Глава 12. Уже перед самым обедом, я, после проведённых с шумом и криком прививок, сидела в своей «келье»

Уже перед самым обедом, я, после проведённых с шумом и криком прививок, сидела в своей «келье».

Дверь была открыта, и я просто отдыхала.

В дверном проёме возникла фигура поварихи, Люды.

Поваров, или поварих, у нас две. Вчера была Света, сегодня – Люда.

Света – женщина уже пожилая. Может, не столько пожилая, сколько пьющая. Выглядит соответственно.

У неё ровно столько выговоров, сколько стаканов она может выпить, пока не упадёт под стол. Однако не выгоняют её, жалеют.

Один сын у неё – сидит, а второй, тоже беспутный – не работает, шляется. Наркоман, говорят. Всё тянет из дома.

Свету держат, пока она на смене не запьёт. Она держится, сколько может, потом – начинает пить. Тогда её переводят в посудомойки, на месяц, а потом опять, в поварихи.

За четыре года, что я здесь, это уже случалось четыре раза.

Люда же – ещё молода. Она своенравна, а иногда даже развязна. Может ответить дерзко, грубо. И детям, и воспитателям, и даже – своей дорогой «шефе».

Люда всегда ярко накрашена, а волосы выбелены. На лоб спадает низкая, белая чёлка. С мужем Люда разведена, и занята сейчас тем, что меняет мужиков, налево и направо. Причём ещё и рассказывает об этом, почти без стеснения. И со смехом.

Вот Люда и возникла в дверях.

– Наталья Петровна, вы одна?

До чего же у неё юбка короткая! Неужели она сама этого не чувствует?

– Можно к вам?

– Давай. Что случилось?

– Голова болит. Можно давление померить?

– Давай, померю.

Я достала аппарат, развернула манжетку.

– А вы можете двери закрыть? – неожиданно спрашивает Люда.

– Зачем?

– Закройте!

Когда я закрыла двери, Люда сняла манжетку со своей руки.

– Мне давления не надо. Я хочу вам важную вещь рассказать… Наталья, они тебя сегодня на кухне обманули… «Шефа» тебя надула, как девочку.

– Как? Я же там у вас – опозорилась сегодня ведь по весу – всё сошлось.

– По весу! А кости‑то, кости!

– Что – кости?

– Точно, Наталья Петровна, вы не догоняете! Кости‑то были – вчерашние! А может, и позавчерашние!

– Как?

– А вот так. Люба говорит утром: сегодня эта дура придёт… вы уж простите, за дуру‑то…

– Да ладно, чего уж там.

– Сегодня эта дура придёт, а мы ей устроим полный вес. «Шефа» частенько так делает. Кости поварит, потом из котла вытащит, завернёт, и в холодильник положит. И у неё – всегда всё шито‑крыто, и по весу – совпадает. Ни одна комиссия, ни одна СЭС не подкопается.

– Значит, каждый день… Это – килограммов пять‑шесть, каждый день…

У меня не было слов. Не то, что слов. Даже не было эмоций. Я машинально собирала в чехол свой тонометр. Дура я, дура. Правда, дура.

– Три‑четыре кило Тамарка забирает, кладовщица. Кому что дать, из начальства, это Тамарка делит. Остальное – наше. Но нам, кухонным, совсем немного перепадает.

– Но перепадает?

– Конечно. Это я тебе только по мясу рассказала. И по маслу – так же, и по сахару. Тамарка, может, и выдаст правильно, если комиссия. А потом придёт, и всё, что ей надо, заберёт обратно. Ведь ни одна комиссия не может сидеть на кухне круглые сутки.

– Господи, да как же это…

– Это так, Наталья, я не вру. И, по‑моему, там ещё химия идёт. Прямо от меню. Ты попробуй, посмотри меню. Подробнее посмотри. А то мы иногда готовим вообще без меню.

– Зачем ты мне всё это говоришь, Люда? Почему?

– Потому, что ты брать перестала. У тебя сил хватило с этим делом завязать. Мы же видим всё. А у меня не хватает сил. Нет, не хватает у меня сил – ни от любовников отказаться, ни от мяса.

И тут она засмеялась.

– Мне любовников кормить надо!

– Нет, Люда, постой. Если я их поймаю, ты свои слова подтвердишь?

– Ты их не поймаешь. А если и поймаешь, то они – вывернутся, а тебя – подставят. Что, тебя подставить не за что?

– Есть. Меня, по медицине моей, вообще подставить легко. Я могу на каждом шагу залететь. Или на дезрежи‑ме, или на вшах, или на прививках Я уже об этом думала.

– Вот‑вот, подумай. Я тебе потому рассказала, чтобы ты не извинялась так сильно. Перед Любой нашей, перед «шефой», тем более. Она, потом, знаешь, как смеялась…

– И директору рассказала.

Рассказала. Но ты имей в виду, что директриса наша – всё и так знает, и без «шефы». И всё сама держит в руках. Она знает, сколько мяса, и какого, идёт на стол. И директриса Тамарку не даст тронуть, никому.

– Да…

– Так что, лучше ты успокойся, Наталья Петровна. Что сделаешь! Все воруют! Не своруешь – с голоду помрёшь. Разве на нашу зарплату можно прожить? Вот и воруем. Каждый – на своём месте, ровно столько, сколько по должности положено. Кому больше, кому меньше…

– Люда, но ведь от детей! От сирот!

– А если я домой ничего не принесу, то мой сын сиротой станет! И все мы так, учти. Думаешь, Светка против них пойдёт? Кто её, пьяницу такую, на работу возьмёт? Куда её можно взять? Может, её потому и держат, что она ни пикнет никому, и ничего.

– Ну ладно, от такой зарплаты… От всей этой жизни… Куда нам деваться… А те, кто выше стоят? У них что, тоже – на хлеб не хватает?

– А я про них не знаю. Я тебе что сказала, то сказала. А им – Бог судья. Я ведь тоже крещённая. Поэтому я и пришла к тебе. Мне стыдно…

– Да, нам всем – Бог судья. Уж не знаю, что тебе и сказать. Спасибо, что ли?

– А ничего не говорите, Наталья Петровна. Я пошла.

В дверях Люда обернулась и сказала:

– Не хотела я этого говорить… Да ладно! Вы с санитаркой вашей… с Надеждой… Вы поосторожней с ней… Она и нашим, и вашим….

– Ну, уж это ты брось! – оборвала я Люду. – Это ты брось, слышишь!

– Как хотите, – сказала Люда. – Я пошла.