Глава 33. Результаты деятельности Ласситера за всю следующую неделю можно было охарактеризовать как негативные

Результаты деятельности Ласситера за всю следующую неделю можно было охарактеризовать как негативные.

Субконтрактор из Огасты сообщил, что 8 марта 1962 года в штате Мэн не было зарегистрировано ни одного ребенка по имени Мэри А. Уильямс.

– Она могла изменить имя, – предположил субконтрактор. – И тогда ничего нельзя сделать. На изменение имен перекрестных ссылок не предусмотрено, а я не могу послать запрос о всех девочках, появившихся на свет в штате Мэн 8 марта 1962 года. В лучшем случае я могу искать, что, собственно, я и сделал, девочку по фамилии Уильямс на тот случай, если вы неправильно указали имя.

– И что же у вас получилось?

– С 1950 года обнаружилось множество девочек Уильямс. Восемнадцать из них звали Мэри, а у четырех средний инициал даже был А. Но не радуйтесь. Ничего общего с вашей Мэри А. Уильямс они не имеют. Не только другие даты рождения, но и все остальное не сходится.

Это был тупик.

От Гаса Вудбаума из «Инкуайера» и Гэри Стойкавича из Миннеаполиса никаких известий не поступало. Единственную свежую информацию раздобыл парнишка из исследовательского отдела, заглянувший в кабинет с большой картонной коробкой в руках. Это была подборка материалов о Каллисте Бейтс, включая документы, представленные агентством «Кац и Джамма». В коробке оказался бессистемный набор сведений, полученных в результате поиска «он лайн», собрание газетных и журнальных статей, фотографий, сценариев и даже видеокассет. Там имелась стенограмма показаний Каллисты на суде и копии интервью для таких изданий, как «Роллинг Стоун», «Премьер» и телевизионной программы «60 минут». Вручая коробку, молодой человек произнес извиняющимся тоном:

– Мы попытались все это систематизировать, но, не зная, что именно вы разыскиваете… – Он пожал плечами и закончил: —…разместили материалы в хронологическом порядке.

– Этого достаточно, – ответил Ласситер. – Я и сам не знаю, что ищу, и не узнаю, пока не найду. Поэтому мне придется просмотреть все материалы.

Так он и сделал, начиная с заумных уничтожающих критических статей в «Кинематограф сегодня» до отчетов в бульварной прессе, по большей части вымышленных, о любовных похождениях Каллисты. Джо узнал, сколько миллионов принесла каждая ее картина, какой ее любимый цветок и как она относится к органической пище. Теперь он мог по памяти назвать, где ее видели, начиная от популярной музыкальной студии до жалкой опиумной курильни в Чанг-Май, не говоря уж о ряде промежуточных пунктов. (Она умирает от уродующей ее тело болезни в одной из клиник Швейцарии! Нет. Она трудится в приюте для бедняков в Калькутте!) Короче говоря, Ласситер знал о Каллисте Бейтс уже все, хотя читать и просматривать ему оставалось еще очень много. Ему были неизвестны лишь место ее рождения, адрес, а также имя, каким она сейчас себя называет.

По вечерам Ласситер не отрываясь смотрел видеокассеты. Теперь он видел все фильмы с участием Каллисты. Компанию ему составляли Бакс и Пико, которые, как правило, смотрели на экран, растянувшись на полу гостиной. Совершать пробежки по обледенелым улицам было практически невозможно, поэтому приходилось качать пресс вместе со своими сиделками.

Что касается Каллисты как актрисы, то она была настоящим хамелеоном и мастерски владела искусством перевоплощения. Какую бы роль Каллиста ни играла, казалось, что она именно такая и такова ее сущность. Это чувство охватывало зрителей каждый раз вне зависимости от того, какой костюм носила Каллиста или какой характер изображала.

Ласситер не знал, стала ли Каллиста великой актрисой. Ее имя окружала масса гипербол; истина же заключалась в том, что ее слава, как и слава многих других актеров, вспыхнула новой звездой лишь после того, как она неожиданно исчезла, – еще одно яркое светило в созвездии безвременно умерших или исчезнувших.

«Но в данном случае, – думал Ласситер, – все эти восторженные гиперболы во многом соответствуют истине». Каллиста была великолепной актрисой, и это со всей очевидностью становилось ясно, когда фильм заканчивался. Во время просмотра картины у зрителя не возникало ощущения, что он наблюдает обычное представление, но когда на экране возникало слово «конец», все с изумлением понимали, что два часа не отрывали глаз от этой актрисы. И влекла к ней не только ее удивительная красота. Напротив, роли, которые играла Каллиста, зачастую вуалировали внешнюю привлекательность: менестрель-наркоманка в «Дудочнице», многодетная, как крольчиха, домашняя хозяйка в «Дневной лилии» или наглухо застегнутая на все пуговицы ученая дама в «Метеорном дожде».

«Метеорный дождь» напомнил Ласситеру, что следует позвонить ученому мужу по имени Дэвид Торгофф. По словам Дивы, Торгоффа часто привлекали для экспертизы, когда в судебном процессе в качестве доказательства использовались результаты ДНК-анализа. «Ходячее противоречие», как выразилась Дива, был профессором Массачусетского технологического института и славился доходчивостью лекций. Обладая подобным качеством, он мог бы стать идеальным проводником в дебрях исследований Барези. Ключевыми словами для Джо были – «доходчивость лекций».

Он принялся искать на своем столе номер телефона Торгоффа, но, как только нашел, зазвенел интерком и Виктория объявила:

– Звонит мистер Коппи. Из Рима.

Ласситер молчал, пытаясь припомнить, кто этот мистер Коппи, но, так и не вспомнив, сказал:

– Ладно, давай его сюда.

Через секунду в трубке зазвучал мужской голос:

– Мистер Ласситер? Мистер Джозеф Ласситер?

– Слушаю.

– Простите меня, но… я должен быть уверен, что беседую с нужным человеком. Скажите, вы тот самый мистер Ласситер, который не так давно был гостем пансионата «Акила» в Монтекастелло-ди-Пелья?

На линии повисла долгая пауза.

– Кто вы? – внезапно охрипшим голосом спросил Ласситер.

– Еще раз прошу прощения, мистер Ласситер. Меня зовут Марчелло Коппи. Я – адвокат в Перудже.

– Хм-м-м, – протянул Ласситер, изо всех сил стараясь, чтобы это междометие было произнесено нейтральным тоном.

– Да. И я получил ваш телефон от одного из своих людей – карабинера.

– Понимаю. Так в чем же дело?

– Боюсь, у меня для вас неприятная новость.

– Мистер Коппи… Умоляю!

Итальянец откашлялся и начал:

– Полиция в ближайшее время намерена обратиться в суд и потребовать вашей выдачи по подозрению в убийстве… секундочку… Джулио Азетти и… Винченцо Варезе.

Ласситер почувствовал, что задыхается.

– Но это же нелепость! Если я собирался убить Азетти, то зачем мне во всеуслышание объявлять, что я направляюсь в церковь? Падре был уже мертв, когда я нашел его!

– Я не сомневаюсь в вашей невиновности, мистер Ласситер, однако не советую вам обсуждать тактику и аргументы вашей защиты по телефону. Я звоню только потому, что, как мне кажется, вам было бы полезно иметь человека, способного представлять ваши интересы в Италии… Я хочу предложить вам свои услуги.

Ласситер набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы вверх к потолку.

– Смею заверить вас, мистер Ласситер, что я располагаю самыми положительными рекомендациями. Если вы свяжетесь с вашим американским посольством…

– Невероятно!

– Весьма. Как правило, полиция сначала организует беседу на месте, в вашем случае в Вашингтоне… но сейчас я с изумлением узнаю, что они требуют немедленной экстрадиции, как только суд вынесет решение. Это очень странно.

Ласситер немного подумал и спросил:

– Почему, по вашему мнению, они решили так поступить?

– Не знаю. Внешнее давление, возможно…

– Да, – согласился Ласситер. – И я догадываюсь, откуда оно исходит. – После секундной паузы он добавил: – Понимаете, сейчас не самое удачное время для моей экстрадиции куда-либо, включая Италию…

– Это шутка?

– Естественно. Как мой представитель в Италии, не могли бы вы задержать процесс моей выдачи?

– Не знаю, – ответил итальянец. – Это возможно, но…

– Вам требуется задаток?

– Да.

Когда сумма гонорара была наконец согласована, Коппи пообещал держать Ласситера в курсе дел, а тот, в свою очередь, сказал, что подыщет юриста, который станет представлять его интересы в Вашингтоне. Обсудив все детали, Джо положил трубку, откинулся на спинку кресла и принялся бормотать: «Дерьмо… дерьмо… дерьмо…» Он тупо долдонил одно и то же до тех пор, пока в кабинет через полуоткрывшуюся дверь не просунулась голова Виктории.

– Джо?

– Да. Входи.

– Только что доставили вот это. – Она подошла к столу и вручила Ласситеру фирменный пакет «Американ экспресс». – Из «Нэшнл инкуайер».

– О! Отлично. Спасибо.

Когда он начал вскрывать пакет, направившаяся к дверям Виктория вдруг остановилась.

Ласситер поднял глаза.

– Я просто хотела спросить…

– О чем?

– О Баксе.

– Бакс у всех вызывает любопытство, – фыркнул Ласситер. – Но скажи мне, что у тебя на уме?

– Я вот что… – промямлила секретарша. – Мне хотелось узнать… Короче, он женат?

– Не знаю, – после недолгого раздумья ответил Ласситер. – Ты хочешь, чтобы я его расспросил?

– Нет-нет, – залилась краской Виктория. – Это не имеет значения.

С этими словами она покинула кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Ласситер задумался, упершись локтями в стол и опустив подбородок на переплетенные пальцы. Выдача в Италию означает катастрофу. Он не боялся суда и не сомневался, что выиграет дело. Но до суда оно наверняка не дойдет. «Если меня выдадут, – думал Ласситер, – они, вне всякого сомнения, прикончат меня в тюрьме. Если я их не обскочу».

Он посмотрел в потолок и, откинувшись на спинку кресла, принялся выбивать барабанную дробь на крышке стола. Что делать? Во-первых, сохранять хладнокровие до тех пор, пока не задымится задница, а когда припечет окончательно, пуститься в бега.

В пакете, полученном от Гаса Вудбаума, лежала записка и фотография размером восемь на десять дюймов. На снимке была изображена молодая женщина, которая, стоя на коленях, застегивала куртку маленького мальчика. Женщина весело смеялась. Дело происходило на фоне «Макдоналдса» в каком-то очень холодном месте. Кругом лежали высокие сугробы, а позади виднелась гряда гор. Ласситер вглядывался в лицо женщины. Это определенно она… Скорее всего она… Точнее сказать невозможно. Лицо было снято в три четверти и находилось не в фокусе. Фотография явно была увеличенным воспроизведением снимка, сделанного дешевой камерой.

И все-таки это определенно она – или ее сестра, – потому что Ласситер узнал мальчика. Ребенок стоял перед женщиной с лыжной шапочкой в одной руке и бигмаком в другой. У него были густые вьющиеся волосы и бездонные темные глаза.

«А это – Джесси», – сказала она. Ласситер все вспомнил. Вспомнил, что она тогда назвала и свое имя. Стоя в нескольких футах от могилы Кэти, она представилась. Ее звали… ее звали… Нет, этого он совершенно не помнит.

Имя выпало из памяти.

Застонав от бессилия, Ласситер обратился к сопровождающей фотографию записке. Она гласила:

«Джо, обожатели Каллисты считают, что фотография – подлинная. Но что они вообще знают? Снимок мы получили примерно год назад, однако сопроводительное письмо исчезло в редакции. Поэтому нам неизвестно, ни кто фотографировал, ни место, но если снимок тебе поможет… я буду рад. Похоже, у нее родился ребенок. Кто он? Дитя любви? Дитя кошмара? Если узнаешь, поделись!

Гас».

В ящике стола нашлась лупа, и Ласситер принялся внимательно рассматривать снимок. Каллиста и Джесси были на переднем плане на фоне ресторана. Слева от них стояла пара автомобилей, вдали виднелись горы.

Будь снимок сделан под другим углом, можно было бы рассмотреть номерные знаки машин, что позволило бы определить штат, в котором находилась Каллиста. Но фотограф кадрировал снимок так, что видны были только кузова.

И все же фотография открывала определенные возможности для поиска. Через лупу Ласситер увидел, что склон горы перечерчивают следы лыж. Не исключено, что из сорока человек сотрудников хотя бы один узнает это место. Он нажал кнопку интеркома и попросил Викторию зайти.

– Объявляется конкурс, – сообщил он, вручая ей фото. – Уик-энд в Нью-Йорке на двоих для того, кто сумеет определить место, где сделан снимок. Все расходы, естественно, за счет фирмы.

– Но как это можно определить? – бросив взгляд на фото, спросила Виктория.

– Если бы я знал, то и конкурса не было бы, – ответил Ласситер. – Посоветуй участникам игры обратить внимание на лыжный склон. Не исключено, что кто-то его узнает.

– Какой склон? – скептически спросила Виктория.

– За рестораном. Видишь следы?

– Полная муть.

– Вовсе не муть. Горнолыжник узнает место за секунду.

– Я сама лыжница и говорю, что определить невозможно.

– Знаешь, – недовольно сказал Ласситер, – от тебя требуется лишь сделать несколько копий и раздать желающим. Никто не может заранее предсказать результат. О’кей?

– О’кей, – пропела Виктория и отправилась к ксероксу.

В этот вечер Ласситер ужинал блюдами, доставленными из китайского ресторана, запивая их избыточным количеством китайского пива. Одновременно он в третий раз смотрел «Метеорный дождь». Когда он отходил ко сну, его преследовала одна мысль: «Мне очень скоро может понадобиться адвокат». Еще один адвокат, который присоединится к толпе юристов, представляющих его фирму или вносящих последние штрихи в договор с «Американ экспресс». Но этот новый адвокат будет работать в тандеме с Марчелло Коппи, представляя уже не фирму, а его личные интересы. Одним словом, ему понадобится юрист, специализирующийся по уголовным процессам. «Очень плохой признак, – думал Ласситер, – когда количество юристов в твоей жизни начинает превосходить число друзей».

Утром по пути на работу они заехали в химчистку, и Ласситер забрал свои рубашки и кожаную куртку. Вместе с одеждой ему выдали конверт, в котором лежало письмо Барези к отцу Азетти. Спасаясь из Монтекастелло, Джо совершенно о нем забыл. Бросив короткий взгляд на бумаги, он сунул их во внутренний карман куртки.

«Бьюик» катился по скоростной магистрали Джорджа Вашингтона, а Ласситер, расположившись на заднем сиденье, читал «Вашингтон пост». Пико и Бакс сидели впереди, негромко о чем-то споря. Вдруг Бакс обернулся и произнес:

– А у нас, похоже, возникли сложности.

– Очередное дерьмо? – буркнул Ласситер.

– Нет, я серьезно, – продолжал Бакс. – Вот уже два дня за нами следует хвост.

Ласситер оторвался от газеты и оглянулся через плечо. Позади мчались тысячи автомобилей.

– Я ничего не вижу, – сказал он. – Сейчас просто час пик.

– Бакс прав, – вмешался Пико. – Прошлой ночью у дома торчала машина.

– Всю ночь, – уточнил Бакс.

– А когда мы задержались в химчистке, они остановились у бензозаправки на противоположной стороне. Думаю, они прилипли к нам со вчерашнего утра, – добавил Пико.

Ласситер опустил газету:

– А почему вы не сообщили об этом копам?

– Копам? Они и есть копы.

– Что ты хочешь сказать?

– Номера ФБР, – пояснил Пико. – Городские власти выдавали их одновременно, поэтому цифры у всех машин следуют по порядку. Ребят можно определить с расстояния в милю. Это то же самое, если бы они таскали с собой колокол.

Бакс сопроводил слова приятеля звуковой иллюстрацией:

– Бу-ум! Бу-ум!

– Слушайте все, к вам взывают Небеса! – рассмеялся Пико. – Только эти небеса называют себя вашингтонским региональным управлением!

Ласситер набрал полную грудь воздуха, закрыл глаза и сделал продолжительный выдох.

– Может быть, есть нечто такое, что нам следует знать? – поинтересовался Бакс.

– У меня возникли кое-какие проблемы в Италии. Думаю, это их продолжение.

Когда они добрались до офиса, Пико остался парковать машину в подземном гараже, а Бакс проводил Ласситера до девятого этажа. Когда двери лифта открылись, телохранитель пригладил волосы на висках и сказал:

– А ваша Виктория ничего, правда?

Войдя в кабинет, Ласситер сразу подошел к окну и осмотрел улицу. На противоположной стороне в запрещенной для парковки зоне (штраф – сорок долларов!) стоял синий «торес». Из выхлопной трубы вился сизый дымок. Заскрипев зубами, Ласситер задернул шторы и отправился к своему столу, где его ждал какой-то предмет, завернутый в плотную коричневую бумагу, на которой был аккуратно выведен адрес отправителя – совершенно загадочного Института света.

Вскрыв пакет, Ласситер обнаружил довольно приличный, хотя и не новый экземпляр труда «Реликвии, тотемы и божественность». Суперобложки не было, и уголки страниц изрядно пообтрепались. Тем не менее книга казалась любопытной. В ней нашлось несколько черно-белых иллюстраций, воспроизводящих такие малоизвестные картины, как то:

«Посланцы Абгара принимают от Христа покров с Его изображением»; «Мария, кормящая грудью Младенца Христа» и «Избиение младенцев».

Последняя, приписываемая неизвестному мастеру из Померании (Данциг?) и датированная 1490—1497 годами, очевидно, являлась частью творения, именуемого «Иерусалимский триптих». Сопутствующий текст пояснял, что картина подчеркивает садизм мучителей Христа, иллюстрируя метафизический брак Спасителя со святой Вероникой.

Ласситер перелистал всю книгу. Первая глава посвящалась вопросам происхождения обычая поклонения реликвиям и возникновению почитания икон. В ней иудаизм противопоставлялся греческой культуре, которую Барези характеризовал как политеистическую, оседлую и визуальную. Он имел в виду многобожие, концентрацию населения вокруг городов-полисов и развитость изобразительного искусства. Иудаизм, по характеристике Барези, напротив, являлся «лингвистическим монотеизмом». «Это была религия кочевников, – писал он, – ориентированная более на природу, нежели на образ. Христианство возникло как одна из раскольнических сект иудаизма, превращаясь с течением веков во все более и более визуальную религию. Этот процесс можно считать завершенным после того, как в первой четверти IV века начали появляться изображения Христа».

Вторая глава, озаглавленная «Кровь и гносис», посвящалась сравнению отношения греческой и иудаистской культур к природе и в первую очередь такому природному явлению, как менструации, или «женскому истечению». Когда позвонил Риордан, Ласситер все еще читал эту главу.

– Что-то происходит, – сказал детектив.

– Что именно? – поинтересовался Ласситер, откладывая книгу. – Заговорила Джульетта?

– Нет, Джульетта не говорит. Джульетта молится. Не выпускает четок из рук.

– Так… что же? Вы нашли Гримальди?

– Нет. Но мне кажется, я знаю, как он сумел сбежать. И выглядит это скверно.

– Что ты хочешь сказать?

– Мы запросили сведения о всех телефонных переговорах из известного тебе дома в Эммитсбурге за последние шесть месяцев. Это могло вывести нас на след Гримальди.

– Отличная идея.

– Мы тоже так думали. Получив список, я прошелся с помощью информационной службы по паре сотен номеров и… Попробуй-ка догадаться сам.

– Джимми, перестань.

– И все-таки попытайся.

– Они занимались телефонным сексом.

Риордан издал неопределенный звук, похожий на «неа-а-а…», прекрасно сымитировав интонацию телеведущего, извещающего о неправильном ответе на вопрос в очередной игре.

– Ошибка! Из Эммитсбурга несколько раз звонили в один из домов на реке Потомак. Даю тебе еще шанс проявить проницательность. Чей это дом?

– Ну спасибо…

– Похоже, ты так и не допрешь. Этот дом принадлежит нашему с тобой общему другу Томасу Драбовски.

Ласситер не сразу сообразил, о ком идет речь. Потерев лоб кончиками пальцев, он наконец сказал:

– Парень из ФБР?

– Точно.

– Значит… значит, ты считаешь, что Гримальди звонил Драбовски?

– Нет-нет. Звонки, о которых я говорю, были сделаны еще до того, как Гримальди появился на сцене. Август, сентябрь, октябрь. Они прекратились вскоре после ареста итальянца.

– Так в чем здесь соль?

– Почти все переговоры происходили по уик-эндам или ночами, поэтому я считаю, что у этого парня были личные отношения с обитателями дома в Эммитсбурге. Ты меня еще слушаешь?

– Стараюсь.

– Поэтому я и Дерек намерены потолковать с ними…

– Дерек?

– Да. Дерек опять поставлен на это дело. Но я, так или иначе, уже потолковал с каждым из них один на один. И когда я говорил с четвертым парнем, похожим на мышь, тот заявил: «Да-да. Это я звонил. Беседовал с Томасом». «Вот как? – удивился я. – А не могли бы вы мне поведать, какие вопросы вы обсуждали?» «Конечно, могу, – отвечает мышка. – Мы обсуждали программу расширения наших рядов. Томас помогает нам по уик-эндам в ночлежном доме и в раздаче бесплатного супа. Томас – святой человек». «Вот как? – снова удивляюсь я. – А кто этот Томас? Чем он занимается?» «Просто один из членов общины. Как любой из нас», – отвечает мне замухрышка. «Какой общины?» – спрашиваю. «Умбра Домини», – отвечает он. «А что святой Томас делает в то время, когда не помогает обездоленным?» – интересуюсь я. «Не знаю, – отвечает парень. – Мы никогда не обсуждаем нашу мирскую жизнь». Представляешь? – захохотал Риордан. – Человек отвечает на вопросы детектива, расследующего убийства, и с серьезным видом заявляет: «Мы никогда не обсуждаем нашу мирскую жизнь». Ты можешь в это поверить?!

Ласситер долго молчал.

– И что же, по-твоему, произошло?

– Теперь-то я знаю, что произошло. Не могу доказать, но уверен в этом на сто процентов. Когда Гримальди попал в больницу, об этом стало известно. О дальнейшем легко можно догадаться. Джульетта поступает работать в ожоговую палату в больнице Фэрфакса. Приходит время перевода Гримальди, и она помогает ему бежать.

– Ну это, положим, мы знали и раньше…

– Да слушай ты! Потомак – не единственное место, куда они звонили. Были и международные звонки из Эммитсбурга в Италию, в Неаполь. И попробуй догадаться, кому звонили?

– Здесь и гадать не надо.

– Верно. Гримальди звонил домой. В штаб-квартиру «Умбра Домини». Я проверил.

– Неужели… По-моему, это было слишком рискованно.

– О каком риске ты говоришь?! Дом принадлежит «Умбра», и ничего удивительного, что время от времени они переговариваются со своим начальством. Нет, основной интерес здесь представляют даты разговоров. Первый состоялся на следующий день после побега Гримальди из больницы. Полагаю, он сообщал о своем состоянии и местонахождении.

– Согласен.

– Второй звонок последовал пару недель назад, сразу после того, как было установлено наружное наблюдение.

– Эммитсбург разговаривал с Неаполем?

– Да. Полагаю, они заметили слежку. Это было не сложно. Движения там почти нет, людей тоже.

– Итак, Гримальди звонит в Неаполь и…

– Трах-тибидох! Дело берет на себя Драбовски. Брат Томас берет дело в свои руки – и дело в шляпе! Наблюдение исчезает. А вслед за наблюдением исчезает Гримальди.

Ласситер помолчал, пытаясь осмыслить услышанное, и наконец поинтересовался:

– Что ты намерен делать?

– Я намерен забраться в мешок для перевозки жмуриков и застегнуть молнию изнутри. После этого я попрошу, чтобы меня отослали на Марс. Вот что я намерен сделать.

– Нет, я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно и отвечаю. Взгляни на дело с моей позиции. Через тридцать пять дней я увольняюсь со службы, и все это дерьмо мне совершенно ни к чему. А кроме этого, у меня нет никаких доказательств. Сплошные домыслы.

– Как же так? У тебя есть телефонные квитанции.

– Телефонные квитанции не передают содержания разговора. Они на это просто не способны! Что же касается Драбовски… то мы не можем базировать обвинение на его религиозных воззрениях. Подумай об этом. Что я скажу? «Арестуйте этого парня – он подкармливает бездомных?» Я уж не говорю о том, что в ФБР Драбовски не рядовой топтун, он там вроде бригадного генерала. Ты пытаешься его уделать, и сам оказываешься по уши в дерьме. – Риордан вздохнул, и они оба замолчали. Затем детектив спросил: – А у тебя-то для меня что-нибудь имеется?

– Нет, – ответил Ласситер, но тут же опомнился и добавил: – Впрочем, может быть, и имеется.

– Может быть?

– У меня есть письмо… от Барези.

– Он тебе писал?

– Нет, – ответил Ласситер, – это письмо священнику. Когда мне сделают перевод, я направлю тебе копию.

После того как Риордан повесил трубку, Ласситер сел в кресло и задумался о Драбовски. И думал он вот о чем:

«Возникла серьезная проблема. Если кто и может найти Каллисту Бейтс, так это ФБР. И если кто-то из Бюро захочет меня обскакать, у него для этого имеются все возможности».

Ожил интерком, и Виктория сообщила:

– Здесь Дик Биддл. Ты примешь его?

– Ясно, приму, – ответил Ласситер. – Пусть заходит.

Биддл был пожилым человеком, пять лет назад оставившим службу в Государственном департаменте. Этот высокий тощий патриций предпочитал темно-серые костюмы, галстуки цвета бургундского и безумно дорогие запонки. Кроме того, он непрерывно курил и не стряхивал пепел с сигареты до тех пор, пока его собеседник не терял нить разговора, начиная держать пари сам с собой на то, как скоро столбик пепла свалится на ковер.

Вступив с сигаретой в руках в кабинет, Биддл небрежно кинул какую-то фотографию на стол Ласситера и сел в кресло напротив босса, закинув ногу на ногу. Сигарета дымилась в его руке всего в нескольких дюймах от уха. Столбик пепла был длиной почти в дюйм. «И как он только ухитряется двигаться, не стряхивая его?» – размышлял Ласситер.

– Я всегда предпочитал «Лоуэлл», – произнес Биддл, – но слышал хорошие отзывы и о «Пенинсула». Любой из отелей мне подойдет.

– Для какой цели? – спросил Ласситер, вглядываясь в фотографию.

Это был снимок, полученный из «Инкуайер», с дамой по имени «Возможно-это-Каллиста», стоящей на коленях перед «Макдоналдсом» в месте, именуемом «Черт-знает-где».

– Для уик-энда в Нью-Йорке. Я пришел востребовать приз.

Биддл сделал глубокую затяжку, а Ласситер с восхищением наблюдал, как столбик пепла продолжает вгонять в краску закон всемирного тяготения.

– Вы знаете, где это место?

– Знаю.

Дымок спиралью поднимался к потолку.

– И… может быть, вы поделитесь со мной вашими знаниями?

– Вне всякого сомнения. Этот ландшафт… такой, я бы сказал, мэнский.

– Значит, вы решили, что это Мэн? А может быть, Лиллихаммер?

– Нет, – улыбнулся Биддл. – Это больше похоже на Санди-Ривер или на Сахарную Голову. Одно из двух. Но то, что это Мэн, никаких сомнений.

Биддл сделал очередную затяжку, и пепельный столбик обрел форму скобки.

– Почему вы так решили? – спросил Ласситер, рассматривая снимок.

– Хотя бы потому, что мы видим снег. Это ключ к разгадке. Если мы видим снег, очевидно, это горнолыжный курорт, которыми так изобилует Мэн.

– Да, но…

– Ну и кроме того, медведи.

Ласситер взглянул на фотографию.

– Какие медведи? Там нет никаких медведей.

– Там есть медведи, – спокойно возразил Биддл, кивая в направлении лежащей на столе лупы. – Причем медведи белые.

Ласситер взял увеличительное стекло.

– Где они?

– На окне микроавтобуса.

Ласситер взглянул на указанное место. На заляпанном грязью и снегом заднем стекле машины кто-то написал пальцем: «Помой меня!» и «Эй вы, медведи, вперед!»

– Вы имеете в виду граффити?

– Я имею в виду белого медведя, – ответил Биддл. – В нижнем правом углу.

Ласситер приблизил лупу к снимку, а затем снова взглянул с большего расстояния. На стекле микроавтобуса виднелось небольшое овальное пятно.

– Это белое пятнышко? – спросил он. – Неужели вы знаете, что там изображено?

– Это полярный медведь, мчащийся галопом.

– Откуда вам это известно?

– Я учился в колледже Боудена. Это моя alma mater. И я узнаю медведя.

– Многие колледжи имеют медведя в качестве своего…

– Символа, – подсказал Биддл.

– Благодарю, – бросил Ласситер и стал оглядываться в поисках пепельницы. На сигарете специалиста по медведям трепетала длинная дуга пепла.

– Но это могут быть бурые медведи, черные или даже гризли. Кроме того, когда студенты поддерживают свои команды, они вопят: «Давай, медведи!» или «Йо-йо-йо, медведи!» И лишь мы в Боудене кричим: «Эй вы, медведи, вперед!» Так больше никто не выражается.

– Бросьте…

– Нет, правда. Мы чуть ли не запатентовали наш клич. Именно поэтому я имею полное право утверждать, что белое пятно в углу окна есть не что иное, как ursus maritimus. Можете не сомневаться.

Ласситер откинулся на спинку кресла и, отложив лупу, произнес:

– Но это не доказывает, что микроавтобус находится в Мэне. Это говорит лишь о том, что машина из Мэна.

Биддл дотронулся кончиком указательного пальца до сигареты и с удовлетворенной улыбкой проследил, как столбик пепла медленно падает на ковер. Ласситер состроил недовольную мину.

– Насколько я понимаю, вы разыскиваете изображенную на снимке женщину? – спросил Биддл.

Ласситер ответил утвердительным кивком.

Патриций изящно двинул ногой, размазывая пепел по ковру.

– Есть ли у вас веские основания полагать, что дама находится в ином месте, а не в штате Мэн? – спросил Биддл.

– Нет, – ответил Ласситер, качая головой. – Она даже родилась в Мэне.

– Неужели? – изумился Биддл, поднимаясь.

– Да.

– Ну и как? – спросил он, направляясь к дверям. – Я уже могу забронировать себе номер? Или пока подождать?

Ласситер взял лупу и в сотый раз уставился на фотографию. Наконец он вздохнул и, откинувшись в кресле, ответил:

– Да. Желаю приятно провести время.

Когда дверь за бывшим дипломатом закрылась, Ласситер подошел к окну и посмотрел на улицу. «Торес» по-прежнему торчал на своем месте. Вернувшись за стол, Ласситер вызвал по интеркому Викторию.

– Пришли ко мне Бакса, – попросил он, – и скажи Фредди, что я хотел бы его увидеть.

После этого он набрал полученный от Дивы номер генетика из Бостона. Трубку подняли после первого гудка, и мужской голос спросил по-немецки:

– Слушаю?

– Доктор Торгофф? Дэвид Торгофф? – спросил Ласситер.

– Да.

В кабинет вошли Бакс и Фредди, и Ласситер жестом предложил им сесть.

– Говорит Джо Ласситер… из Вашингтона.

– Прошу меня извинить за немецкий, – произнес Торгофф. – Я думал, что звонит мой партнер по рэкетболу.

Ласситер облегченно вздохнул и спросил:

– Ваш друг – немец?

– Нет, – ответил Торгофф. – У нас просто так повелось… уже давно. Очень трудно объяснить. Вы, кажется, собирались меня навестить?

– Да, собирался, собственно, поэтому и звоню. Я намерен прибыть в Бостон сегодня во второй половине дня и надеялся, что вы найдете для меня время в субботу.

– В субботу, боюсь, не смогу, а в воскресенье – пожалуйста. Как насчет двух часов дня?

– Значит, в два, – сказал Ласситер, записывая адрес Торгоффа, и повесил трубку. Затем, повернувшись к Баксу и Фредди, спросил: – Пико внизу?

– Да, внизу, – кивнул Бакс. – Ждет в гараже. Вы хотите, чтобы он поднялся?

– Нет. Я хочу, чтобы вы трое сели в машину и выехали из гаража, причем быстро. Никого не убивайте, но, выскочив на улицу, сворачивайте направо и жмите что есть сил на акселератор.

– Куда же мы должны мчаться? – поинтересовался Бакс.

– Все равно куда, лишь бы «торес», стоящий напротив, рванул за вами.

– Вы хотите, чтобы я поехал с ними? – спросил Фредди.

– Да. Я хочу, чтобы ты сел на заднее сиденье для отвода глаз.

– В каком смысле для отвода глаз? – задумчиво поинтересовался Фредди. – Как средство для обмана зрения или в качестве подсадной утки?

– Как средство для обмана зрения, – успокоил Ласситер и, поднявшись из кресла, направился к вешалке. Сняв пальто, он бросил его Фредди. – Надень и одолжи у кого-нибудь шляпу.

– Не знаю, как быть, Джо, – нахмурившись, покачал головой Бакс. – Терри приказал мне прилипнуть к тебе, как белый цвет к рисовому зерну.

Ласситер кивнул и натянул на себя кожаную куртку, полученную утром из чистки.

– Скажешь Терри, что я приказал Баксу остаться здесь.

Фредди застонал.

– И не забывайте давить на акселератор, – повторил Джо, выталкивая обоих из кабинета.

Вернувшись к столу, он положил книгу Барези и пачку посвященных Каллисте материалов в портфель, потушил свет и подошел к окну. По обледенелым тротуарам пробирались немногочисленные пешеходы, автомобильное движение было очень слабым. Прошла минута, затем вторая, третья, и вдруг из подземного гаража вырвался «бьюик». Ударившись о край тротуара, он подскочил и, вернувшись на мостовую, помчался направо к перекрестку. Через мгновение мотор «тореса» взревел, и машина, взвизгнув покрышками, бешено завращавшимися по обледенелому покрытию, сорвалась с места и помчалась за «бьюиком».

С портфелем в руках Ласситер вышел из кабинета и направился к лифтам в дальнем конце приемной.

– Джо! – окликнула его Виктория.

– Что?

– Там внизу, рядом с охранником, находится федеральный судебный пристав, – сказала она, не выпуская из рук телефонной трубки. – С ним человек из итальянского посольства. Что им сказать?

– Скажи им, чтобы поднимались, – ответил Ласситер.

Виктория говорила в трубку, а он ожидал прибытия лифта. Когда двери кабины открылись, Ласситер придержал их и поглядел на указатель этажей второго лифта. Через несколько мгновений они будут здесь.

Джо вошел в кабину, помахал на прощание Виктории и, прежде чем отпустить двери, произнес:

– Скажи им, что я только что вышел из кабинета и скоро вернусь. Пусть подождут.