, в изоляции от общества и бесконечных в нем перемен, в стороне от средств массовой информации, вырастет ли такой ребенок добрым и сердечным? Или он вырастет диким и кровожадным, озабоченным исключительно своими собственными интересами?

Этого нам никогда не узнать. Мы не воспитаны волками. Но ясно одно: нас мучают противоречивые желания. Христиане верят в то, что человека без конца искушает сатана. Индуисты полагают, что зло существует для того, чтобы нам труднее было достичь душевного равновесия. Иудаизм говорит о том, что благие и злые намерения человека, как два духа, воюют между собой. Злой дух поначалу может казаться тонким и хрупким, как нить паутины, но если дать ему окрепнуть, он станет толще и прочнее каната.

Однажды Рэб произнес проповедь о том, как одно и то же явление может быть и добром, и злом в зависимости от того, как мы, обладая свободой воли, им воспользуемся. Словами можно благословить, а можно проклясть. Деньги могут спасти, а могут сгубить. Наука способна исцелить, но может и убить. Даже природа иногда работает на человека, но может и уничтожить его: огонь согревает и обжигает; вода поддерживает жизнь, а потопом может погубить ее.

– Но в истории сотворения мира нет слова «плохой». Бог не сотворил ничего плохого.

– Выходит, все дурное мы делаем по собственной инициативе?

– Да, по собственной инициативе, – ответил Рэб. – Я думаю, что время от времени Бог сжимает кулаки и произносит: «Остановитесь! Это приведет к беде!» Но ты спросишь, а почему же Бог не вмешивается? Почему Он не уничтожит зло и не укажет нам, как творить добро? Да потому, что Он с самого начала сказал: «Я отдаю этот мир в ваши руки. Если я буду всем руководить, что будете делать вы?» В каждом из нас есть нечто божественное, но у нас есть и свобода воли. И я думаю, что Бог, с любовью наблюдая за нами, молится о том, чтобы мы делали правильный выбор.

– Вы правда думаете, что Бог молится? – спросил я.

– Я думаю, Бог и молитва очень тесно между собой связаны, – ответил Рэб.

Я смотрел на Рэба и изумлялся: он снова рассказывает, снова рассуждает, снова шутит. Еще совсем недавно его родные и друзья в отчаянии заламывали руки и плакали над его судьбой. А теперь… Его дочь назвала это чудом. Возможно, это и было чудом. Что касается меня, то я чувствовал невероятное облегчение и оттого, что Рэбу стало лучше, и оттого, что прощальная речь откладывалась.

Послышался автомобильный гудок. Это за мной приехало такси.

– Такова вот история моей недавней жизни, – произнес напоследок Рэб.

Я подошел к нему и обнял – чуть крепче обычного.

– Больше, пожалуйста, не пугайте нас, хорошо?

– Ха! – рассмеялся он и, тыча пальцем вверх, произнес: – Об этом договаривайся с моим боссом.