Глава 17. Нина Акишина‑1

Да… Кто как, а я свободу люблю. Я из‑за этой свободы всю жизнь страдаю, но всё равно – я больше всего на свете свободу люблю.

У матери нас – трое, три девчонки. Двое – на мать похожи, беленькие и спокойные. А я самая младшая, и вот – чернявая получилась. Мать всегда смеялась: на белую – белил не хватило, говорит. Напоследок – только на чернявую. А отца я не видела, он перед моим рождением на шахте погиб.

Бабка меня как‑то «цыганчой» назвала. А мать как цыкнет на неё! Молчи, говорит, старая, молчи. И так на неё посмотрела, что бабка язык проглотила.

Ну а я, как подросла, начала из дома бегать. До двенадцати лет бегала, пока не заболела. Не то, что дома мне плохо было, нет. Просто тянуло куда‑то, хотелось в степь, погулять. Сяду, бывало, на горке, и смотрю, как солнце садится. И не надо мне в жизни больше ничего.

Мать спрашивает меня: «Разве, Нинка, плохо дома тебе? Разве кто тебя обижает? Или ты голодная?» Я заплачу, мать обниму, и так мне жалко её становится! Я и сама не рада, что я такая, что меня всё тянет убегать.

Говорю: «Нет, мамочка, я больше никогда бегать не буду!» – и, главное, сама уже вроде не хочу. А месяца два пройдёт, и опять – что‑то меня гонит, и опять я убегаю.

А нога заболела в одном из моих походов. В последнем уходе‑походе нога заболела, распухла, после того, как я сильно её ушибла. Еле домой приползла. Мать сначала даже обрадовалась. Говорит: «Ну, теперь дома будет наша Нинка сидеть!» Но нога всё не проходила и не проходила, и потащила меня мать – по врачам.

Потом уже наоборот стала говорить: «Эх, лучше бы ты, Нинка, бегала‑гуляла, чем вот так болеть!» И опять плачет. Целый год по разным больницам провалялась, тоже – резали‑резали, а всё без толку. Пока сюда путёвку не оформили, как дочери погибшего шахтёра.

Вот, не бегаю теперь. А самоволка эта – не в счёт, это так, баловство. Хотя на улице хорошо! Тепло уже совсем!

Вот школа закончится, нас в летний корпус переведут, прямо возле моря будем! Здорово в летнем корпусе! Я в прошлом году только две недели там была, я сюда в конце августа поступила.

Там можно ночью встать и на звёзды любоваться. Жаль, купаться в море нельзя ночью. Сторож возле самого корпуса сидит. Эх, скорее бы лето!

Жаль, что мне летом лежать придётся, потому что операция. А то как лето настаёт, так меня тянет, тянет. Хоть куда‑нибудь, хоть в летний корпус.

Нет, а Наденька‑то какова! Любовь у неё! Но я не против! Пусть хоть тут налюбится, где все свои! Как ей там, за забором, со своим горбом‑то дальше жить!

Да и я бы тут всю жизнь жила, только бы выходила путешествовать – и назад! Как нравится мне здесь! И ещё… я приду, а Костик чтоб меня ждал…

Конечно, Костик! Костик – лучше всех! Костик, Костик, Костик… Я что, тоже влюбилась, что ли? Вот это да! Ну, нет! Нет…