ПТУ № 13

Страшно, ужасно страшно заканчивать школу. Непонятно, куда идти потом. Страшно то, что неизвестно, что тебя ждет. Это же совершенно новый шаг. И делать его приходилось на фоне того, что ожидался развод. Мама хотела разойтись с Виктором (моим отчимом). У них ругань была постоянная, скандалы. Он все время изменял, вел не тот образ жизни, который нужно уже вести в таком возрасте. Ведь не 20 лет ему было, да и мы взрослые, понимаем все. В общем, он вел себя некорректно, и я матери советовал, что пора разводиться. Так они и поступили, развелись после 15 лет брака.

* * *

Выбор профессии это, конечно, страшно. Я у всех спрашивал, кто куда пойдет. Все какие‑то институты, университеты навыбирали. Один я ни институт, ни университет, ничего не хотел. Хотел чего‑то, но что конкретно, не знал. Хотя определенно знал – что‑то связанное с красотой. И эта неизвестность пугала, я даже по ночам часто просыпался в этот период.

Друзья советовали поехать в Новосибирск, в театральное училище поступать. Но это был не мой вариант. Родители были не против самого театрального. Но только в том случае, если бы оно было через дорогу у дома. Когда речь заходила про Новосибирск, это в корне меняло дело. Ведь такую красивую звезду, как я, отпускать одного в чужой город было нельзя. К тому же я не горел желанием учиться на артиста, я больше хотел заниматься модой. При этом не понимал, чем конкретно: одеждой или прическами. Мне хотелось и того, и другого, так как я уже тогда понимал, что отдельно головой или отдельно одеждой заниматься не интересно. В и дение у меня было, рисовал хорошо, даже когда смотрел на людей, сразу знал, что бы им пошло. Однако профессии, совмещающей и прически, и одежду, тогда не было. Решил начать с головы, а дальше как пойдет. Научусь по прическам, потом перейду на одежду, подумал я.

Учиться на парикмахера в техническое училище № 13 меня сначала не брали, говорили, что мальчиков на парикмахеров не берут. Группа женская – опасно, я же худенький, стройный. Кроме того, в этот год был переполненный набор, группы по сорок человек. В общем, раза два или три меня не брали, но потом, видно, оценили мой напор и взяли. Но не сразу, зачислят меня или нет, зависело только от одного человека – Кердывар Марии Ивановны. Наша первая встреча произошла после очередной приемной комиссии. Видя мое упорство, ее члены комиссии отправили меня прямо к Марии Ивановне в кабинет «Парикмахерское дело», чтобы она и принимала окончательное решение. И вот я поднимаюсь к этой Марии Ивановне, нахожу ее на втором этаже в уютном классе.

– Здравствуйте, – говорю, – меня зовут Сережа Зверев, в приемной комиссии сказали, что надо вам показаться.

Она меня осмотрела с ног до головы и попросила руки показать. Было стремно, так как они у меня страшно тряслись, а от этого зависела моя судьба. Мария Ивановна посмотрела на мои руки и говорит:

– У тебя очень музыкальные руки. Я тебя возьму, но пока в журнал вписывать не буду. У меня уже перебор в группе. Если мне понравится, как ты будешь относиться к учебе, я тебя оставлю, если не понравится, я тебе сразу скажу.

Так и вышло: она меня взяла к себе в группу, но не вписала в журнал. Я начал ходить. В группе девчонки, много девчонок. Они так интересно учились, у них такая хватка, таланта через край, с какой‑то невероятной памятью и способностями попались. Группа сильная. А у меня памяти никогда не было. Приходилось наперед зубрить все. Казалось, что я самый отстающий ученик, при том, что старался изо всех сил. Уже зимой, случайно заметил, что моя фамилия в журнале.

Перед этой зимой была жуткая осень. Нас повезли на хлопок, и я еле отвертелся от того, чтобы быть старостой. У меня был упор на знания, а если бы был старостой, то растворился бы весь в общественных делах. На хлопке в Ташкенте очень с девчонками подружился, глаза разгорелись. В группе у меня не было одной, мои были все. Одна другой краше, я не знал, за кем ухаживать.

Очень подружился с девчонками некоторыми. Подружку мою любимую звали Галина, еще были Света, Лариса и Людмила. Людмилу мы называли «сватья». Она на сваху была похожа, у нее были большая грудь, огромное красное лицо, красные щеки, вьющиеся волосы. Никто ее по имени не звал. Галка была старшая, как мама, она была на якутку похожа. Ларису мы звали «курочкой». Она была похожа на курицу бройлерную, худую длинную курицу с большими белыми зубами, с узким лицом, почти без волос. Такая интересная девушка. Светка у нас была модная‑модная, немного пухленькая. И мы как на хлопке сдружились, так все время и были вместе. Хотя я‑то прихватывал и из соседней группы девчонок. Один же, первый парень на деревне и нарасхват.

Обучаясь в техническом училище № 13, я понимал, что это лишь начало моей творческой работы и творческого процесса, только‑только я познавал какие‑то профессии, такие как, например, стилист‑визажист. Старт был хороший, и в 18 лет у меня уже была первая победа. Во многом это связано с Марией Ивановной Кердывар. Она уделяла мне больше времени даже, чем своим двум сыновьям. Готовила меня к конкурсам. Воспоминания о ней остались очень хорошие. Мария Ивановна была как ангел‑хранитель, делала все бескорыстно, не за деньги и очень искренне. Она очень многому меня научила. Это человек, который вообще первый научил меня работать с инструментом. Она вложила в мои руки расческу и ножницы, показала, как и что надо правильно держать. Это первая моя звезда, которой я поверил, за которой пошел не глядя и не поворачиваясь ни влево, ни вправо. Она ненормальная в хорошем смысле слова: Мария Ивановна не как цаца работала, в работу она погружалась вся. Один вид того, как она работает, завораживал. По‑моему, я добился чего‑то, потому что она была мне примером. Всегда стильная, аккуратная, модная. К сожалению, мы сейчас не общаемся, мы в разных городах, в разных жизненных полюсах. Но знаю точно, что светлее человека в этом мире моды, который меня окружал и окружает, наверное, нет и не будет.

Первую свою производственную практику проходил в небольшом салоне от училища на отшибе. Там мы группой работали. Появились первые самостоятельно заработанные деньги. На второй год обучения практику проходил в мужском зале центрального салона. Я не понял, почему меня поставили в мужской зал, но преподаватель объяснила, что начинать лучше с мужского зала, там быстрее нарабатывается техника, техническая часть. Если научиться делать точные технические стрижки на потоке, можно стать очень сильным мастером. Потом легче учиться в женском зале, потому что руки уже наработали технику.

В мужском зале у меня был большой поток, я попал в ведущий салон города. Там были и основные постоянные клиенты, и случайные люди, последних и пришлось обслуживать. За какое‑то время из числа случайных клиентов у меня набралась своя база, люди, которые записывались именно ко мне. В этом салоне за меня отвечала мастер Мария Анатольевна, она была старейшим и опытнейшим парикмахером города. Она очень хорошо, очень молодо выглядела. И они, по‑моему, в молодости общались с Кердывар Марией Ивановной. Думаю, мой преподаватель поставила меня именно к ней, так как знала, что этот мастер научит меня всему. Мария Анатольевна была очень дисциплинированная, она неоднократно отмечалась наградами, у нее была огромная жизненная практика, необычайная школа. Она умела хорошо брить, стричь, причесывать. Мария Анатольевна корректировала меня, научила технически работать, поставила мне руки и хорошую технику. Конечно, ножницы меня научила держать Мария Ивановна, это мастер, которая дала мне жизненный путь. А вот Мария Анатольевна мне дала технику салонную, салонную базу, салонный навык, подход к салонной работе. На следующий сезон я уже плавно перешел к другому старшему сильному мастеру в женский зал. Ее звали Мария Николаевна. Прически она делала просто нереальные. Очень быстро и красиво работала, технически совершенно. Мария Ивановна меня специально ставила к таким сильным мастерам, я был учеником аккуратным и востребованным, хорошо смотрелся в салоне, на потоке справлялся, и поскольку мастера сильные, я схватывал все новое очень быстро.

Первую профессиональную популярность я приобрел, еще когда был учеником в ведущем салоне города. Меня и поставили в этот салон по окончании учебы. Затем перевели на более ответственную работу в Дом быта, по местным меркам это учреждение было, как ГУМ или ЦУМ в Москве. Там во все смены работали очень сильные мастера. В то время я уже часто выступал на городских конкурсах.

В Доме быта я проработал немного. Выручка была очень хорошая, зарабатывал немало, был популярным мастером, у меня было много молодежи и элитарной публики. Но надо было идти в армию.

Армия

Возможность откосить у меня была. Предлагали кучу вариантов, чтобы не служить. Ведь было очень сложное время, сложный для страны период. Если рассуждать здраво, то нельзя было идти в армию. Все в напряжении диком. Множество людей говорили, что нужно было переждать. Но я решил четко, что буду служить. Кто‑то же должен защищать страну, особенно в такое время.

Мой папа служил. Он не откосил. Служил папин брат дядя Саша. Дедушка Андрей воевал, и дядя Иннокентий, даже дошли до Рейхстага. У них медалей много. В деревне они были очень важными, уважаемыми людьми. Брат Саша служил. У меня по династии все служили в армии. Поэтому тогда мне даже в голову не пришло откосить, и я все‑таки пошел в военкомат. Я считаю, что уметь защитить свою семью, свою страну должен каждый. И мужчина, и женщина. Женщина может и не служить в армии, но уметь, знать об этом ей необходимо.

Помню, настолько неподготовленным человеком пришел в военкомат. И далее не догонял, что не подготовленный. Понял лишь уже на месте, когда нас повели на собеседование. В помещении, где с нами говорили, стояли огромные столы, за которыми сидели офицеры. Садиться нужно было напротив них. На собеседование заходило сразу по несколько человек. Офицеры за столами заполняли какие‑то анкеты. Вопросы стандартные, например: «В каких родах войск вы хотите служить?» и т. п. В общем, ничего особенного, если не учитывать, что я ни один из родов войск не знал. Слышу, один из ребят на этот вопрос отвечает, что хочет в десантные войска, другой что‑то про Морфлот. Услышал про этот Морфлот и тоже говорю, что хочу в Морфлоте служить. На этих словах чувиха в офицерской одежде, которая со мной беседовала, поднимает глаза и говорит:

– А вы хоть плавать‑то умеете?

– Конечно, по‑собачьи! – по правде сказать, плавал я не от берега, а отходил несколько шагов и плыл к берегу. Потому что держаться на воде толком не мог.

Женщина решила не рисковать и не записала меня в Морфлот. Что она в этой бумажке написала, не помню, но я попал в ПВО. Родители сделали проводы, отвезли в военкомат. Оттуда нас забрали в какое‑то странное место типа заброшенной или недостроенной школы где‑то далеко от города. Там мы и заночевали. Ночью было построение. На нашу шеренгу посветили фонариком и отбирали: беленьких в одну сторону, темненьких в другую. Я попал к беленьким. После отбора нашу группу отвезли в аэропорт и посадили на самолет, не сообщив, куда летим. По прибытии нас загрузили в машину. Тогда мы, чтобы сориентироваться на местности, дырочку проделали в брезентовой стене и читали надписи, указатели всякие. Сначала показалось, что они на немецком языке, но это был не немецкий, ведь в школе я учил именно его. Еще немного погодя до меня дошло, что это польский, так мы узнали, что нас отправили в Польшу. Страшно подумать, ведь могли бы, как тех черненьких, послать в Афганистан. Польша, помню, была очень холодная. Причем снега зимой практически нет. Но настолько сырая влажная погода и ветер, что, казалось, одежда примерзала к коже.

Хочу сказать, что армия – это очень большая школа для молодого человека. Это нереальная дисциплина. Служа родине, я был секретарем комсомольской организации, замком взвода. Мне очень повезло с офицерским составом. Это были офицеры в самом благородном и настоящем понимании и смысле этого слова. Начиная от командира и заканчивая подчиненными, командир части вообще был примером для всех. Офицерский состав был очень профессиональный, мощный, грамотный, они адекватные, они понимали, какую ответственность несут за нас. И просто все, что они могли сделать, они делали. Что касается неадекватности какой‑то или дедовщины, то именно благодаря офицерской дисциплине это не было ярко выражено, все было в пределах разумного. Наша часть являлась показательной.

До сих пор помню эти учения бесконечные, как все тяжело давалось. Было даже такое время, когда мы в одежде и с оружием засыпали. Чтобы, не одеваясь, сразу по тревоге выбегать и действовать. Было очень тяжелое время. Но это все мобилизовало, закалило и выработало мой характер.

Я по‑честному отслужил от звонка до звонка. У меня во взводе люди, мои подчиненные, уже по два раза успевали в отпуск ходить. И вот однажды вызывает меня командир и спрашивает:

– Сергей, а ты вообще ходил в отпуск?

– Нет, – отвечаю я.

– Ну как же так, твои уже по второму кругу, а ты все никак. Уходи в отпуск, и точка.

Меня отправили в отпуск, когда до конца службы оставалось всего семь месяцев. После суровой армейской дисциплины я попал к себе домой. Помню эти ощущения, отличались от того, что я раньше испытывал в своем городе. Почти за полтора года службы поменялись мои ценности и взгляд на мир. Без армии этого бы не случилось, я бы не знал, счастлив или нет, что со мной и как со мной.

* * *

Польша была для меня совершенно другая цивилизация, другой мир. У нас была возможность видеть жизнь этой западной страны, центральные города. Я побывал в Сопоте, Зеленогуре, Еленогуре, Тщ е бене, Кшиве, Вроцлаве. Было очень интересно служить, ведь вокруг был совсем другой мир, другая культура.

Когда нас привозили к польским друзьям, я пользовался большим успехом среди полячек. Мне очень шла военная форма, я умел ее носить. Она мне и сейчас идет. В принципе у меня такая фигура, что мне все идет. Эти головные уборы, эти фуражки просто катастрофически смотрелись и смотрятся на мне. И это не только мое мнение. Полячки часто говорили, как хорошо мне в форме, просто как будто бы я из какого‑то порножурнала.

В Польше я продолжал по мере возможностей не останавливаться в профессии, очень следил за модой. Тем более для этого у меня были все возможности. Например, здесь можно было смотреть совершенно другое, по западному сделанное телевидение. Старался смотреть разные польские программы. Когда мы выезжали в город, я видел польских людей, моду улиц, моду этой страны. Мало того, я еще работал по своей профессии, какие‑то дни в неделю. Жены офицеров мне и журналы привозили из других стран. Эти женщины очень помогали, я был в курсе всех последних тенденций. Служба в Польше дала возможность не то что не забыть, а развить свои способности. Дома я бы никогда не имел такой разносторонней информации в то время. У нас не было этих Vogue, Elle или Otto. У нас была Работница, Крестьянка и Огонек. Это все, что было тогда о моде.