Греция – Москва, больше года назад

– Не! Я чета не вштырила! А где благодарность?! Обещание проставиться и все такое! – кричала Светка вслед убегающей в номер и сжимающей в кулаке записку Тане.

Таня бежала по каменистой дорожке, поросшей бугенвиллиями и гибискусом, к себе в номер, и запахи цветов взрывались вокруг. «Так пахнет счастье, бесконечное счастье», – думала Таня. Сердце бешено колотилось. В голове крутились строчки из песни «Сплин»: «Мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде…» Счастье переполняло ее и выплескивалось наружу, стуча деревянными сабо по булыжникам и отбивая солнечную мелодию. «Господи, Господи, какой ты невероятный! Как удивительно ты придумал эту жизнь! Только вчера вечером я плакала, думала, что все, ничего больше не будет, никому я не нужна, и даже сегодня утром, и вот уже меня разрывает от радости на части. Ты управляешь нами, как хочешь!» – У Тани только что слезы не лились из глаз.

В номере она плюхнулась на кровать. Схватила телефон, а вдруг есть вайфай. Сети не было, но висело сообщение от Алены: «Чего замолчала. Неужели того‑с? И не говори, что я не предупреждала!» «Того‑с, того‑с… – пробормотала Таня. И добавила: – Вот дура».

Она ходила с бумажкой по номеру: «Быстрее бы завтра. Домой бы скорее. Ну и что, ну был бы Интернет, и чего бы я ему написала? Я же французский только в школе учила и то еле‑еле на тройку. Если бы я знала, тогда да, конечно… А так?! Надо заснуть, заснуть. Уже завтра домой».

Таня умылась и легла в кровать. Заснуть категорически не получалось. Воображение рисовало счастливые семейные сцены с Максимом на берегах Лазурки. «Да я даже не знаю, где он живет», – засмеялась Таня. Лазурный берег она тоже видела только по телевизору, но побережье ей запомнилось. Внезапно настроение переменилось. «А вдруг в адресе ошибка. Он же писал ее не трезвый. Быстрее бы уже завтра. Скорее бы домой». Звонил телефон, но она не подходила. Наверное, Светка звонит. Ну их всех!

Утром компания девушек была явно с похмелья. Светка укоряла Таню, что та не отметила с ними отъезд.

– Нормальная ты? Я ей записку, а она даже спасибо не сказала, не говоря уж об обмыть. Судьбу ей, можно сказать, оформила.

– Спасибо, Света.

Но та уже ее не слушала и дознавалась, еще не отошедшая от вчерашнего, у своих подруг.

– Ну вот что он в ней нашел? Я и так, и сяк к нему. А он мне записку с емейлом перед выползом из такси: передай, мол, Татьяне. Я ему говорю, поехали с нами, а он мне – но, но! Типа петит анфан а ля куше дормир. – Потом она снова обернулась на заднее сиденье к Тане: – А я бы могла и не передать! Слышь, подруга, на свадьбу пригласишь?!

– Да ладно, ты чего, Свет. Какая свадьба?

– Танька, брось! Я на руку счастливая! Если что через меня, быть семье! Мне вот только что‑то не везет. Про меня не забудь, если что. Телефон оставь.

Подъезжая к подъезду, Таня увидела, что на кухне открыто окно. В груди неприятно кольнуло. От входной двери пахло жареными окорочками, любимым маминым блюдом – сытно и экономно.

– Ну что, доченька, по заграницам мотаемся?! А матери помочь не можем. Оставила родную мамку без средств, в тяжелом материальном положении. Много денег потратила? – Мать стояла в халате, с растрепанной головой, уперев руки в боки и выставив вперед живот. В позе – праведное негодование, на лице – вселенская печаль. Даже не поздоровалась.

– Я кредит взяла, – вздохнула Таня и поставила сумку на пол.

– Ну надо же! Кредит она взяла! А матери помочь ты кредит не взяла!

– Мама, хватит уже! – Таня чувствовала, что начинает заводиться. Весь хороший настрой мгновенно растворился в материнской агрессии. Почему она вообще здесь? Неужели сдали квартиру и перебрались сюда. Таня прошла на кухню. – Мам, а где Валера?

Мать опустила голову и скорбно поджала губы. Громко и прерывисто вздохнула, будто с трудом сдерживая слезы. Плюхнула в тарелку жирную ножку и поставила на стол:

– На, доченька, поешь с дороги.

– Спасибо. – Таня села. – Мам, а Валера‑то где?

– Бросил нас папка, Таня. Бросил. Так‑то. Богатую, видно, себе нашел. Что с меня взять? Дочка вон только и делает, что по заграницам мотается, о матери даже не вспоминает, не то что денег на хлебушек дать. Приходится вон на свои кровные еду в дом покупать. А кому я нужна с такой обузой? Молодых, бездетных сколько хошь.

– Ты что, хочешь сказать, будто это из‑за меня Валера тебя оставил?

– А из‑за кого ж еще?! Вот из‑за кого? Когда такая оглобля на шее у матери сидит, да по заграницам шарится? Можешь мне назвать еще хоть одну причину?

– Спасибо, мам. Чего‑то не хочется. – Таня отодвинула тарелку и вышла из‑за стола.

– Она еще кобенится! Мать последнее выложила на харчи, а ей «не хочется»! – прокричала она вслед и, не найдя других аргументов, плюхнулась на табуретку и зарыдала.

Это только начало. Надо будет как‑то приноравливаться. Таня легла на диван и уставилась в потолок.

Мать, удивившись, что ее рыдания не возымели должного эффекта, через некоторое время пришла за ней, предполагая дальнейшее общение.

– На диване лежит! Вы подумайте! Отец ее бросил, а она на диване! Хоть бы позвонила ему, пап, мол, вернись.

Если раньше Таня начала бы что‑то отвечать, доказывать, то сейчас молчала. Казалось, дней, проведенных в Греции, будто и не было в ее жизни, но все же она вспомнила про записку. Встала и вышла в коридор. Мать, не привыкшая к такой реакции, от удивления чуть не рассыпалась на молекулы. Но сдержалась и пошла за дочкой в коридор. Та рылась в сумке.

– Танюш, ну, может, позвонишь папке‑то? – жалобно попросила она.

Таня все‑таки не выдержала:

– Слушай, никакой он мне не папка. Сама разбирайся со своими мужиками. – И ушла.

Надо написать письмо Максиму. Она зашла в книжный и купила разговорник по французскому языку. Домой возвращаться совершенно не хотелось. Таня вспомнила, что в торговом центре, где она работала, находилось маленькое интернет‑кафе. «Поеду напишу письмо, а потом позвоню Алене. Может, зайду на работу. Пора уже вернуться к трудовой деятельности, чтобы поменьше сталкиваться с матерью». Целый час она провела, подбирая нужные слова. В итоге написала коротко: «Привет, Максим. Это я, Таня. Познакомились в Греции. Ты помнишь?» Позвонила Алене, та была в магазине, и пошла к ней, готовая к не очень приятному разговору. Подруга ее не разочаровала. Отчитала за отсутствие шубы и стремление прыгнуть в койку к каждому, кто обратит внимание и скажет ей доброе слово. Таня не возражала, про письмо молчала.

– Ну и где теперь этот француз? – тоном учительницы, у которой ученик не выучил уроков, спрашивала Алена.

– Во Франции, видимо, – равнодушно отвечала Таня.

– Вот и я про то, а если бы ты действовала, как я велела, был бы он у нас вот где. – И она показала подруге сжатый кулачок. – Слушай, какая‑то ты кислая. Ты чего, расстроилась? Да ладно, не переживай. Найдем тебе какого‑нибудь нормального скромного парня.

– Слушай, Ален, моя мама домой вернулась. Мозг выносит не по‑детски. Может, я начну уже работать? Находиться рядом с ней невозможно. – Ее тошнило оттого, что все товарки непременно хотят найти ей нормального парня, но уж лучше так, чем выслушивать необоснованные материнские претензии.

– Конечно, выходи. Только отпуск‑то тебе уже оплатили.

– Ну, я потом за эти дни какие‑нибудь отгулы возьму. Ален, а можно на почаще, чем два через два работать устроиться?

– Чего совсем там, да?! – сделала подружка сочувствующее лицо.

– Совсем. Ну по крайней мере сегодня. Я ж днем прилетела, и вот уже у тебя. Да и деньги нужны.

– Ну, может, наладится еще. А ты справишься? Надо спросить у хозяйки. Вернулась она! Ты бы видела!!! Губищи в полморды. Представляешь, сколько она на это денег угрохала. А ты‑то куда деньги дела?! – вдруг осознала она последнюю Танину фразу. – Шубу‑то не привезла.

– Да, потратила в ресторанах и на дискотеке.

– На француза? Понятно. За него платила. – Алена покачала головой и поджала губы. – Ну ты и дура! Знаешь, вот и хорошо, сразу стало понятно, что это за крендель. И в задницу его. Не переживай. Давай хозяйке позвоним.

Все сложилось как нельзя лучше. Неожиданно оказалось, что Вера Ивановна решила искать замену продавцу на вторую смену.

– Вовремя вы, девочки, позвонили. А Таня справится? Каждый день‑то работать нелегко.

– Ну по крайней мере попробует.

– Ну и хорошо, на первое время, считай, договорились.

Таня шла в кафе, скрестив пальцы. Боялась. С другой стороны, прошло всего пару часов. Макс мог и не открыть почту за это время. Лучше было бы проверить завтра. Но если она так быстро разобралась с работой, может, и тут повезет? В почте висело только одно письмо, и оно было от Макса. Она вглядывалась во французские слова, какие же они красивые! Она ничего не поняла из письма, кроме одного. Оно было хорошее. Одно только количество восклицательных знаков и улыбающихся смайликов говорило об этом. Таня взяла себя в руки и подошла к сотруднику, попросила распечатать послание. Нежно сложила листок, предвкушая, как вечером сядет со словарем и станет его переводить. Конечно, она могла скопировать его в переводчик и сразу понять, о чем речь, но ей хотелось сидеть и переводить каждое слово самой. Сегодня явно ее день. Несмотря на то, что он так ужасно начался. Но это был знак, Таня не сомневалась. Знак того, что пора начинать другую жизнь. Появление матери и ее агрессивный настрой Таня решила расценивать как волшебный пинок. И пока все складывается так, как нужно. Значит, все, что она придумала – правильно. Надо только действовать и не сдаваться. Таня набрала в поисковике «курсы по французскому языку» и нашла самые удобные, они находились на пути от работы к дому. Посмотрела расписание. Магазин закрывается в восемь. Курсы начинаются в восемь тридцать. Один в один, чтобы успеть. Три раза в неделю.

Затем по такому же принципу она нашла фитнес‑клуб. Только теперь все было наоборот. Магазин открывается в десять. Занятия в клубе начинаются в восемь. Если ходить на час, то она как раз успевает попасть на работу без опоздания. Потом Таня поехала и слила почти все оставшиеся у нее деньги, оплатив новые курсы и фитнес. «Придется затянуть поясок, расплачиваясь по кредитке, но теперь у нее есть дополнительная работа, так что голод не грозит», – с оптимизмом стараясь смотреть в будущее, размышляла она. Осталось купить новые кроссовки и какой‑нибудь симпатичный тренировочный костюмчик, и как‑то надо приноровиться решать денежные вопросы с матерью. Кроссовки и костюм, а также французский словарь она купила, а вот с мамой предстояло еще разобраться. Ну, по крайней мере, видеться с ней она будет по минимуму. При таком графике дома останется только спать.

Выйдя из метро, Таня съела хот‑дог. За день она сильно проголодалась, но ужинать дома, а соответственно разрушать свое жизнеутверждающее настроение общением с мамой, совсем не хотелось. Хотелось спрятаться, достать письмо и словарь.

– Явилась! Наконец‑то! Где была?

– На работе.

– Ешь иди. Я заждалась.

– Мам, я не хочу. – Из кухни тянуло подогретыми окорочками.

– Что значит не хочу?! А кому я готовила?

– Мам! Я очень устала. – Таня взяла сумку и пошла с ней в ванную. Закрыла дверь, пустила воду и устроилась на полу.

– Что значит устала? Ты надолго? – стучала мать в дверь. Валеры под рукой нет, а донимать кого‑нибудь надо.

– На час. Буду лежать в ванне.

Через десять минут, когда Тане удалось более‑менее художественно перевести первое предложение, следующее за: «Здравствуй, Таня», написанное латиницей: «Очень рад, что получил твое письмо». – Снова раздался стук в дверь.

– Таня! Открой дверь, мне надо взять полотенце!

– Возьми в шкафу.

– Мне нужно то, что висит в ванной.

– Подожди, пожалуйста.

– И сколько мне ждать?

Таня промолчала.

Стук в дверь повторился.

– Видно, придется переводить письмо завтра на работе, – сказала Таня сама себе. Ужасно хотелось ответить на него уже утром, но, видимо, не успеет. Таня сложила все в сумку и, резко открыв дверь, огрела ею приложившуюся к ней ухом мать.

– Извини! – Таня прошла в комнату и стала надевать пижаму.

– Я с тобой разговариваю или с кем?! – Матери явно нужно было на ком‑то оторваться.

– Мам, я устала, спать хочу, – сказала Таня и подумала: «Ну почему, почему мама не может просто подойти и меня обнять».

– Неблагодарная! – кинула мать и, демонстративно швырнув полотенце на пол, удалилась. Таня поставила будильник и выключила свет.

Через пять минут свет загорелся вновь.

– Мать целыми днями по дому хлопочет, надрывается, чтобы только этой засранке хорошо было, а она морду воротит да по заграницам шляется. Даже подарка матери никакого не привезла!

– Мама! Ну какими целыми днями? – Таня села на кровати. – И подарок я привезла. И тебе, и Валере.

– Валере! Валере! – Мать трагически заломила руки. – Все! Нету Валеры! Променял меня на богачку. – Она села на диван и спросила: – А какой подарок? – И заплакала.

Тане стало катастрофически жалко ее.

– Мамочка! Ну ты чего? Не плачь. – Она присела к ней, обняла ее и подумала: «Надо самой было так сразу и сделать». – Да ну его, этого Валеру. Мы другого найдем. Чтобы был богатый.

Мама сначала улыбнулась, потом утерла слезы, засмеявшись, посмотрела на дочь и поправила ей волосы на лбу.

– Может, поешь курочки‑то, голодная поди?

– Завтра, мам. Утром. Хорошо? Подожди, сейчас подарок достану. – Она вынула из сумки летнюю шаль в больших цветах. – На, мамуль.

– Ой, красота. – Мама накинула подарок на плечи и стала трясти кистями перед зеркалом. – А я еще ничего! Правда, Танюш?

– Так и есть. – Шаль ей действительно шла.

– А Валерке чего привезла?

– Да чашку сувенирную.

– Сами из нее попьем.

– Мамуль, давай спать. А утром по курочке.

– Тебе во сколько вставать‑то?

– Рано. Я теперь какое‑то время каждый день работать буду. Хочу кредит побыстрей отдать.

– Ой, ну ладно, доченька, ладно. Не буду мешать. – Она обняла Таню и поцеловала в макушку. – А расскажешь, как там, за границей‑то этой?

– Конечно.

– Ну ладно. Завтра рано вставать тебе. А я пойду на кухне приберусь. Не буду мешать. – Она поцеловала дочь и выключила свет. Было видно, что ей совсем не хотелось уходить.

Таня засыпала и улыбалась. Все‑таки сегодня определенно ее день.