Глава 3. Шурочка всегда хорошо училась в школе, всегда вовремя готовила уроки, даже в старших классах

Шурочка всегда хорошо училась в школе, всегда вовремя готовила уроки, даже в старших классах. И профессию себе выбрала такую: спокойную и «сидячую». Бухгалтерскую. Учёт и аудит. И в институт поступила легко. Не высовывалась, на МГУ не замахивалась. Училась себе потихоньку.

Когда Шурочка сдавала первую зимнюю сессию, в семье произошло несчастье. Дочь отчима, от первого брака, вместе со своей матерью и её новым мужем, попала в автомобильную катастрофу.

Они погибли, погибли все трое на обледенелой подмосковной дороге. Их «жигуль» занесло, и они, на полном ходу, врезались в гружёный КАМАЗ.

Бедный Шурочкин отчим переживал, плакал и мучился. Ведь он любил свою дочь и чувствовал себя виноватым перед нею.

Надо ещё сказать и о том, что, после развода с первой женой, за отчимом осталась маленькая однокомнатная квартирка. Отчим как получил её по обмену, так и не жил в ней ни дня, а сразу переехал жить к Шурочкиной матери. Сдавать свою квартирку он не хотел, а в перспективе она предназначалась для родной дочери отчима.

А тут…

Отчим не мог смотреть на Шурочку. Вопрос, который более всего мучил отчима, был такой: «Почему? Почему Шурочка продолжает жить, ходить, смеяться, готовиться к экзаменам, ездить в институт, а его родная дочь…» И Шурочка старалась совершенно не показываться отчиму на глаза.

Отчима никто и не просил, он сам предложил. Предложил, чтобы Шурочка переехала в его однокомнатную квартирку.

– Может, я и перепишу мою квартиру на тебя. Раз уж так вышло… – сказал он Шурочке. – Потом перепишу, когда институт закончишь. А пока – переезжай, да живи. Взрослая уже. Не будешь тут… глаза мозолить…

– И правда, Шура! – поддержала отчима мать. – Переезжай! К институту ближе. Деньги тебе будем давать, понемногу, конечно. А дальше – на работу устроишься, и на свои хлеба перейдёшь…

Иногда Шурочка думала о том… как бы это сказать… «Вот я не люблю мать, – думала Шурочка, – а мать? Мать‑то меня любит?»

Иногда Шурочке казалось, что мать не любит её даже больше, чем она сама не любит мать. Иногда Шурочке было стыдно так думать о матери, и она искала ей оправдания: «Мать меня любит, только занята… мать меня любит, только не хочет отчима раздражать… мать меня любит, только воспитывает… и т. д., и т. п.»

Чем старше становилась Шурочка, тем реже она задавала себе эти вопросы, и тем реже придумывала на них ответы.

Задавай, не задавай вопросы – всё равно ответы были ясны.

Ответы на «любит – не любит» читаются сердцем. И Шурочка с сожалением и привычной болью призналась себе, что давно уже знает все ответы.

Поэтому она и не сомневалась в том, что мать поддержит отчима.

«Да, наконец‑то я перестану мозолить им глаза», – подумала Шурочка, и сказала:

– Спасибо. А вообще… поверьте, мне жаль… так жаль…

Шурочке, и правда, было жаль безвременно погибшей дочери отчима, чьё место ей пришлось занять, волей‑неволей.

И, почему‑то, себя было жаль… И уезжать из дома было жаль, очень жаль. Казалось Шурочке, что это – насовсем, навсегда. Как будто обрывалась тоненькая ниточка, которая связывала её с матерью.

Обрывалась надежда – вновь обрести потерянную любовь…

Шурочка представляла себе обледеневшую дорогу, последний скрип тормозов, последний удар, боль, крик погибающих людей…

И ей казалось, что там, на месте той, почти незнакомой ей девушки, должна была быть она. Она, Шурочка.

«Вот, тогда бы я точно никому не мешала – думала Шурочка. – Тогда бы мама опомнилась, да начала бы плакать по мне… Тогда бы пожалела она, что меня не любила!»

Но это были глупые, детские мысли. И толку от них – никакого не было.

Потому, что человек предполагает, а Бог располагает.

Так, ни жданно, ни гаданно, оказалась Шурочка, в середине первого курса, одна в однокомнатной квартире. Одна, совсем одна!

То, о чём её однокурсники, в массе своей, не смели и мечтать, – Шурочка получила просто так, волею судьбы, не прикладывая к этому никаких усилий.