Глава 8. В Одессе кроме уже описанных будней ничего особенного не происходило

Браток

В Одессе кроме уже описанных будней ничего особенного не происходило. Все остальные точки (если можно так выразиться) были более или менее под контролем, что позволяло, наконец, вырваться в Крым. В Крыму было несколько еврейских общин. Географическое расположение полуострова делало его менее доступным, хотя и не менее интересным.

Согласовав заранее свой приезд с деятелями местных общин, Кфир приехал в Симферополь. После нескольких дней в Симферополе, он уехал в Евпаторию, а затем ему устроили поездку в закрытый город Севастополь.

Поездка была очень полезной, но кроме этого и приятной. Люди, с которыми пришлось там работать, были симпатичными и гостеприимными.

Он был очень рад побывать в Крыму и убедиться, что вопреки Аксенову[16], он пока еще оставался полуостровом, хотя судя по местным настроениям, вся страна могла рассыпаться в архипелаг. Кфир вновь побывал в Крыму через 25 лет после поездки в детстве в 1967 году, так что в его впечатлениях было и кое‑что личное.

К сожалению, его новые знакомые смогли достать для него всего лишь один билет в Одессу, а не целое купе, как обычно. До отъезда поезда было еще время, и оставив вещи в купе, он вышел на перрон попрощаться с провожающими его людьми. Минут так за десять до отхода поезда к нему подошёл невысокий коренастый парень, лет 22‑23‑х. Вид у него был достаточно нахальный, даже несколько бандитский. Он отозвал Кфира в сторону и, положив руку на плечо, слегка навалился боком. Кфир ещё не успел решить, как реагировать на подобную фамильярность, как его новый знакомый чуть ли не на ухо сказал: «Браток, давай местами меняться?!» Запах алкоголя, хотя и не сильный, заставил Бен‑Гая отступить на шаг, и, повернувшись к «братку» лицом, он ответил, что, мол, посмотрим, когда отъедем.

Поезд вскоре отъехал. Полка Кфира была нижняя слева. Поезд тронулся, и он, сидя на своей полке у окна, читал книгу Макса Брода[17]«Реувени – князь Иудейский». По‑видимому, его вид с книгой и её название не оставляли особых сомнений по поводу его национальной принадлежности. Место напротив Кфира занимал пожилой мужчина, пенсионер, отставной прапорщик.

Через несколько минут в купе зашёл высокий крепкий мужчина средних лет. Окинув Кфира беглым взглядом, он начал стелить постель на верхней полке над ним. Развернув простыню, а бельё было рваное и влажное, он со смаком процедил: «А постель, как после хор‑р‑рошего погрома!» Слово «хорошего» он протянул, как если бы в нём было несколько, а не одна буква «р». Кфир продолжил читать как ни в чём не бывало.

Ещё через несколько минут появился четвёртый попутчик, уже знакомый нам Браток. Оказалось, что Браток – сын Бугая‑антисемита. В конце вагона в другом купе ехали жена Бугая, то есть мать Братка и его жена. Кфиру с прапорщиком предложили поменяться с женщинами местами. Однако когда оказалось (в последний момент), что за две нижние полки предлагались одна верхняя и одна нижняя, оба отказались. К теме обмена больше не возвращались.

По мере езды между попутчиками завязался разговор. У них нашлись общие знакомые в армии. Браток оказался старшим лейтенантом морской пехоты. Через некоторое время Бугай‑отец достал из сумки бутылку белого домашнего вина и сказал: «Надо выпить! Сынок, сходи за стаканами». Сынок‑Браток, молча, вышел из купе.

Бугай с прапорщиком продолжали беседу. Кфир читал. Браток пропал. Он вернулся больше чем через час. Без стаканов, но после явной дозаправки. Когда отец спросил: «А где стаканы?» – он в тон ответил: «А стаканов нет!»

Да, стаканов он не нашёл, но судя по всему, их содержимое он нашёл в избытке. Не понятно где, но он успел здорово принять, о чём говорил и запах, который он распространял, и счастливая улыбка, и всё остальное.

«За неимением гербовой, пишут на простой!» – по‑видимому, подумал отец и предложил пить прямо из бутылки, которая сразу же пошла по кругу. Когда очередь дошла до Кфира, он вежливо и коротко отказался. Он не стал бы пить из горлышка одной бутылки вместе со всеми, но даже если бы и были стаканы, с антисемитом в любом случае пить бы не стал.

Естественно, это обстоятельство не смутило остальных попутчиков. Бутылка продолжала переходить из рук в руки, как знамя между стахановскими коллективами, пока полностью не опустела. Вино, по‑видимому, было достаточно крепкое. Особенно оно повлияло на Братка, очевидно, благодаря его интенсивной предварительной подготовке. С выражением наивысшего блаженства на лице он кивнул Кфиру выйти с ним в коридор. «Сейчас по тёлкам пойдём!» – с радостью сообщил Браток.

Кфир всего лишь постигал новые достижения «великого и могучего» и впервые услышал слово «тёлки» в этом его новом для него значении, но, тем не менее, сразу догадался, о чём идёт речь. Почти сразу же его новый друг Браток отлучился по нужде, а Кфир пошёл спать. Было начало 12‑го.

Улегшись, он думал об откровенном антисемитизме отца – Бугая. Затем мысленно вернулся к Русскому языку и процессу его «обогащения». Ему думалось о том, как, зная язык на его определенной стадии развития, его можно не понимать на более «продвинутой» стадии. Кфиру вспомнилось, как однажды Жан сказал о Шае: «У него крыша поехала…» – на что удивленный Кфир наивно ответил: «Так что же делать? Нужно вызвать специалистов?» – имея в виду строителей. Жан же со свойственным ему одесским юмором сказал улыбаясь: «Да, придется бригаду вызвать…» Еще ему вспомнилось, как они с Жаном сидя на Приморском Бульваре обратили внимание на проходящую мимо интересную молоденькую одесситку. «Сразу видно, что спешит на Хрендеву» – невозмутимо прокомментировал Жан. Так постепенно нашему герою преподносились уроки современного «великого и могучего…»

Свет в купе погасили где‑то после двенадцати после отчаянных попыток Бугая найти Братка. Членами чрезвычайной комиссии по поискам пропавшего офицера состояли также его жена и мать, неоднократно появлявшиеся в купе для обмена информацией и последующих консультаций. Кфир с прапорщиком только переглядывались. В конечном итоге штабом поисков было принято решение прекратить работу до утра. Тогда, наконец‑то, и погасили в купе свет, но ненадолго.

Примерно через час дверь в купе с шумом открылась и в него что‑то с громом ввалилось. С чрезвычайной проворностью для своих габаритов, Бугай мигом включил свет. Предмет, ввалившийся в купе, оказался Братком. Трудно сказать, как он добрался… Скорее всего, по‑пластунски, используя свои профессиональные навыки. В любом случае, в момент, когда зажёгся свет, Браток уже сосредоточенно спал между нижними полками, так и застыв в «позе ящера».

Удивляло то терпение Бугая, с которым он мягко, но настойчиво помогал Братку добраться до верхней полки. Процесс односторонних переговоров, поощряемый однородным мычанием Братка, продолжался минут пятнадцать. Наконец, все были на своих полках, и свет вновь погасили. Но ненадолго!

Еще примерно через час все снова проснулись от странного глухого, но сильного звука удара. Свет включился почти моментально. На полу, смущённо улыбаясь, сидел Браток, невнятно пытаясь что‑то сказать. Да, дозаправка, которую он где‑то прошёл в процессе поиска тёлок, придала ему силы на дополнительный полёт.

Без лишних слов, Бугай с большими усилиями вновь запихал Братка на его полку. Вновь погас свет. Но ненадолго!!

Примерно через час все вновь проснулись от уже знакомого звука. Да, на полу вновь была морская пехота. На сей раз он не улыбался. По‑видимому, на этот раз посадка прошла менее мягко. Процедура возвращения на верхнюю полку сопровождалась вздохами и стонами. Опять погас свет. Но ненадолго!!!

Интересно, что интервалы между падениями у Братка были почти одинаковыми, где‑то в районе часа. Ни дать ни взять, явно армейская пунктуальность. В этот раз, правда, звук падения несколько отличался от предыдущих. Увы, на сей раз, посадка произошла в стороне от взлётно‑посадочной полосы. Приземляясь, Браток зацепил стол и здорово ушибся. Бугай вновь подталкивал Братка на полку, а тот тщетно пытался ему как‑то помочь. Прапорщик начал возмущаться происходящим. Кфир же перестал сдерживать улыбку. Вновь погасили свет. В четвёртый раз!

Наступил рассвет. Да и вообще уже не спалось. Через пару часов приехали в Одессу. Когда Кфир и прапорщик выходили из купе с багажом, Бугай тщетно пытался разбудить Братка. Тот просто не реагировал. Да, после такой ночи морской пехоте полагался заслуженный отдых. Усмехнувшись про себя, Кфир поспешил к выходу. Он спешил на съезд народов Украины.

Кфира встречал Жан. Дома, наспех перекусив после душа и захватив пригласительный, приготовленный Жаном, Кфир поехал на съезд. У входа, где регистрировали гостей, рядом с секретаршей, стоял огромный молодой мужчина, одетый как казак эпохи Тараса Бульбы. Он выглядел, как герой, сошедший с картины Репина «Запорожцы»[18]. Лицом похож на того, кто стоит за писарем, прической – на того, кто изображен слева, без рубашки, но с оселедцем. Однако поведением он чем‑то напоминал Мисс Пигги[19]из знаменитого «Маппет‑Шоу»[20]. Так, во всяком случае, показалось Кфиру, когда казак с непривычки поправлял движением головы свой оселедец.

– Вы какую организацию представляете? – спросила секретарь, выписывая Кфиру пропуск.

– «Заиорданское казачество»[21], – вежливо ответил Кфир, и дружески кивнув растерявшемуся казаку, прошел из вестибюля в зал.