В) Временно проблема трансценденции мира

Заключенное в усматривающем озабочении понимание некой целости имения‑дела, основано в предыдущем понимании отношений с‑тем‑чтобы, для‑чего, для‑этого, ради‑чего. Взаимосвязь этих отношений была ранее выявлена как значимость. Ее единство составляет то, что мы называем миром. Поднимается вопрос: как нечто подобное миру, в его единстве с присутствием онтологически возможно? Каким способом должен быть мир, чтобы присутствие могло экзистировать как бытие‑в‑мире?

Присутствие экзистирует ради способности самого себя быть. Экзистируя оно брошено, и как брошенное, вручено сущему, в котором нуждается, с тем чтобы уметь быть как оно есть, а именно ради самости себя. Насколько присутствие фактично экзистирует, оно понимает в этой взаимосвязи между ради самости себя и всегдашним с‑тем‑чтобы. В‑чем экзистирующее присутствие себя понимает, есть с его фактичной экзистенцией «вот». Это в‑чем первичного понимания имеет бытийный способ присутствия. Последнее есть экзистируя свой мир.

Бытие присутствия мы определили как заботу. Ее онтологический смысл временность. Было показано, что – и как – последняя конституирует разомкнутость присутствующего вот. В разомкнутости вот соразомкнут мир. Единство значимости, т.е. онтологическое устройство мира, должно тогда равным образом основываться во временности. Экзистенциально‑временное условие возможности мира лежит в том, что временность как экстатичное единство имеет нечто подобное горизонту. Экстазы суть не просто прорывы к… Скорее к экстазу принадлежит «куда» прорыва. Это куда экстаза мы называем горизонтной схемой. Экстатичный горизонт в каждом из трех экстазов разный. Схема, в которой присутствие, наступая, собственно или несобственно, настает для себя, есть ради себя. Схему, в которой присутствие разомкнуто в расположении себе самому как брошенное, мы схватываем как перед‑чем брошенности, соотв. как на‑что оставленности. Эта схема знаменует горизонтную структуру бывшести. Экзистируя ради себя в оставленности на само себя как брошенное, присутствие как бытие при… вместе с тем актуализирующе. Горизонтная схема настоящего определяется через с‑тем‑чтобы.

Единство горизонтных схем настающего, бывшести и актуальности основано в экстатичном единстве временности. Горизонт целой временности определяет то, на‑что фактично экзистирующее присутствие сущностно разомкнуто. С фактичным присутствием всякий раз в горизонте настающего набросана какая‑то способность быть, в горизонте бывшести разомкнуто «уже‑бытие», а в горизонте актуальности раскрыто озаботившее. Горизонтное единство схем экстазов делает возможной исходную взаимосвязь между с‑тем‑чтобы‑отношениями и ради‑чего. Здесь лежит: на основе горизонтного устройства экстатичного единства временности к сущему, которое всегда есть свое вот, принадлежит нечто подобное разомкнутому миру.

Как актуальность в единстве временения временности возникает из настающего и бывшести, так равноисходно с горизонтами настающего и бывшести временит горизонт актуальности. Поскольку временит присутствие, есть также и мир. Временя в аспекте своего бытия как временность, присутствие на основе ее экстатично‑горизонтного устройства есть по существу «в мире». Мир ни наличен, ни подручен, но временит во временности. Он «присутствует» с этим вне‑себя экстазов. Если никакое присутствие не экзистирует, нет и «вот» никакого мира.

Фактично озаботившееся бытие при подручном, тематизация наличного и объективирующее раскрытие этого сущего уже предполагают мир, т.е. возможны лишь как способы бытия‑в‑мире.

Основываясь в горизонтном единстве экстатичной временности, мир трансцендентен. Он должен быть уже экстатично разомкнут, чтобы из него могло встретить внутримирное сущее. Экстатично временность держится уже в горизонтах своих экстазов и возвращается, временя, к сущему, встречному в вот. С фактичной экзистенцией присутствия встречно уже и внутримирное сущее. Что подобное сущее раскрыто с вот экзистенции, от произвола присутствия не зависит. Лишь что оно всякий раз открывает и размыкает, в каком направлении, как далеко и как именно, есть дело его свободы, хотя всегда в границах его брошенности.

Соотношения значимости, определяющие структуру мира, суть поэтому не сетка форм, набрасываемая безмирным субъектом на некий материал. Скорее фактичное присутствие, экстатично понимая себя и свой мир в единстве вот, возвращается из этих горизонтов к встречающему в них сущему. Понимающее возвращение к… есть экзистенциальный смысл актуализирующего допущения‑встречности сущего, которое поэтому названо внутримирным. Мир как бы уже «дальше снаружи», чем способен быть любой объект. «Проблема трансценденции» не может быть сведена к вопросу: как выходит субъект вовне к объекту, причем совокупность объектов отождествляется с идеей мира. Надо спросить: что делает онтологически возможным, что сущее может быть внутримирно встречным и как встречающее объективироваться? Ответ дает возвращение к экстатично‑горизонтно фундированной трансценденции мира.

Если «субъект» понимать онтологически как экзистирующее присутствие, чье бытие основано во временности, то необходимо сказать: мир «субъективен». Но этот «субъективный» мир тогда как временной‑трансцендентный «объективнее» любого возможного «объекта».

Через возведение бытия‑в‑мире к экстатично‑горизонтному единству временности сделана понятной экзистенциально‑онтологическая возможность этого основоустройства присутствия. Вместе с тем стало ясно, что подступить к конкретной разработке структуры мира вообще и ее возможных видоизменений можно, только если онтология возможного внутримирного сущего достаточно надежно ориентирована на проясненную идею бытия вообще. Возможная интерпретация этой идеи требует сперва выявления временности присутствия, чему служит теперешняя характеристика бытия‑в‑мире.