Работа и девушки

Через неделю, выправив все артефакты из тележки и установив их на место, я перестал возить этот груз с собой, а устранял неисправности прямо на месте. Собственно, и грандмастер возил в лабораторию артефакты с такими сравнительно несложными повреждениями только из‑за нехватки времени. Он указывал рабочему, какой блок следует вывинтить, выкрутить или просто выломать, нумеровал его и место, где он раньше находился, после чего приказывал отвезти в лабораторию. Устранив дефект, перекладывал годный блок на другую тележку с готовыми артефактами, а рабочий каждое утро ее забирал и, согласно номеру, устанавливал обратно. Трумар был принципиальным противником такого метода работы. Он был убежден, что маг‑конструктор должен сам все это делать, иначе с рабочего потом толком не спросишь – тот не обязан понимать правила транспортировки и установки артефактов. Не разбил, и ладно. Поэтому до моего появления он мирился с подобной несуразностью вынужденно, но с моим приходом тут же прекратил подобную практику. Таким образом, прогулок руки в брюки вслед за рабочим, равно как и поплевывания на дорогие, хотя и потертые ковры, у меня не получилось. Даже последние артефакты, исправленные самим мастером, мне пришлось развозить и устанавливать лично.

Пришлось познакомиться и с не очень приятной особенностью работы – ремонтом артефактов в присутствии посторонних. То есть обитателей дворца. Не стоит думать, будто восточное и южное крылья населяли одни старички, из которых песок сыпался. Да, в основном, конечно, жили там по месяцу‑два‑три гости бывшего короля, но приезжали также люди средних лет и даже молодежь. Чаще всего бывало так: приезжал старый друг из провинции, куда он уже давно ушел на покой, а с ним вместе целая толпа детей, внуков, внучек, племянников, друзей внучек, гостей племянников и друзей гостей племянников. Всем охота побывать в столице, пожить в самом настоящем королевском дворце и потом хвастаться эдак небрежно: «Ах, дворец, конечно, красивый, но как‑то раз лакеи подали совсем холодный консоме!.. Я так ругалась, так ругалась… а еще и профитроли оказались уж очень мелкие…»

О чем это я? А, да! Ремонтируешь какой‑нибудь артефакт в гостевых апартаментах или в коридоре, а тебе под руку лезет чей‑то до ужаса любопытный нос. Да‑да. В буквальном смысле. Одна такая носатая б… баронесса провинциальная прямо на руки мне сопела, пока я всего лишь привинчивал на место отремонтированный блок ночника. Думаю, свой нос она непременно укладывает на колоду рядом с поленом, чтобы видеть все подробности колки дров. Я приостановил установку, всерьез задумавшись о создании артефакта ущемления носа, засунутого не туда и не тогда.

За полгода работы я немного округлился, заматерел и, следует признать, обнаглел. Меня уже не беспокоили внимательные и настороженные взгляды обитателей комнат, в которые мне приходилось наведываться для исправления дефектов в артефактах. Грандмастер сразу пообещал выгнать, если я не смогу быть терпеливым с идиотами и вежливым с хамами. Проклятая застенчивость. Я старался и терпел. Терпел и старался. А через некоторое время стал даже получать удовольствие, когда какая‑нибудь троюродная племянница двоюродного брата маркиза смотрела на мою работу восторженными глазами. Ее понять можно, одаренных, способных чувствовать магическое поле, не так уж и много, а тех, кто им может эффективно управлять, еще меньше, да и из этого меньшинства единицы смогли выучиться на мастера. Теоретически способности можно развить. Как утверждают некоторые грандмастера, чуть ли не с нуля. Другое дело – бездарность предстоит тренировать долго и упорно, а в итоге получится сравнительно слабенький маг. Известны отдельные случаи, когда бездари добивались успеха, но это были единицы за всю историю существования магического искусства. Работать над собой им приходилось фанатично и истово. Днями и ночами. Помимо развития самой способности управлять энергией, надо еще знать кучу довольно сложных вещей, чтобы самостоятельно рассчитать контуры и сформировать магемы. На подмастерье можно выучиться за три‑четыре года – у кого как пойдет, а вот чтобы стать мастером, надо еще не менее года. Эти сроки довольно условны, поскольку темп обучения у всех разный. Можно и несколько лет провести на одном курсе, пока знания и умения не подтянутся до нужного уровня, а можно сдать и экстерном. Но я о подобном не слышал.

Вот и получается, что подмастерьев, способных починить готовый амулет или изготовить копию существующего, хватает, а мастеров, способных создавать новое, довольно мало. Четыреста выпускников, вместе со мной получивших диплом, для нашего восемнадцатимиллионного королевства – капля в море. Учитывая, что почти половина вообще иностранцы и уедут к себе на родину. Потому и существует у нас один‑единственный поезд, движущийся с помощью переменного магического поля. Скорость и плавность хода, правда, на зависть. К тому же никакого дыма и шума – он просто левитирует на высоте около двух сантиметров над толстым каменным рельсом. Расстояние в сорок пять километров от столицы до Сенталя, где располагается летняя королевская резиденция, проходит минут за сорок, но за это время съедает шесть мощных накопителей на основе алмазов, наиболее емких и прочных из всех. Конструкторы бьются над проблемой уменьшения энергопотребления, но пока безуспешно.

Большинству населения приходится пользоваться тихими, чистыми, но медленными дилижансами или шумными, грязными и вонючими паровозами. Впрочем, это мое частное мнение, и мастеров магического конструирования для королевства достаточно – поезд‑то они спроектировали. Другое дело, что он слишком дорогим получился, однако далеко не факт, что при увеличении количества мастеров, занятых решением проблемы, она будет решена быстрее.

Неприятной стороной работы во дворце оказалась для меня также необходимость и внешне соответствовать уровню места обитания. Трумар в первый же день выдал мне в долг два золотых и велел обратиться в королевскую мастерскую неподалеку, чтобы заказать новую одежду. Дескать, в своих тряпках я могу ходить, если мне не стыдно, но только за пределами дворца. Где‑нибудь в районе трущоб. И прозрачно намекнул на то, что дешевку здесь распознают сразу, поэтому не надо пытаться сэкономить и тем самым бросить тень на весь цех мастеров‑конструкторов.

Таким образом, домой у меня получалось отсылать не более одного золотого в месяц, несмотря на бесплатное питание и жилье. Содержать дорогое платье оказалось тоже недешевой задачей. Амулет очистки работал исправно, но я выбросил три комплекта костюмов: камзолы, панталоны, рубашки с кружевами из дорогих тканей, – исключительно по собственной тупости. Поскольку шляться по коридорам дворца в лабораторной одежде мне категорически запретили, я вынужден был ковыряться с дефектами артефактов прямо в парадной, в результате одежды мне хватало всего на месяц максимум. Потом уже я догадался брать с собой комплект робы и надевать его поверх панталон и камзола. Вошел – определил задачу и, если предстояло заняться грязным делом, одевался. При выходе снимал и – в мешок.

Честно признаюсь, появилась у меня и еще одна прожорливая статья расходов – девушки. Самое обидное, что траты шли не напрямую – цветы, пирожное, театры, кафешки, – а косвенно. Как это может быть? Да очень просто. Наверное.

Учеба и работа мало способствовали знакомству с прекрасной половиной человечества и не только человечества. Я был до помидорной красноты стеснителен, робок и неуклюж. Боялся этого племени, как пламени, поэтому, став мастером, по‑прежнему оставался девственником. Перейти трудный рубеж между мальчиком и мужчиной помогла мне одна из горничных. Была она старше меня на пять лет, имела аппетитную фигуру и славилась тем, что коллекционировала своих любовников. По ее признанию, мага у нее еще не было, тем и привлекла моя скромная особа. Случилось все как‑то неожиданно и для меня очень даже неплохо. Во всяком случае, мучиться вопросами любого подростка: а могу ли я вообще с девушками, а понравится ли им со мной, а как подойти да что сказать, – мне не пришлось совершенно, за что девушке огромное спасибо.

Как‑то раз меня вызвали в бельевую, где испортился сушильный артефакт. В большом зале, кроме кучи белья и Карасы, никого не было. Девушка, сославшись на сквозняк, закрыла дверь на задвижку и предложила мне пройти в глубь помещения, где находился неработающий агрегат. Расстояние мы прошли небольшое, но за это время она несколько раз умудрилась прислониться ко мне то бедром, то грудью. Я краснел, деликатно отстранялся, она делала вид, что ничего не произошло, а когда я занялся ремонтом, проявила недюжинный интерес, фактически прижавшись ко мне со спины. Дескать, так ей лучше видно. Разумеется, вскоре мой собственный интерес, и отнюдь не к объекту ремонта, можно было видеть воочию – против природы не попрешь. Караса томно вздохнула, вызвав в моем теле непроизвольную дрожь желания, еще сильнее прижалась, и ее рука скользнула по моему бедру. Я повернулся к девушке лицом, не зная, что делать и как себя вести. Тогда она сама взяла мою руку и положила себе на грудь, а потом с немалой сноровкой стала освобождать меня от одежды.

– Ой, такой красивый парень и все еще мальчик, – заметив мою неловкость, весело отметила она. – Вот мне повезло! Неужели ни одна девочка не была с тобой? Что же ты за бука такой был? Да не бойся, я тебя научу, как с девушками обращаться. Ой! А чего это мы головку повесили? Никак испугались? Непорядок. Сейчас Караса это поправит… погладит, поцелует. А ну‑ка! Выше голову! Вот и умница.

Что красивый – это она подзагнула, а то, что мальчик, – правда. Ну ничегошеньки я не умел.

Самый страшный момент моей неуверенности в себе проскочил за единый миг, словно во сне. Девушка была умела и деликатна. Словно опытный лоцман, она вела нас по волнам наслаждения, не стесняясь все показывать и рассказывать. Неизвестно, от чего она получала большее удовольствие – от самой близости или от процесса обучения молодого неумехи. Наша игра затянулась. Несколько раз я доходил до вершин блаженства, и Караса, мне кажется, тоже – что я тогда понимал?

Через несколько часов, смертельно усталый, но счастли‑и‑и‑ивый, я оделся и чуть не ушел, позабыв, зачем вообще сюда приходил. Впрочем, дефект оказался мелким, и справился я с ним за пару минут. Чмокнув на прощание подругу, так и оставшуюся лежать поверх вороха тряпья с блаженной улыбкой на губах, я побежал принять ванну и переодеться.

С этого дня у меня начался период буйного увлечения прекрасной половиной, но… безуспешно. Благодаря науке Карасы я знал теперь, что делают с девушками в постели, только вот проблема: до этого надо еще как‑то эту самую девушку уговорить туда залезть. А с этим делом у меня по‑прежнему было сложно. Я их боялся как огня, краснел, стеснялся, не знал, о чем говорить, куда деть руки, которые вдруг становились лишними приспособлениями, даже старался на пути не попадаться, а ехидные горничные еще и дразнились. Завидев меня шагающим в очередные апартаменты, шли навстречу такой походкой… такой… прямо хищные кошки на охоте. В марте. А жертва, мелкий котенок, истекающий слюной и дрожащий от страха, – это я. Проще говоря, общение с противоположным полом было для меня нешуточной проблемой. Боялся я, собственно, не того, что чего‑то не смогу в постели, Караса показала мне самые разнообразные ласки и позиции. Не очень много, на самом деле, но тогда мне казалось, что я знаю о технике любви буквально все. Я до дрожи боялся отказа. А еще больше – насмешки. Все могло бы получиться, если бы кто‑то из девушек затащил меня в постель буквально за шкирку по методу Карасы. Но таковых почему‑то не наблюдалось. Видимо, перестав быть девственником, я перешел в разряд настоящих мужчин, от которых ждут не робких заиканий, а того самого… я имею в виду цветов, кафе, театров, прогулок под луной в загадочном парке…

Как все‑таки просто было раньше. Я сам себя уверял, что в близости нет ничего интересного, хотя сны этому противоречили и результат бывал очень даже отчетливо виден на простынях, но тем не менее… мало ли что во снах привидится, а в реальности хрустальный дворец может оказаться грязной халупой. Караса разбила мои заблуждения, и дворец действительно оказался дворцом, большинство залов которого я еще толком и не видел.

Мне показалось, что решение проблемы можно найти с помощью моих профессиональных знаний, а именно – приворота. Как и любое дело, я не пустил его на самотек и занялся подробным изучением вопроса. Забросив на время расшифровку записей отца и чтение книг по специальности из дворцовой библиотеки, я основательно засел за соответствующую литературу, начиная от солидных трактатов и заканчивая бульварными романами. Больше всего мне понравились трактат Мосулия «Основные признаки ауры, сочетание коих влияет на взаимную привлекательность или неприязнь индивидов» и исследование Ворука «Запахи и феромоны. Интерполовая и интраполовая коммуникация». Раньше я не заморачивался вопросами приворотных зелий, о которых с полной серьезностью щебетали мои однокурсницы, закатывая глазки: «Ах, если бы эффект был чуть более стоек! Ах, если бы эффективность была чуточку повыше!» Теперь же я сам увлекся и с головой влез в решение задачи. На два месяца заперся в своей лаборатории, отвечая только на сверхсрочные вызовы, и рассчитал‑таки амулет, способный в сочетании с новым приворотным зельем… нет… не влюбить кого угодно невесть в кого или во что. Такие легенды – для дилетантов и обывателей. Любовь никакими зельями не сотворишь, а вот приязнь и физическую притягательность повысить вполне можно.

Мой амулет, сделанный в виде серебряного медальона, правда, излишне массивного, фактически подделывал ауру носителя таким образом, что делал ее максимально совместимой и привлекательной для избранника или избранницы. В общем‑то, без разницы, кто кого хочет привлечь, главное – поместить в амулет кусочек плоти объекта, лучше всего локон, и аура носителя примет конфигурацию, соответствующую наибольшей привлекательности для объекта. Зелье в этой связке выполняло вспомогательную роль, влияя на запах тела, делая его возбуждающим… скажем так, аппетит. При этом капать надо отнюдь не в бокал объекта, а исключительно в свой собственный – запах‑то чей подделывать требуется? Вот именно! А что толку менять запах самого объекта? Теоретически он сам себе и так должен нравиться. Хотя, пожалуй… интересно, влюбится объект в самого себя или нет? А если влюбится, то в чем это выразится? Как он сам себя целовать‑то будет в «уста сахарные»?

Эта мысль меня немного рассмешила. Не образ парня или девицы, страстно целующей зеркало, а эти самые сахарные уста из сказок. Там герой, задушив горного великана косынкой спасаемой дамы сердца, целует ее именно в «уста сахарные». Понятно, что речь на самом деле идет о вкусе, но если прикинуть на вид… Я знаю только белый, желтый и коричневый сахар. Что‑то не просыпается лично у меня энтузиазм целовать девушку в эдакие губищи, присущие скорее несвежему зомби.

Через пару дней капать в бокал уже не потребуется, но заряжать накопитель амулета раз в месяц или два все‑таки придется, поскольку стойкость эффекта напрямую зависит от частоты встреч. Так что, скорее всего, ежемесячно. Другое дело, что аура – штука изменчивая. В частности, Ворук на основе многолетних наблюдений за супружескими парами основных рас пришел к выводу, что с течением времени ауры супругов меняются, подстраиваясь друг под друга, и тем успешнее, чем большее участие в этом процессе принимают оба супруга. Разумеется, воздействуя не напрямую, а вырабатывая понимание и доверие друг к другу, идя на компромиссы, подстраиваясь и подлаживаясь, то есть фактически, что называется, сживаясь друг с другом. При неудачном браке наблюдается, наоборот, расхождение признаков совместимости.

Таким образом, со временем образец в амулете необходимо менять на более свежий, чтобы подстроить собственную ауру под изменения в объекте.

Я‑то поначалу думал сделать универсальный амулет, способный действовать без образца (локона), но все оказалось настолько индивидуальным, что мне пришлось отказаться от этой мысли.

Объектом для «полевых» испытаний я выбрал девушку, которая даже не улыбнулась мне ни разу. Не скажу, чтобы дворцовые красавицы все без исключения доброжелательно скалились мне, но явной неприязни в большинстве своем ко мне не проявляли, а некоторые, вероятно, были бы не прочь кое‑что, если бы я хоть попытался «подбить к ним клинышки». Эта же красотка смотрела так, будто видела перед собой омерзительную жабу, а не меня. Да и, согласно усвоенным теориям, у нас с ней была идеальнейшая… несовместимость.

Не буду рассказывать подробности, но, во‑первых, меня откровенно стала избегать Лизара, с которой в последний месяц, как мне казалось, стал налаживаться кое‑какой – вот именно, что кое‑какой, – контакт. Набравшись храбрости, я робко у нее спросил – верх смелости для меня, – что со мной не так. Она поморщилась, но ответила. Сказала, что вонять от меня стало, как от старого козла в волчьей шкуре, а от всей фигуры прет такая волна злобной энергии, что она теперь боится, как бы я не побил ее, варварски намотав косы на руку, и не изнасиловал в ближайшем темном углу. Зато, во‑вторых, испытуемая, напротив, прониклась ко мне нежными чувствами, выразившимися в том, что она затащила меня в какую‑то каморку и с рычанием голодного льва попыталась раздеть методом растерзания материи панталон. Пришлось срочно деактивировать амулет, постыдно бежать и недельку прятаться, пока настройки запаха не придут к изначальным, чтобы уж полностью вернулась наша несовместимость. Ну не хочется быть изнасилованным. Хотя… может, мне понравилось бы? В общем, при встрече через недельку она посмотрела на меня, как и прежде, с омерзением, но и с некоторым недоумением: чего это на нее не так давно накатило?

Честно скажу – такие манипуляции с людьми меня не вдохновили. Все‑таки это, как ни назови, хоть, например, повышением индивидуальной привлекательности средствами магии, все равно будет обманом. И сравнение с боевой женской раскраской, украшениями, духами, платьями, туфлями на высоком каблуке, вроде бы служащими той же цели, на самом деле неуместно. Все эти ухищрения видны не только магам, в отличие от амулета. Под платьем амулет разглядеть и разгадать, для чего предназначен этот медальончик с локоном, только опытный маг сможет, и то в состоянии магической концентрации. А в таком состоянии постоянно не ходят. Это все равно что на руках прогуливаться и удовольствие получать. О последствиях тоже не мешало бы подумать. То, что, очень возможно, со временем у такой привороженной пары «стерпится – слюбится», не удаляет полностью налет некоего мошенничества.

В общем, закинул я амулет в ящик лабораторного стола и забыл о нем на долгое время. Однако проблема как была, так и осталась.

Помогла, как ни удивительно, снова Караса. Она подошла ко мне во время очередного приступа уныния, свойски чмокнула меня в щечку, хотя наш бурный роман закончился через три недели, как начался, и сказала, что знает один рецепт, с помощью которого я смогу преодолеть свою робость. А именно – курсы лицедейства и актерского мастерства. Дескать, не обязательно потом перебираться в театр, главное, научиться вести себя более раскованно и не бояться выступлений на публике. Если я когда‑нибудь стану преподавателем, мне это тоже, без сомнения, поможет. Она сама проучилась на таких курсах с полгода и знает, о чем говорит. Благодаря им она, собственно, и смогла выдержать отбор во дворцовые служанки. А он был очень непрост. Умение держать себя прилюдно сыграло не последнюю роль.

Я тут же вдохновился, в свою очередь, чмокнул Карасу и чуть ли не бегом побежал к мастеру. С кем еще можно посоветоваться и как правильно выбрать курсы, если даже Караса ничего не могла посоветовать, поскольку училась в провинции?

Трумара в лаборатории не было, зато Аримил опять что‑то толок и смешивал. Отношения с ним у меня довольно быстро наладились. Он оказался совсем не заносчивым и высокомерным, как мне показалось при встрече, а вполне доброжелательным парнем. Подмастерье даже признался, почему так меня встретил. Всего лишь побоялся, что я буду конкурировать с ним за лабораторию и внимание учителя. А когда понял, что у меня действительно есть своя лаборатория и мастера я беспокою – удивительно для «удава» – крайне редко, совсем оттаял. Окончательно же сменил гнев на милость после того, как я помог ему с расчетами одной штуковины, над которой он долго бился. Аримил, конечно же, мог попросить помощи у учителя, но тут было дело принципа – он хотел сам понять, в чем там загвоздка. Ему как раз понравилось, что я тоже не стал делать все за него, а по училищной привычке – немало превосходников просили меня помочь в свое время – стал наводить его на мысль, раскладывая задачу «по полочкам». К решению он пришел сам, и оно было истинно его.

– Ну чего приперся? – манеры, к сожалению, у парня остались прежними, однако я привык.

Делать в ожидании мастера было все равно нечего, и я рассказал все как на духу.

– Девок, значит, соблазнять собрался.

Не понимаю, чего он хмурится. Нет. Не просто хмурится – он в ярости.

– Аримил, я понимаю, что у тебя таких проблем нет – девчонки сами мучаются, как бы тебя в койку затащить. Но мне‑то с моей внешностью как быть?

– А что не так с твоей внешностью? Одни лучистые глаза чего стоят!

– Ехидствуешь?! Глаза. Что глаза? Я и сам не знаю, какого они цвета, а ты – «лучистые». Хочешь поиздеваться – придумай что‑нибудь получше.

– Ну‑ка, ну‑ка…

Аримил подошел ко мне вплотную и всмотрелся. Я вдохнул его запах…

– Аримил! Скажи честно.

– Что?

– Как вам, эльфам, удается так приятно пахнуть? Прямо сосновый бор знойным полднем. Обалдеть!

Аримил вдруг отшатнулся от меня, засмущался, покраснел, будто я ему невесть какой комплимент выдал, и, не отвечая, задал встречный вопрос:

– А… а почему ты решил, что я эльф?

– Ну, я не девушка, чтобы говорить тебе комплименты, но все‑таки среди людей такими красивыми редкие девушки бывают, зато эльфы сплошь и рядом. Логично? Назвался бы ты Аримилой, я бы решил, что – эльфийка. Однако, если с трудом, но я могу как‑то объяснить, что делает у человеческого мага мужчина‑эльф, то уж что делает эльфийка, совершенно не представляю… Логично?

– А, ну да… – завороженно слушавший меня парень словно опомнился и непонятно протянул: – Ло‑о‑огик.

– Что‑то неправильно?

– Нет‑нет. Все так. Ладно. Я знаю, как тебе помочь. У меня есть знакомый директор подходящих для тебя курсов, только ты ему ничего про меня не рассказывай. Уговор?

– А чего рассказывать? Он небось побольше моего о тебе знает. Я и вижу‑то тебя очень редко. Откуда приходишь, куда уходишь, кто ты вообще…

– Я не хочу, чтобы он знал о моих занятиях здесь. Не хотелось бы распространяться почему‑отчего…

– Хорошо. Как скажешь.

Аримил быстро нацарапал записку и, не запечатывая, протянул мне.

«Уважаемый ньор директор. Прошу вас по возможности принять на обучение подателя сего, мастера магоконструирования Гаррада».

Вместо подписи была какая‑то закорючка, похожая то ли на стилизованную букву «А», то ли на «Л».

– Курсы находятся на Пушечной аллее, дом семнадцать. Отсюда пятнадцать минут хода. Найдешь. Ну, иди. Учись.

Он улыбнулся так, будто приготовил мне какой‑то хитрый подвох. Так оно и было, но вот в чем он заключается, я сначала не понял.

Трехэтажный дом в небольшом тенистом парке распахнул мне свои объятия в виде весело скалящегося привратника двухметрового роста, больше похожего на отставного гвардейца, чем на лакея в энном поколении. Глянув на записку, он почтительно согнулся в поклоне и подробнейшим образом объяснил, где находится кабинет директора.

Представительный мужчина с аккуратной, даже щегольской, бородкой и усиками – не актер, стало быть, – оказался на месте и принял меня сразу же. Прочитав записку, открыл сейф у себя за спиной, достал папочку, аккуратно и вроде даже почтительно вложил в нее записку, папочку снова убрал в сейф, а тот закрыл на ключ.

– Что ж, ньор Гаррад. Мы рады приветствовать вас в нашей мастерской «Четыре стены». Возможность принять вас у нас имеется. Занятия, правда, уже начались, но вы, я уверен, быстро нагоните. График очень напряженный. Занимаемся практически без выходных шесть часов в день по вечерам. Весь двухгодичный курс стоит двадцать золотых, если готовы оплатить сразу, или по одному золотому в месяц. Прошу ознакомиться с программой и сообщить мне ваше решение.

– Простите, а почему «Четыре стены»?

– Ох, это вы меня простите. Я уже привык, что к нам поступают заядлые театралы, которые сами хотели бы оказаться на сцене, и я не думал… В общем, все объясняется просто. В отличие от школ классического театра мы проповедуем, если можно так выразиться, стиль естественного поведения на сцене. Только правда жизни! Актеры должны как бы отгораживаться от зрителей четвертой стеной комнаты и действовать так, словно никаких зрителей нет, а они просто живут. Наши декорации также максимально соответствуют настоящим объектам природы. Минимум условностей, максимум натуральности.

– А‑а‑а… э‑э‑э… я вас правильно понял? Если герой или героиня пьесы должны справить нужду, они снимут штаны или поднимут юбку и присядут прямо перед зрителями?

– Ну не до такой же степени, разумеется. Однако если герою по ходу пьесы надо выпить вина, он выпьет из настоящего кубка напиток, похожий на вино. Я понятно объяснил?

– Да. Благодарю вас.

Программа курсов меня поразила. Понятно, для чего там «актерское мастерство, пантомима, танец, вокал, сценическая речь, костюм, реквизит и формирование декораций». Но для чего «борьба, в скобках разные стили с пп и без пп; фехтование, в скобках все оружие; маскировка; наблюдение и сопровождение…» и много чего еще.

– Не удивляйтесь. Мы готовим синтетического актера, способного играть самые разноплановые роли, а для этого он должен быть всесторонне подготовлен. Очень часто к нам на спектакли приходят офицеры самых разных родов войск. Они могут быть снисходительны к актерам, но актеры хотя бы основы их службы должны знать. Иначе сложно включить зрителя в игру под названием театр, – немного патетически пояснил директор.

– Но фехтование для чего?

– Актер играет дворянина. Сцена дуэли. Он выходит к противнику, держа шпагу, как неопытная уборщица швабру. Вместо трагедии сцена превращается в фарс. Замысел режиссера и все труды коллег‑актеров насмарку. Я понятно объяснил?

– Да‑да. Благодарю вас. Вполне. А‑а‑а… что такое с пп и без пп?

– Что?

– Вот здесь. Борьба с пп и без пп.

– А‑а… Это? Борьба с подручными предметами и без подручных предметов.

– Ну а это‑то зачем?

– Три года назад делегация «Гоблин‑опера» посетила спектакль, где по ходу пьесы ночной убийца должен прийти к герою и тяжело ранить его. После этой сцены делегация покинула зал и отказалась подписывать договор о сотрудничестве. У них вообще в оперу берут чуть ли не младенцев и всерьез обучают борьбе. Такая профанация, как у нас, по словам руководителя делегации, почтенного ФыРуСи, глубоко ранила их сердца. Они сочли для себя невозможным участвовать в подобном позорище.

И что я лезу со своими вопросами? Точно так же этот дядя мог бы пристать ко мне: а зачем, дескать, алхимия и математика для магического конструирования?

Я закивал, и, видимо от трясения мозгов, все встало на свои места. Вот в чем подвох оказался. Аримил явно прекрасно знал, что с таким‑то графиком занятий мне будет просто не до девушек. Вряд ли останутся силы, да и возвращаться придется тогда, когда все порядочные девушки давно будут спать. А непорядочные – без партнеров не останутся и вряд ли станут «глазоньки свои проглядывать», не появилась ли моя кособокая тень на дорожке.

Уговорить себя мне удалось без труда. Стоило только пообещать самому себе бросить это дело, как только я научусь общаться с девушками более‑менее гладко.

В группе вместе со мной были пять парней и семь девушек – тоже отличный повод изучить эти таинственные существа в их любимой среде обитания. Во всяком случае, все романы единодушны в том, что любая девушка – с младенчества прирожденная актриса. И даже дом свой они вольно или невольно стараются превратить в театр.

Что сказать? Поначалу, как и ожидалось, на сцену меня выталкивали пинками. Я стоял перед своими же товарищами и режиссером, что‑то блеял молодым козликом, таращился круглыми от испуга глазами в потолок, пытался ходить по сцене на несгибаемых ногах, словно на ходулях, прижав к груди судорожно сжатые кулаки.

Потом потихоньку дело пошло. Учили нас на совесть. Наставники частенько были похожи на актеров, как старый любитель пива на молоденькую балерину, и драли с нас три шкуры, выжимая пять ведер пота. Домой я возвращался поздно, ветром колеблемый и сухой, будто завалившийся за комод сухарь. Очень мне помогала в овладении новой наукой моя профессия. Что‑то было схожее в том, как следует концентрировать внимание при конструировании артефактов и при надевании чужой личины. Разница только в том, что магия в основном ориентирована вовне, а актерское мастерство внутрь себя. Да и по остальным предметам многолетняя практика в концентрации внимания также приносила свои плоды.

Два года пролетели, как во сне. Реально отдыхать я мог только в рабочие часы, выполнив свою работу. Так что кровно был заинтересован в том, чтобы делать ее на совесть. Чем реже меня вызывают на ремонт или зарядку накопителей, тем больше времени я мог посвятить отдыху или очередным безуспешным попыткам понять записи отца. Ну, не понимал я, что он такое придумал. Во многом его работа опиралась на труды того самого Иохима, который создал легендарную «Звезду» и, по легенде, уничтожил все свои записи, как ненужный мусор. Ходили, правда, слухи, что есть тетрадь одного из учеников Иохима, где тот конспективно записал основные идеи учителя, но где она находится, никто не знает. Если предположить, что отец у кого‑то ее купил, то это объясняет как наше быстрое разорение, так и его надежды на прорыв в области магического конструирования. Самонадеянность, я бы сейчас сказал. Судя по тому, что прошло столько времени, а ученик великого мастера так ничего и не добился, хотя напрямую общался с мастером и своими ушами слушал его объяснения, дело это очень непростое. Мне достались записи отца с его комментариями, возможно, к той самой тетради. Однако самого первоисточника не было. Высока вероятность того, что тетрадь погибла вместе с отцом.

Почему я не бросил курсы, как собирался? Сам не знаю. Наверное, скука и ежедневная дворцовая рутина подтолкнули меня к продолжению занятий. В мастерской было интересно. С однокурсниками мы сдружились, а с некоторыми девушками стали – временно, конечно – гораздо ближе, нежели предполагают просто дружеские отношения. На курсе царил дух праздника и веселья. Трудные задания наставников, а у нас были признанные мастера – звезды столичных театров, – пробуждали азарт и желание выполнить их как можно лучше. Не скрою, в первый раз в облике спившегося плотника я шел в харчевню, где в основном собирались люди этой профессии, испытывая нешуточную слабость в коленках. За настоящего плотника меня там все равно не приняли, посмеялись и, узнав, что я не шпион, а просто учусь на лицедея, рассказали, что было не так, и даже пригласили к себе понаблюдать за их работой, дабы я больше не путал походку кузнеца с походкой плотника. Урок был действенный, и я тогда понял, наконец, зачем в программе обучения были столь странные для актера предметы.

Выпускные экзамены для меня прошли весело и совсем не страшно. Не сказать, что мне было все равно, но менять профессию я не собирался, а то, что хотел, уже получил, поэтому считал: дипломом больше, дипломом меньше… Возможно, отсутствие страха и благоприобретенный кураж сказались положительно при исполнении экзаменационных этюдов. После экзаменов я и еще шестеро выпускников получили приглашения в театры столицы. Все, кроме меня, с удовольствием приняли его. Я отказался, поскольку свою нынешнюю профессию любил и не терял надежды когда‑нибудь разгадать записи отца.

В последующие полгода или больше я наверстывал то, что пропустил во время учебы, благо «юбок», не желающих быть пропущенными «милым мальчиком», во дворце хватало: горничные, прачки, камеристки, фрейлины и… гостьи. Баронессы, виконтессы, графини частенько тоже бывали не прочь развеять скуку с молодым мастером‑магом, выглядевшим мальчишкой максимум пятнадцати‑шестнадцати лет, но таким куртуа‑а‑а‑азным… А я всего лишь использовал свои новые знания и начинал играть роль сердцееда, как в этюдах мастерской. К моему удивлению, прием срабатывал практически всегда. Говори много‑много комплиментов, веди себя с девушкой, как с богиней, будь уверен в себе – атакуемые это тонко чувствуют и непременно снизойдут. А что делать? Тяжелое детство – деревня… Игрушки были по большей части тряпичные – отца‑столяра у меня не было, а мать умела немного шить. В общем, я пил вино блаженства полной чашей, иногда приползая чуть ли не на четырех косточках в свои апартаменты. Бывало, и выпроваживал из своих… воздушным поцелуем, не в силах встать с постели.

Однажды я получил из дома письмо от сестры. Обычно мы переписывались с матерью. Она мне сообщала скудные новости нашего городка и как продвигается учеба у сестры, а я ей самый минимум о себе. Ну не люблю писать письма. О чем там говорить? О работе? О девушках? Первое ей непонятно, а о втором говорить пока рано. Нет ведь ничего серьезного. Так вот. Послание от сестры меня удивило – она, как и я, тоже «большая любительница» писем. Но здесь повод был достаточно серьезный. У матери стали отказывать ноги, а целитель запросил пятнадцать золотых, обещая полное исцеление, если сделать операцию в течение трех месяцев. Меньше взять за свои услуги он никак не мог – гильдия целителей, мягко говоря, не поняла бы такое нарушение гильдейского закона о ценах на услуги. Сестра ничего не просила и написала только затем, чтобы я знал действительное положение вещей, хотя мать была категорически против.

Деньги нужны были срочно и много. Несмотря на то что я немного успокоился и стал гораздо меньше тратить на девушек, но зато чаще гулял по столице, посещал платные парки, музеи, покупал книги по специальности, хотя ничего полезного в них уже давно не находил, но вдруг… и ради этого «вдруг» я их и покупал. Питаться, будучи в городе, приходилось в дорогих ресторанах и ресторанчиках – Трумар категорически запретил даже заглядывать в дешевые обжорки, «дабы не дискредитировать звание дворцового служащего, а тем более мастера магического конструирования». Вот и приходилось за чашечку чая с булочкой платить столько, сколько в нормальном трактире за полноценный обед. Я, разумеется, старался в городе не обедать, но если гулять с утра, то к вечеру уже кишки к позвоночнику прилипают. Сам понимаю, что зажрался, но к хорошему и особенно к искусству нашего повара привыкаешь очень быстро. Толстым я все‑таки не стал и… высоким тоже. Хотя говорят – это дело наживное. Я – про «высоким». Вроде люди до двадцати пяти лет продолжают расти, а уж теперь‑то, с полноценным питанием, я просто обязан достичь хотя бы верхней границы среднего роста. Немало денег уходило также на поддержание «надлежащего внешнего вида»: костюмы, рубашки, манжеты, носки, башмаки, душистую воду и мыло.

Таким образом, ну никак у меня не получалось при столичных тратах отсылать домой больше полутора золотых. Иногда, правда, перепадало кое‑что от гостей экс‑монарха за мелкий ремонт их амулетов и артефактов, но довольно редко. Основная масса заказов закономерно шла Трумару как признанному грандмастеру, а не мне – недоучке. Мне доставались сущие крохи, которые я также отправлял домой. По расчету получалось, что требуемую сумму мы сможем накопить не раньше чем через десять месяцев, если ни медяшки не тратить. А как не тратить, если мелкой требуется в старших классах все больше, а у матери в связи с болезнью клиентов все меньше?

Занять мне не у кого. Подработать на стороне негде. Осталось что‑то продать, но, кроме как самого себя в рабство, ничего на ум не приходило. Так и ходил я с неделю, весь свой «могучий» разум направив на решение этой задачи, пока не получил вызов в апартаменты графа Вантского. Это был старый безобидный маразматик, служивший верой и правдой еще отцу экс‑монарха, но и с сыном находившийся в дружеских отношениях. Он в противоположность остальным старикам обожал прохладу и свежий воздух, поэтому очень трепетно относился к работе артефактов – охладителей и освежителей воздуха. Меня в течение его срока проживания уже более трех месяцев раз десять звали к нему перенастроить артефакт‑охладитель. То ему было слишком жарко, то холодно, то воздух, на его взгляд, не соответствовал морскому, то, наоборот, горному. В общем, практически раз в неделю я ходил к старому графу как по расписанию и без истерик или какого‑либо недовольства, что, видимо, очень нравилось графу. Он не хотел меня отпускать и, как правило, долго и много рассказывал о былом. В этот день он встретил меня чуть ли не со слезами на глазах.

– Снова охладитель барахлит, ньор? – привычно осведомился я, на что получил ответ, удививший меня:

– Нет, юноша, охладитель в порядке. У меня беда приключилась. Сломался мой любимый артефакт, доставшийся мне еще от деда. Семейная реликвия. Работа самих, – он воздел палец к потолку, – таинственных шируши!

– Ши…

– Шируши, юноша. Шируши! Говорят, сами себя они называли довольно труднопроизносимо: ссссшшширусссссшшшшиии.

– Никогда о таких не слышал, – честно признался я.

– А почти никто и не помнит уже, что такие были. Я сам, а прожил я уже немало лет, слышал о них только от своего деда. Жили они там, где сейчас пустыня… на северной границе нашего королевства. Или южной со стороны приморского княжества. Не помню. Спорная и никому не нужная территория, ибо не живет там никто после их исчезновения.

– А что с ними сталось?

– Дед и сам не знал. Не в его времена все это происходило. Одни говорят, что передрались они друг с другом, а маги были могучие, умелые, вот и перебили все живое вокруг, в том числе и себя. Другие говорят, что ушли в иные миры. Кто знает?

Дед по‑стариковски пожевал губами и надолго замолчал. Я не решался прервать его размышления, сел в кресло и снова стал думать, где взять деньги.

– От шируши осталось не очень много амулетов. Семьи, где они хранятся, строжайше берегут тайну, поскольку их стоимость столь велика, что жадные люди не остановятся ни перед чем, чтобы заполучить хотя бы один. Тебе я рассказываю потому, что… ах, да какая разница. Трумар не смог исправить, а тебе тоже вряд ли удастся. Неработающий же амулет представляет собой только историческую ценность.

– Значит, я ничем не смогу помочь?

– Боюсь, что так, юноша.

– Тогда я пойду?

– Как?! – граф, несмотря на свое воспитание, даже вытаращился на меня, словно простолюдин. – И ты не захочешь хотя бы взглянуть на него?!

– Вы же сами говорите, что грандмастер не смог ничего сделать, почему вы думаете, что я с моими скромными познаниями…

– Даже величайший мастер… да‑да, я еще не совсем омаразмел, чтобы забыть вашу иерархию… Даже величайший вряд ли что‑то может сделать, но бывает, что новичок свежим взглядом, так сказать… Ну или посмотреть на него хотя бы как на историческую ценность. Неужели тебе настолько нелюбопытно?

– Вообще‑то я не увлекаюсь антиквариатом, – забормотал я смущенно в свое оправдание. – Да и про этих…

– Шируши.

– Да, шируши, узнал только что от вас…

– А как же профессиональное любопытство?

Оказывается, граф очень непрост. Очень. Если бы не мысли о деньгах, я бы никогда не упустил возможность посмотреть на работу мастеров, труд которых и в наше время очень ценится.

– Не надо оправдываться, – с коротким стариковским смешком остановил граф мои готовые быть произнесенными оправдания. – Я вижу, мысли твои, юноша, в настоящее время далеки от работы. Что‑то тебя гнетет. Не поделишься со стариком?

Я в двух словах описал ситуацию с матерью и целителем, твердо про себя решив, что ни в коем случае занимать у графа не буду. Ну, разве что под небольшой процент и с рассрочкой на два года минимум.

– М‑да. Ситуация неприятная. Юноша из хорошей семьи без денег. Увы, такое бывает, и довольно часто.

– А почему вы решили, что из хорошей семьи? У меня мать – прачка.

– Кто она сейчас, не имеет значения, а кем была – очень даже имеет. Ты не умеешь прятать свое воспитание. Уверен, что и за столом короля ты не запутаешься, какой вилкой колоть устрицы. Шучу. Но тем не менее этикет в тебя вдолбить успели. Впрочем, не важно. Главное, я никому не даю в долг и сам не беру. Таковы мои принципы. Однажды пришлось занять, так эти кровопийцы ростовщики чуть все графство у меня не оттяпали. С тех пор я поклялся – не брать и не давать.

Я не был так уж разочарован, поскольку не очень‑то и рассчитывал на графскую благотворительность, но сердце все равно тоскливо екнуло. А старичок продолжил:

– В долг я не дам, а вот… заплатить за работу по ремонту амулета мог бы себе позволить, учитывая, что пятнадцать золотых по сравнению с его стоимостью – это такая мелочь…

– Кх‑гм, – что‑то у меня в горле пересохло. – А можно все‑таки взглянуть?

Сказать по правде – надежды отремонтировать то, от чего отказался мастер Трумар, действительно очень хороший мастер, у меня практически не было, но, трамбирамаксапаратам, попытаться я был просто обязан.

– Ну вот и отлично.

Старичок проковылял к дверце сейфа – такими встроенными хранилищами были оборудованы все комнаты дворца, предназначенные для проживания высокопоставленных гостей, мои в том числе, – и достал небольшую шкатулку, где на бархатной подушечке лежал тонкий, простой на вид браслет из белого металла.

– Вот он. Что он делает – не скажу. Сам определишь – твое знание будет. Нет, так и знать тебе незачем.

– Я могу забрать его в лабораторию? – спросил я. – Может, я вижу сложности там, где их нет.

– Разумеется, нет, юноша. Эту комнату он покинет только вместе со мной. Если тебе нужны инструменты, то их доставят прямо сюда. Я распоряжусь.

Ничего пилить, строгать или травить кислотами я не собирался, поэтому просто придвинул кресло поближе к столу и углубился в изучение встроенных контуров.

М‑да. Разглядев повнимательнее начинку амулета, я хотел сразу отказаться от ремонта и поискать более простой путь добычи денег – например, ограбить королевскую сокровищницу. Такого сложного переплетения магем я еще нигде не видел. Да‑да, их там было превеликое множество, и все они были связаны в единую структуру по неизвестному мне – надеюсь, пока – принципу. Магема обычно объединяет целый набор элементарных контуров, выполняющих некоторые простые действия с реальностью в заданной последовательности и с требуемой мощностью. Я старательно загнал в угол сознания, самый дальний и темный, мысль о том, что не справлюсь, и вывел на передний план другое соображение: когда мне доведется и доведется ли вообще увидеть такой амулет? В существование мифических шируши, сгинувших невесть когда и где, я не очень‑то поверил, но то, что этот браслет изготовил великий мастер, сомнений у меня не вызвало. Во всяком случае, упустить такую возможность чему‑то интересному поучиться я не мог и не хотел. К тому же мне обязательно надо было отвлечься, поскольку мысли «как достать деньги?» двигались уже по третьему кругу, а никакого приемлемого выхода не наблюдалось.

Короче говоря, я плотно засел за браслет. По распоряжению графа мне приносили еду в его апартаменты и не беспокоили ремонтными работами. Дни шли за днями, и постепенно я стал все лучше понимать структуру магем и контуров. В этом, как ни странно, мне помогли записи моего отца, которые я долго и безуспешно пытался до этого понять. Отец тоже занимался магоконструированием и был на пороге открытия.

Примерно через две недели я стал многое узнавать в магемах и особенно в управляющих контурах. Здесь был целый их сборник. Они никак не воздействовали на реальность, а исключительно управляли работой других. Меня восхитило, например, как с помощью управляющего контура многократно выполнялся один и тот же контур, каждый раз с новыми параметрами. Нас же учили так: для того чтобы осветительная палочка мигнула пять раз, в магему необходимо прописать пять контуров, реализующих по одной вспышке. Здесь же надо было прописать всего один, но заключить в контур, который заставит ее сработать пять раз. Можно указать другое количество или вообще поручить другому контуру вычислить потребное число раз. Какой огромный простор для создания амулетов даже с парой этих контуров открывается! У меня аж дух захватило. Это же простой человек сможет указать амулету, сколько раз он, например, должен мигнуть. Ой, не зря я все‑таки взялся за эту работу. Ой, не зря!

Возвращаясь поздно к себе в лабораторию, я еще пару часов сидел и переносил магему за магемой, контур за контуром, все, что запомнил, в специально созданный артефакт, чтобы иметь возможность в любой момент вернуться к изучению этого шедевра конструкторской мысли.

За две недели напряженной работы я так и не разобрался в хитросплетениях силовых линий браслета и совсем было решил отступиться, как заметил неправильность в одном из уже знакомых управляющих контуров. Он отвечал за выбор того или иного исполнительного контура в зависимости от состояния специальной магемы, которая «умела» только изменять свое состояние и хранить это изменение в себе. Причем расположен этот контур был непосредственно у внутренней поверхности браслета, где его контакт с кожей наиболее плотный. Видимо, специальная магема как раз и определяла какие‑то параметры кожи, а управляющий контур запускал на выполнение исполнительные.

Страшно было вносить изменения в такое вот чудо – а вдруг я ошибаюсь и ничего такого там нет? С другой стороны, амулет все равно не работает. Эх, была не была! Я осторожно, чуть дыша, восстановил структуру и, заблокировав остальные участки, направил слабенький поток энергии. Ее свободная циркуляция показала мне, что здесь теперь полный порядок.

Весь бледный от волнения и шатаясь от слабости, я встал из‑за стола. Граф, тихо сидевший в дальнем углу кабинета с книгой на коленях, мгновенно встрепенулся и вопросительно посмотрел на меня.

– Я сделал, ньор. Все, что мог. Если у меня не получилось, большего сделать я не смогу.

– Ты разобрался, что он делает?

– Нет, ньор. Но я, кажется, уловил, где дефект, и постарался исправить его. Что получилось – судить вам.

– Хорошо. Можешь быть свободен. До конца дня ты еще в моем распоряжении. Иди отдыхай. Я проверю амулет и, если все в порядке, отдам тебе оговоренную плату.

Вернувшись в свои апартаменты, я прямо в одежде рухнул на кровать и заснул беспробудным сном.

Проспал до обеда следующего дня. Никто меня не беспокоил. «Крикун», магический переговорник голосовой связи, молчал, словно во дворце больше ничего не ломалось и мои услуги никому не требовались. Спокойно умывшись, почистившись и причесавшись, я сбегал на кухню и поел прямо там… сразу за пропущенный ужин, завтрак и полдник – куда только влезло? – и пошел к Трумару.

Визит к мастеру пришлось, однако, отложить, поскольку за дверью меня дожидался лакей с просьбой ньора графа первым делом навестить его. Лакею было приказано не мешать мне приводить себя в порядок.

– Что ж, юноша, амулет работает как новенький! – граф сиял, как начищенный серебряный. – Он так четко не работал уже много лет! Ты настоящий грандмастер! Разобрался в его предназначении?

– Увы, нет, ньор.

– Ну, это к лучшему. Я так считаю. Однако я вызвал тебя не только для того, чтобы заплатить за услугу, но и предупредить. Вот, кстати, чек банка гномов Скалаломакиных, его филиалы есть везде и в твоем городе тоже, я специально справлялся. А теперь, юноша, как ты считаешь, о чем я хотел с тобой поговорить?

– Вероятно, о том, чтобы я держал в тайне существование амулета, а тем более его ремонт.

Граф одобрительно кивнул, а я добавил:

– Да и какой может быть ремонт того, чего нет?

– Ты оправдал мое мнение о тебе. Молодец. Не только воспитанный, но и умный. Это хорошо. Если сможешь накопить достаточно денег, а почему‑то я не сомневаюсь, что у тебя получится, то обращайся. Буду жив – помогу с твоим главным делом.

Намек старика я понял, только в отличие от него не считал это дело главным в своей жизни. Впрочем, может быть, со временем я переменю свое мнение, поэтому ничего не сказал на его предложение и просто поклонился с большим уважением. И почему прислуга зовет его старым маразматиком – не понимаю. Его разум даст сто очков вперед даже самым умным из лакеев. Будто подслушав мои мысли, старик захихикал:

– Меня считают старым маразматиком – ну и пусть себе. Мне это только на руку. Ты не представляешь, юноша, насколько проще ориентироваться в обстановке и реализовывать свои планы, когда тебя никто всерьез не воспринимает. Так вот! – он поднял указательный палец вверх в знак особого внимания. – Ты все это время работал над ремонтом вот этого перстня, – значит, не только знак внимания, но и еще перстень с крупным рубином на пальце имеет значение. – Будут спрашивать, почему так долго, говори: капризы старого идиота. Не спорь и не деликатничай. Именно так. Говори про меня гадости, не стесняясь. Я переживу. Сохранение родовой тайны гораздо важнее. Говори, что заставлял тебя по десять раз переделывать работу. Дескать, достал капризами… и так далее и тому подобное.

Тут у меня легкий морозец по коже пробежал: а ну как старик решит избавиться от юнца, узнавшего страшную тайну?

– Не бойся, убивать тебя никто не будет (он что, мысли читает?). Это просто нерационально. Почему? Додумайся сам. Голова у тебя неплохо варит. Но одно соображение я тебе все‑таки приведу. Если у меня еще что‑то сломается, ты ведь не откажешься помочь? Где я еще найду мастера, способного исправить амулет самих шируши?! Кроме того, если хочешь, я и другим владельцам амулетов шепну, что есть у меня такой мастер. Только вот лучше, поверь опыту старика, если никто не будет знать, кто ты такой, и все сделки проводить через меня. Согласен? Обещаю, что в оплате не обижу. Теперь могу признаться, что пятнадцать золотых за ремонт такого амулета – цена раза в три заниженная. Однако и ты еще не признанный специалист в этой области. Ну как? По рукам?

Я молча кивнул. Пересохшее горло не давало издать ни звука. Граф протянул мне руку, я ее пожал и, наконец, откланялся.

По дороге я обдумал, что скажу мастеру, но говорить ничего не потребовалось. Трумар известил только, что меня до сего дня не тревожили по просьбе графа, но теперь каникулы кончились и пора браться за работу. Он передал мне список неотложных дел и выпроводил за дверь. Аримил был здесь же, но никаких враждебных действий не предпринимал. Я сомневаюсь, видел ли он меня вообще. За все это время мы с ним пересекались не очень часто. Я у Трумара бывал довольно редко, в основном для консультаций по сложным вопросам или для получения очередного задания, выходящего за рамки обычных обязанностей по мелкому ремонту артефактов, Аримил появлялся у него по какому‑то своему графику. Откуда он приходил и куда уходил, кто он, где учится или работает, я до сего дня так и не узнал, да, по правде, и не очень интересовался.

Больше девяти месяцев мне потребовалось, чтобы «родить» понимание принципов работы браслета графа. Это было… Грандиозно! Великолепно!! Фантастично! Несмотря на сложность понимания элементарных кирпичиков, из которых строилась система контуров, их связь и взаимодействие, создавать на ее основе амулеты и артефакты сделалось задачей если не простой, то довольно‑таки рутинной. На первый взгляд при создании обычных, самых распространенных амулетов и артефактов с помощью системы шируши – существуют они или нет, не важно – магем в контурах и самих контуров получалось многовато, но это искупалось гораздо более широкими возможностями, которыми можно было наделить эти изделия, а также быстротой их изготовления. Опять же с помощью этой системы я создал артефакт, хранитель стандартных управляющих контуров, и уже его использовал в работе для переноса контуров из хранилища напрямую в предмет. Почему не получается прямое копирование контуров из амулетов и перенос в новую заготовку у наших мастеров? Да очень просто. Для копирования надо прочитать отдельный контур или несколько, сколько маг сможет удержать в сознании с предельной четкостью, затем вывести идеальный образ в реальность, совместить с той частью заготовки, для которой он предназначен, и, наконец, внедрить тем или иным способом. В случае ошибки или несоблюдения масштаба придется либо долго править, либо повторять процедуру заново. Затем следующий блок, потом следующий… А масштаб хоть на чуть‑чуть, но обязательно не совпадет. Тогда начинается долгая и муторная подгонка и совмещение блоков. В то время как, повторюсь, система шируши позволяла хранить в специальных контурах сами контуры, то есть скорее сведения о контурах в свернутом виде, и напрямую внедрять их в заготовку, указав масштаб, последовательность и связи. Тоже не «одной левой», конечно, но скорость создания нового амулета по образцу возрастала в разы.

Очень долго я размышлял, рассказать все Трумару или нет. Приятно, разумеется, услышать в свой адрес похвалу – ах, какой я умный… дурак – но что дальше? Трумар – человек хороший, однако среди великих и величайших наверняка найдутся такие крысы, кто постарается присвоить все себе, оставив меня в прежнем положении, то есть я как был мастером четвертой категории, так им и останусь. Ни дохода, ни славы. И за что тогда погиб мой отец, за что мать столько лет работала прачкой, вытягивая из болота нищеты нас с сестрой? А вот фиг им всем, да по всей морде. Спасибо тебе, неизвестный ученик, за рассказ об украденной идее – твой горький опыт послужил мне хорошим уроком.

Я решил никому ничего не рассказывать и работать, как работал. То, что будет явно выходить из моих рук, так и будет соответствовать моему рангу, а то, что тайно… Вот тут придется опять же хорошенько подумать, как заработать и не попасться акулам из патентного бюро. Кстати, вспомнились шируши и рассказ графа о ценности их амулетов. Что‑то в этом есть.