Глава 7. Для начала мы с Надеждой завели Тоху в ванную

Хорошо, что я врач.

Для начала мы с Надеждой завели Тоху в ванную.

Антон Протока, или Антоха, или просто Тоха, – вызывал у меня симпатию. Мне, конечно, надо было бы поругаться, надо было. Но мне не хотелось. Можно даже было сказать, что я не могла. У меня ведь у самой – два сына. Бывало, и на крыши лазили.

И я ограничилась законным вопросом:

– Как же это тебя угораздило?

– А мячик…

– Откуда у вас мячик?

– А Сашка из дому принёс. Теннисный. Ему дома попадёт, если потеряет. Вот он и говорит: «Тоха, залезай!»

– А чего же он сам не полез?

– Так он же толстый! Кабан! Да он – боится…

– И ты – полез.

– Угу. Да я бы не упал, это кроссовки у меня….

И Тоха поднял ногу. Кроссовка была разорвана до середины стопы. И видно, уже давно.

– А чего же ты воспитателю не говорил, что у тебя такие кроссовки?

– Говорил. Только у них нету ничего. В кладовой – ничего нету. Сорокового размера – только тапки. А что я, в тапках, что ли, буду ходить?

Пока шёл наш немудреный разговор, мы с Надеждой успели снять с Тохи куртку и рубаху.

Мы смыли ему кровь с головы, с волос. Руку же – пока подвесили на косынку, и я повела Тоху в процедурную.

– Когда упал – сознание не терял?

– Не‑а…

– И всё твёрдо помнишь – как упал, как приземлился, как очнулся?

– Да. Вроде бы…

– Так да, или вроде бы?

– Да.

– Тошнота была?

– Немножко. И сейчас – мутит.

– Понятно. Ну, давай голову.

Рана на голове была примерно сантиметра три длиной, но края были не совсем хорошими, слегка раздробленными. Кости черепа, наощупь, были целы.

– Понятно, – сказала я.

– Что понятно? – Спросил Тоха.

– Надо шить. Надо рану твою обработать, как следует.

– Не надо! Не надо ничего шить! Я уже эту голову раз десять разбивал. На мне всё заживёт, как на собаке!

– Тоже мне, волкодав! – сказала я.

Дворняга ты наша! – вступила в разговор Надежда, выходя из ванной, где она вытирала кровь. – Двор‑терьер.

– Да ладно вам, – обиделся Тоха.

– Ладно, – сказала я. – Немецкая овчарка. И мы рассмеялись.

– Давай руку.

Очень похоже на перелом лучевой кости. Смещения отломков, по всем признакам, нет. В принципе – можно наложить пока шину, тугую повязку…

Пожалуй, так я и сделаю. День‑два, а там видно будет. Даст Бог, заживёт. Я здесь таких чудес насмотрелась…

Я перекрестилась. Теперь‑то вот – помоги мне, Господи. Помоги мне, Господи, всё правильно сделать.

Так… Начать‑то с чего… Сейчас. Начать надо – с начала.

– Давай‑ка, зад подставляй! – я набрала в шприц анальгина с димедролом.

– Давай, давай! – помогла мне Надежда. – А то, по крышам лазить – вы все храбрецы!

Тоха подчинился.

Потом я приготовила две шинки, обложила их ватой, обмотала бинтом.

С помощью Надежды я фиксировала их на Тохиной руке. Снова подвязала косынку.

– Теперь, Тоха, тебе придётся потерпеть.

Я знала, что делаю. У меня – хорошая хирургическая подготовка. Я готовилась стать детским хирургом, да не получилось у меня. По обстоятельствам, совершенно к сегодняшнему дню никак не относящимся.

У меня есть хирургический набор, всегда тщательно мною оберегаемый.

Я уложила Тоху на кушетку и сама присела рядом, на маленький стульчик.

Обезболила новокаином, обработала и зашила рану. Всего‑то три шовчика.

Тоха – не пикнул.

Я мыла под раковиной руки, запачканные в Тохиной крови, и вдруг вспомнила надпись на стене, возле чёрного хода. Там было написано: «Тоха – мой брат».

Я усмехнулась про себя и подумала: «Теперь Тоха – и мой брат».

– Наталья, а ты знаешь, сколько времени? – спросила Надежда, когда мы уложили в кровать чистого, перевязанного, успокоенного и благостного Тоху.

– Сколько?

– Уже восьмой час. Уже ужин заканчивается.

– А ты изоляторских накормила?

– Давно! Вшивые – там домываются.

– Это – хорошо. А я хотела проверку сделать. Масло в кашу заложить. И взвесить масло порционное.

– Видно, не судьба! Но сегодня тебя на кухне ждали. Ты же сказала, что проверять придёшь.

– Ну, и что?

– А то. Сегодня тебе все воспитатели «спасибо» говорили. Кашу нахваливали. Сразу видно было, что каша с маслом. Я слышала, когда ходила еду брать на изолятор.

– Ну, и хорошо. Может, так буду ходить, проверять потихоньку, и всё наладится. Дай‑то Бог. Я сегодня уже на кухню не пойду. Может, давай по кофейку? Мы сегодня заслужили!

– Давай.

И Надежда пошла ставить чайник.

Я зашла в свою «келью», включила свет, села на свой стул. Мою любимую икону, «Умиление», было отсюда видно. Я её специально так поставила, чтобы она всем входящим в глаза не бросалась, а мне – всегда видна была.

Спасибо, Господи. Спасибо Тебе за всё. За Надежду. За Тоху за кухню.

Спасибо, Господи.