Что мы знаем о ехидне?

Давайте спросим друг друга, уважаемые читатели: «Что значит слово ехидна, какое существо носит это имя?» Вероятно, некоторые вспомнят о необычных сумчатых животных - австралийских ехиднах. Знатоки древ­негреческой мифологии назовут Ехидну, полудеву-полузмею, родоначаль­ницу других чудовищ - пса Кербера, лернейской гидры, химеры. Но мно­гие все же отметят, что для них слово ехидна означает в разговорной речи прежде всего злобного, коварного человека. Именно с этим значением (отмеченным большинством словарей как «переносное») связаны такие родственные слова, как ехидничать, ехидствовать - «зло насмехаться над кем-нибудь», ехидный — «язвительный коварный», ехидство — «злоба, язви­тельность, коварство».

Если обратиться к истории русского языка, то можно убедиться, что и для наших предков слово ехидна было совсем не однозначным. С этим именем соотносились представления о самых разнообразных существах. Оно вводило человека в круг многочисленных ассоциаций, связанных как с библейскими текстами, так и с народными верованиями. Попробуем же разобраться с этим многозначным наименованием и с теми зооморфными персонажами, к которым это наименование прилагалось. Слово ехидна в русском языке является заимствованием из греческого и означает ядовитую [102] змею. Именно это значение закреплено в оригинальных древнерусских памятниках XIV-XV вв. Так, «Речь тонкословия греческого» (словарь-разговорник XIII-XIV вв., составленный русским автором) в разделе «о зверех» определяет ехидну как змею: «змия пестрая, ехыдна» (Памят­ники древней письменности и искусства. СПб., 1896. Вып. 114 С. 12).

Подобное определение находим и в статье «От Шестоденьца избрано о животех», по списку XIV в.: «Ехидна змия. лютhиши в гадhхъ. зоветь «вистомь морьскуу мюрону. и сплhтаетьс(я) с нею» («Древности». Труды Славянской Комиссии Ими. Московского Археологического Общества. М., 1902. Вып. 3. С. 52—53). Представление о ехидне-змее укрепилось в русском языке и под влиянием Священного Писания (см. Евангелие от Матфея, III, 7; XXIII, 33; от Луки, III, 7). Не случайно составители древнерус­ских энциклопедических словарей-азбуковников постоянно включали в толкование слова ехидна (змея) отсылки к тексту Евангелия от Луки: «пишет (ся) в толковании святаго евангелия еж(е) от лук (и)... гла(голяще) Иоан приходящим народом, изчадия ехиднина кто сказа вам бе­жа (ти) от будуща(го) гнhва» (азбуковник XVII в., ГБЛ, собрания Д. В. Пискарева № 198, л. 55об,—56). Иногда слово ехидна могло толко­ваться как «ящерица». Такое определение дает Памва Берында в своем «Лексиконе славеноросском» 1627 г. (с. 403).

Однако в азбуковниках ехидна — это уже не только змея, но некое зооморфное существо, наполовину человек, наполовину крокодил, со змеи­ным хвостом: «Ехидна змия велми велика, от главы до пояса яко ж есть дъвица. от пояса ж коркодилов образ имат. имат хобот велий змиев» (азбуковник Д. В. Писарева, № 198, л. 55 об.). Такое описание ехидны азбуковники могли заимствовать из текста древнерусского «Физиолога», где о ехидне говорится: «Фисилогъ рече о ехиднъ. яко моужеско лице имать мужъ. а жена женьска. до чресь имуть человеческъ образь а ошибъ же имать до конца коркодилову» (Карнеев Л. Материалы и заметки по ли­тературной истории «Физиолога». СПб., 1890. С. 217).

Образ ехидны в «Физиологе», вероятно, восходит к греческой мифоло­гии, к уже упомянутой деве-змее, породившей чудовищ. «Физиолог» рас­сказывает о злонравии ехидны: жена убивает мужа, а дети, рождаясь, прогрызают чрево матери. Один из ранних (XV в.) русских списков «Фи­зиолога», дававший свойствам описываемых животных символические ис­толкования, сравнивает ехидну с фарисеями (там же. С. 217-218). Толкование основано на тексте Евангелия от Матфея, III, 7. Впоследствии представление о злобности и коварстве ехидны стало соотноситься не только с библейским текстом, но было перенесено и в область челове­ческих взаимоотношений. В «Слове о рассечении человеческого естества» (XVII в.) ехидна - это образ человека, воздающего злом на зло, дающего волю злым делам и помыслам. («Древности», с. 71).

Что же касается объяснения самого названия ехидна в «Слове», то из него читатель неожиданно узнаёт, что «ехидна словенскнмъ языкомъ глаголется черепаха», и что «пишут о лютом зрении сице»: «зрящи, яко [103] ехидна изъ черепины». Не здесь ли истоки всем известного выражения «ехидный взгляд»?

Далее «Слово о рассечении человеческого естества» излагает не менее любопытные сведения о ехидне-черепахе: «Сия черепаха такова есть: егда кто у нея дhти повредитъ, она же его далеко изыщетъ и сцом своимъ уморяетъ, а еще кто дhти ея отычетъ колиемъ, она же принесетъ корень, и все колие выпрядаетъ вонъ» (там же. С. 71). Иными словами, ехидна-черепаха настигает разорителя своего гнезда и «отравляет» его, а также знает некий корень, с помощью которого можно разрушить лю­бые ограды.

Н. Н. Дурново, исследовавший «Слово о рассечении человеческого естества», отметил, что источники этого сюжета о ехидне ему не известны («Древности», с. 99), но указал, что мотив «открывания» гнезда черепахой встречается еще в одном древнерусском памятнике - статье «От Шесто­деньца избрано о животех» (XIV в.). В этой статье читаем: «Жлы (церковно-слав. черепаха - О. В)... гнhздо свое затворено отверзаеть» (там же. С. 51). Источником статьи «От Шестоденьца...» является Шестоднев Иоан­на Экзарха Болгарского, составленный на основе греческого Шестоднева Василия Великого. Но в нем (как и в греческом тексте) ничего не сооб­щается о способности черепахи жлы отворять гнездо. Вероятно, указан­ное свойство черепахи (ехидны) - это вставка, сделанная под влиянием народных представлений о животных.

У славян широко бытует поверье о том, что некоторые звери и птицы (дятел, еж, черепаха) умеют находить «разрыв-траву», с помощью кото­рой они разрушают ограду, поставленную человеком вокруг их гнезда. Человек, завладевший «разрыв-травой», получает возможность отмыкать и разбивать замки. Легенды о том, что именно черепаха приносит «раз­рыв-траву» для освобождения своих детей, распространены в южной России, на Украине, в восточной Сербии и в западной Болгарии.

Как же попала народная легенда в древнерусские литературные па­мятники - в статью «От Шестоденьца...» и впоследствии в «Слово о рас­сечении...»? Однозначного ответа на этот вопрос пока нет. Но обращает на себя внимание тот факт, что древнейший из известных списков статьи «От Шестоденьца...» (XIV в.) принадлежал Троице-Сергиеву монастырю. А ведь именно эта обитель, в период так называемого «второго южнославянского влияния» (конец XIV в.) поддерживала оживленные связи с Афо­ном и Константинополем, в то время центрами южнославянской книжно­сти (см. Сперанский М. Н. Русские памятники письменности в югославянских литературах XIV-XVI вв. // Из истории русско-славянских лите­ратурных связей. М., 1960. С. 57). Наличие легенды о черепахе и разрыв-траве в древнерусском тексте может объясняться присутствием среди русских книжников выходца из южных областей славянского мира.

Вернемся к ехидне-черепахе. Свойство отравлять разоряющих ее жи­лище может быть, конечно, соотнесено с представлением о ядовитой ехидне-змее. Но интересно отметить, что украинцы, например, считали [104] черепаху настолько ядовитой, что от ее укуса не помогал даже заговор: «Од черепахы нема шептухы» (Ермолов А. С. Животный мир в воззрениях народа. СПб., 1905. С. 406). В украинской присказке о споре ящерицы, гадюки и черепахи последняя доказывает силу своего яда тем, что го­ворит: «А я як укушу, то будэ заступ, да лопаточка, да новая хаточка», т. е. смерть, могила (Заглада Н. Побут селянсько' дитини. Khib, 1929. С. 141).

И по сей день в украинском Полесье бытует поверье о том, что чере­паха — это превращенная змея. Панцирь дан ей в наказание за то, что она вредила людям: «Чоропаха — то была змайа. Она летала да людей йела. 'Го на йе казали так: то йесли ты йела людей, то на тобэ черепа» (Полес­ский архив Института славяноведения и балканистики АН СССР; с. Воз-иичи Овручского р-на Житомирской обл., 1981 г., запись М. Павловой).

Итак, ехидна-змея, ехидна-ящерица, ехидна-черепаха и ехидна-чудо­вище обозначали совершенно разных существ с причудливыми, порой фантастическими свойствами. Многозначность на лексическом уровне до­полнялась символическими значениями слова, основанными на метафорическом, «приточном» употреблении слова ехидна в древнерусских тек­стах. Переносное значение слова ехидна оказалось самым стойким, уко­ренилось в современном языке. [105]

Л. П. Крысин