С небес под землю. Первая встреча

Иронией судьбы я оказался там, где быть совсем мне не хотелось раньше – во граде крепости гранитной, на брегах каменных Днепра, в Днепропетровском горном институте, для продолжения своей учёбы, стараниями друга детства, заветным чаяньем, желанием отца.

Расставшись с армией, я приехал домой, где встретил друга – студента-горняка, который описал все прелести вольготной студенческой жизни, а позже способствовал моему восстановлению на второй курс Днепропетровского горного института.

В воображении многих, с кем я позже общался, далёких от горной науки, слово «горный» вызывало ассоциацию с заснеженными горными вершинами, экспедициями на Кавказ и Памир. На самом деле наши летние экспедиции проходили в подземельях шахтных лабиринтов, проложенных в толще горных пород.

Там, под землёй течёт другое время, там мир иной – загадочный и тёмный, таит незримые опасности для тех, кто взять пришёл неблагодарно, грубо то, что по праву вовсе не его. Если бы только для тепла своих жилищ вы попросили чистым сердцем Мать сырую Землю найти возможность обогреть своих детей – её любимых сыновей и дочерей – открыла бы вам мама знания иные. Но вы гребёте без мечты – больные, сонные кроты – всё глубже в сети паука ведёт вас Дух наживы. Сей дух, привыкший разобщать и разлагать, чтоб свои тёмные деянья оправдать придумал множество заумнейших наук, раздув их значимость, особенную важность, вербуя в тёмные, голодные ряды отряды новой, управляемой еды, критерием же главным здесь всегда была продажность.

О шахта! Царство мрака и слепой корысти! Доколе ты, как злобный червь, железной челюстью слепцов всё будешь жадно грызть земную плоть в надежде обогреться этой плотью? Иль может чревоточие твоё имеет целью поразить святое сердце больной, поруганной Земли? Однако, знай: настанут вскоре времена, когда бесправные и загнанные люди поймут и осознают в новом свете, что чем сильнее воровство из недр земных, чем глубже норы преисподней, тем холоднее и тоскливее живётся сущим на планете. Но вновь идут в ночную смену добывать, закрыв душе все зримые отворы, чтобы опять земную плоть терзать, святые, но уснувшие шахтёры.

И всё же было в нашей горной институтской обители кое что и от настоящих гор. Два раза в год, осенью и весной, проводил набор в школу горного и пешего туризма один из городских туристических клубов.

Тогда казалось: нам открыт весь мир, и где-то ждут невидимые дали, и снег вершин в задумчивой печали, и светлых гор бодрящий эликсир. Кто мог тогда подумать, что пространство от Чёрного до Белого морей, от Балтики до Дальнего Востока кривым ножом разрежут по кускам и научив всех петь призывно песни людоеду, как плохо быть единым пирогом. Ведь весь пирог он сразу не осилит. Закрытым стал Кавказ, не ждут нас на Памире, и слышим мы опять в кривом эфире: «Здесь точно в разделенье будет толк, ведь Запад ненавидит свой Восток, пока единство есть – кусок не по зубам, однако, если всё же их разделим, то кости в одночасье перемелем». И вновь мир новым веяньем объят: коль так пойдёт – нам не видать Карпат!

Не знали мы тогда, что будет вскоре для всей страны немыслимое горе, когда немного погодя нас всех по стойлам разведут и наши светлые мечты в иное русло повернут. Перед началом лживого развала мы также пели песни и влюблялись и в общем-то не интересовались в хитросплетеньях царственных интриг, однако же всё чаще правду в новом свете мы узнавали из газет или из книг, которые теперь по новому писались.

Тогда я тоже пробовал писать стихи, и вроде бы неплохо получалось. А песню первую свою назвал я так: «Найду тебя», и после вот что сталось.

Мы выехали группой для знакомства в Новомосковский лес – то был мой первый выезд. На календаре было 7 апреля 1991 года, Православная церковь отмечала двойной праздник – Пасхи и Благовещения, что случается весьма редко, а я впервые заговорил с ней – с моей будущей женой Юлей в этом загадочном, волшебном лесу на исходе эпохи тьмы и дремучей ночи под предрассветные гимны парада планет. Написанное в песне начинало исполняться.

Сколько спето про горы…

Мечта приобретала новое обличье,

Меняла формы благостно для глаз.

Увитый гордой славою величья,

Меня позвал седой отец Кавказ.

Помню ещё в детстве, шести лет от роду, путешествуя с родителями и родственниками по Кавказу на машине, двигаясь по военно-грузинской дороге на одном уровне с облаками, неожиданно для всех я промолвил: «Хорошо здесь людям жить: им к Богу ближе». И теперь, поднимаясь вместе с Юлей и другими участниками похода на гору с былинно-сказочным названием Семиглавая и обозревая непревзойдённые, живые картины Великого Творца – неповторяющиеся и несущие благостный, священный трепет вольными ветрами, обнимающими седые вершины, я понимал, почему Михаил Лермонтов волею Провидения последние дни своей земной жизни провёл в этой сказочной стране чудесных великанов, где сам воздух пропитан ароматами древних легенд, чарующими звуками небесных лир и невидимых флейт, играющих во славу всего сущего в мирах небесных и земных. Отсюда ближе восходить в миры незримой божьей Прави.

Места особой силы охраняются тобой, святой Кавказ, я слышал тёмной ночью и не раз, что ты давал приют всем тем, в ком сердце, словно птица с душой орла в заоблачную синь от лживой суеты бесхитростно стремится. Как ни пытаются тебя убить – твой дух нетленн, как ни пытаются облить порочной грязью—ты выстоишь небесной чистотой твоих могучих горных рек, спасая падших и калек пречистой связью. Вот потому тебя, Кавказ, использовали столько раз, чтобы ослабить связь небес с твоими вольными сынами, но ты пройдёшь сквозь боль и грязь, восстановив святую связь, смыв злую ложь своими чистыми делами.

Ты знай и верь: придут они – во тьме священные огни, когда над Эльбрусом вдруг вспыхнет луч надежды, когда в долинах расцветут святые, светлые мечты, ты станешь светлый и святой – такой, как прежде! Слова поэтов, как броня, защитой светлой, чистой над тобою вновь встанут, всё гитарами звеня, своею зримою, заветною мечтою.