Общество: потребительское или гражданское?

Борьба за глобальные «общинные земли»

Пиво в баре гостиницы в Розарио было восхитительно холодным, и ребята из Центра помощи рабочим немного навеселе. Мы спорим — в который раз — о том, есть ли хоть что‑нибудь стоящее в кодексах корпоративного поведения. Зернан Толедо (лично он — за вооруженную революцию, вопрос только в том, когда придет время) стучит кулаком по столу:

— Эти бумаги написаны транснациональными корпорациями, и они будут служить только транснациональным корпорациям — ты что, Маркса не читала?

— Сейчас все по‑другому, — возражаю я. — На дворе глобализация, нужны какие‑то общие нормы, стандарты — а правительства‑то их не вводят.

— Тоже мне новость — глобализация. У нас испокон века глобализация, — говорит Ариель Сальвадор, тоже организатор из ЦПР. Но смотрит он не на меня, а куда‑то в другой конец бара. Гостиница, где я остановилась, — единственная вблизи зоны экспортного производства Кавите, и она, естественно, заполнена приезжими владельцами фабрик, подрядчиками и закупщиками; они в баре всю ночь — поют под караоке и совершают сделки на дешевую одежду и электронику. Я прослеживаю взгляд Арнеля — он уставлен в молодого человека, развалившегося в кресле, ноги на столе, колени торчат вверх, настоящий «хозяин мира». Стильный, современный, он как будто сошел с рекламы мобильных телефонов, что наводняют экраны азиатского телевидения.

— Иностранца всегда узнаешь, — медленно произносит Ариель, и его обычно теплый голос становится ледяным. — Филиппинец так никогда не рассядется.

Иностранные инвесторы, поющие под караоке в отеле «Гора и море» в Розарио, — часть долгой и горькой истории колонизации Филиппин: сначала пришли завоеватели‑испанцы, потом американцы выстроили свои военные базы и сделали подростковую проституцию индустрией — одной из крупнейших в стране. Колониализма больше нет, американское военное присутствие ослабло, и новые империалисты — это тайваньские и корейские подрядчики в зонах экспортного производства, оскорбляющие своими домогательствами восемнадцатилетних филиппинок, работающих на конвейере. Несколько зон свободной торговли на Филиппинах (Кавите не в их числе) фактически выстроены на территориях, еще несколько лет назад занимаемых военными базами США, а рабочих по всей стране возят в зону и с зоны на американских армейских джипах, переделанных в микроавтобусы. Для Арнеля Сальвадора и Зернана Толедо столь превозносимые радости экономической глобализации сводятся, в общем‑то, к тому же самому: хозяин просто поменял военную форму на итальянский костюм и ходит с мобильником Ericsson.

На следующий день после нашей попойки я сижу во дворе Центра помощи рабочим с Нидой Барсенас и спрашиваю, что заставляет ее изо дня в день, в 11 часов вечера, приходить в общежитие и встречаться со швеями, когда они наконец добираются с работы. Вопрос звучит для Ниды неожиданностью.

— Потому что я хочу им помочь! Серьезно, я просто хочу им помочь, — говорит она. Тут напряженная собранность, позволяющая ей стоять перед начальством зоны и мелкими местными бюрократами, исчезает, и по ее гладким щекам текут слезы. Она только и может произнести: — Просто, как сказал Анрель, — все это так долго!

«Так долго» — это не о борьбе за права сотоварищей на фабрике, хотя и это тоже. «Так долго» — это борьба против феодальных землевладельцев, против военных диктаторов, а теперь против иностранных фабрикантов. Я выключаю диктофон, и мы сидим в тишине, пока ее коллега Сесиль Туи‑ко не выносит нам в чашках ванильное мороженое, превратившееся на жаре в сладкий и густой, как сироп, суп.

Основная миссия Центра помощи рабочим — научить их отстаивать за свои права, и потому организаторам ЦПР не очень по душе мысль, что Запад нагрянет в зону со своими кодексами поведения и командами наблюдателей, желающих всем добра. «Более действенный способ решения этих проблем, — говорит Нида Барсенас, — надо искать в среде самих рабочих, здесь, на фабрике». А на корпоративные кодексы поведения, говорит она, надежды мало, потому что рабочие никак в их составлении не участвуют. Что же до независимого надзора со стороны, Зернан Толедо уверен: кто бы его ни осуществлял, все равно он будет именно таким — наблюдением со стороны. Единственное, к чему он приведет, — это дальнейшее укрепление рабочих в мысли, что их судьбой распоряжается кто‑то другой, а не они сами. Такое безоговорочное неприятие может казаться упрямством и неблагодарностью, неоправданным отказом от благонамеренной деятельности, которая ведется в кабинетах Вашингтона, Лондона и Торонто. Но право сесть за стол переговоров и торговаться, даже если и не выторгуешь себе идеальных условий, — фундаментальное право, за которое с самого начала своего существования борется международное профсоюзное движение: речь всегда идет о самостоятельности. Поясняя разницу, Зернан Толедо вспоминает старый афоризм: «Если накормить человека рыбой, он будет сыт сегодня. Если научить его рыбачить, он будет сыт всегда». И вот Зернан, Арнель, Сесиль и Нида в Центре помощи рабочим каждый вечер дают уроки «рыбной ловли». На заднем дворе, среди разгуливающих по нему кур, стоит небольшая классная доска, и организаторы по очереди ведут семинары. Иногда туда приходит пятьдесят человек, иногда один. Пусть этот путь дольше, чем готовые кодексы и надзор, но организаторы ЦПР говорят, что готовы потерпеть. Это, как говорит Нида, тянется «так долго», что уж лучше теперь сделать все правильно.

Это сигнал не только рабочим в Кавите, но и всем, кого заботят корпоративные злоупотребления во всем мире. Когда мы начинаем ждать от корпораций, что они напишут для нас коллективные кодексы о трудовых и гражданских правах, можно считать, что мы утратили фундаментальный принцип гражданского общества: люди должны управлять собой сами. Как мы видели, Nike, Shell, Wal‑Mart, Microsoft и McDonald's стали символами пошедшей по неверному пути глобальной экономической системы: в отличие от закулисных махинаций в международных организациях (NAFTA, Азиатско‑тихоокеанская организация по экономическому сотрудничеству, ВТО, MAI, Международный валютный фонд, Большая восьмерка, Организация по экономическому сотрудничеству и развитию), методы и задачи этих компаний лежат на поверхности — и рабочие, и иностранные наблюдатели легко могут увидеть, что именно там замышляется. Они стали лучшими и крупнейшими на планете учебными пособиями для населения, вносящими столь необходимую ясность в присущий глобальному рынку лабиринт аббревиатур и централизованных секретных операций.

Пытаясь заключить нашу общую культуру в свои причесанные и управляемые коконы брэндов, эти корпорации сами породили волну протестов, описанную в этой книге. Жадно впитывая и перенимая в собственных целях — как источник «смысла» своих брэндов — методы общественной критики и политических движений, они сделали эту оппозицию еще более радикальной. Отказавшись от своей традиционной роли непосредственных и надежных работодателей, они утратили лояльность, когда‑то защищавшую их от возмущения граждан. Наконец, вбивая в головы целого поколения идею о полной независимости и самодостаточности, они дали своим критикам право свободно выражать возмущение в любой форме, ничего не боясь.

Но хотя брэнды и завели нас в этот лабиринт, это не значит, что нам надо ждать, пока они же и выведут нас оттуда. Nike и Shell — новые лакированные врата в гораздо более сложный и менее глянцевый мир международного законодательства. Но, пусть это будет нелегко и нескоро, мы — как граждане — найдем выход сами. Может быть, мы будем чувствовать себя как Тезей, ухватившийся за путеводную нить при входе в лабиринт Минотавра, но ничто другое нас не устроит. Прежде чем мы выбросим белый флаг и согласимся на корпоративные кодексы, независимый мониторинг и приватизацию наших гражданских коллективных прав, стоит еще раз испробовать политические решения — подотчетные народу и проводимые в жизнь его выборными представителями.

Задача эта выглядит непосильной, но она не безнадежна. Когда мы видим колонизацию общественного пространства и потерю постоянных рабочих мест, нас часто охватывает отчаяние. Но оно начинает развеиваться при мысли о возможностях общества, ставящего своей целью истинное единство всего человечества, которое будет включать в себя не только экономику и капитал, но и глобальных граждан, с их глобальными правами и обязанностями. Многим из нас далеко не сразу удалось нащупать почву под ногами на этой новой международной арене, но теперь, во многом благодаря предоставленному брэндами ускоренному курсу обучения, мы стали гораздо ближе друг другу, чем когда‑либо раньше.

Первым шагом была целая серия потрясающе успешных проектов по просвещению публики. В 1995 году Международный форум по глобализации (International Forum on Globalization) провел первый «Глобальный диспут‑семинар» в Нью‑Йорке, собравший ведущих ученых, общественных деятелей и социологов, чтобы исследовать влияние единого, ничем не стесненного мирового рынка на демократию, права человека, условия труда и природную среду. Проводились семинары по NAFTA,

APEC, IMF, по Всемирному банку и по многим другим всемирным организациям и торговым соглашениям, о которых вы ничего не знали, но боялись спросить. Нью‑йоркская конференция собрала только несколько сот участников, но уже на вторую, проходившую в Беркли, штат Калифорния, съехались две тысячи человек. И это при полном отсутствии предварительной рекламной кампании и информационной поддержки — только несколько плакатов и электронная почта. Еще одна конференция, прошедшая несколькими месяцами позже в Торонто, привлекла еще больше участников; подобные собрания проходят и на университетских кампусах по всему миру.

Сегодня лидеры мировых держав не могут позавтракать вместе без того, чтобы кто‑нибудь не организовал «контрсаммит», на который собираются все, кто только может — от рабочих потогонных цехов, стремящихся организовать профсоюзы в зонах экспортного производства, до учителей, борющихся против корпоративной оккупации образования. На этих мероприятиях — в Женеве ли, Кельне или Бирмингеме — в течение всего дня город заполняют «альтернативные варианты» глобализации, а участники уличных акций RTS «возвращают себе улицы» на всю ночь.

Иногда бывает трудно понять, является ли эта новая тенденция началом чего‑то воистину нового или всего лишь последними потугами уходящей эпохи. Что это, как спросила меня профессор технических наук и активный участник борьбы за мир Урсула Франклин, — кирпичики, из которых строится временное укрытие от корпоративной бури, или же камни для фундамента еще не подвластного воображению свободно стоящего сооружения? Когда я начинала писать эту книгу, я еще не знала, веду ли я речь об отдельных, тонко распыленных эпизодах сопротивления или же о рождении потенциально широкомасштабного движения. Но время шло, и я ясно видела, как прямо у меня на глазах формировалось и разрасталось именно общественное движение.

Три года назад, когда я участвовала в диспуте‑семинаре по глобализации в Беркли, меня удручало, что всем выступающим было за пятьдесят, а связи с «глушителями культуры» и антикорпоративными активистами студенческого возраста еще предстояло налаживать. Год спустя эти разные поколения активистов и теоретиков уже смешивались на различных фронтах, поддерживая друг друга: одни — чувством необходимости неотложных действий, другие —глубиной анализа. Тогда же кампании протеста, сосредоточивавшиеся на конкретной корпорации в конкретном месте (например, на Shell в Нигерии или на Nike в Индонезии), стали находить друг друга — начался процесс взаимного интеллектуального обогащения, часто — слава Интернету! — просто с щелчка на гиперссылке.

Это нарождающееся движение уже имеет в своем активе одну большую победу: в апреле 1998 года Многостороннее соглашение по инвестициям было снято с повестки дня Организации по экономическому сотрудничеству и развитию. «Решающим оружием оппонентов является Интернет. Действуя со всех концов земли через веб‑сайты, они осудили предлагавшееся соглашение как тайный заговор с целью обеспечить глобальное господство транснациональных компаний и мобилизовали международное движение сопротивления снизу», — писала тогда в некотором замешательстве газета Financial Times. Далее в статье цитируется высказывание чиновника Всемирной торговой организации: «Неправительственные организации ощутили вкус победы. И на этом они не успокоятся». Нет, не успокоятся, не ждите.

18 июня 1999 года эти виртуальные связи сделались реальными: коалиция группировок, в числе которых были RTS и People's Global Action, провела вторую Глобальную уличную акцию, на сей раз приуроченную к совещанию лидеров Большой восьмерки в Кельне. Мероприятие, объявленное как «всеобщий карнавал против капитала», было конкретно нацелено на власть корпораций. По всему миру проходили уличные акции и демонстрации протеста в городских финансовых районах, у фондовых бирж, супермаркетов, банков и штаб‑квартир транснациональных корпораций. Акция, проходившая одновременно в семидесяти городах, стала празднованием дебюта этого нового политического игрока, явив перспективы и творческие способности нового движения и продемонстрировав, как никогда прежде, с какой силой разгорается антикорпоративное возмущение.

Хотя каждое мероприятие готовилось на местном уровне, их связывала общая тема. Швеи в Бангладеш протестовали против потогонных условий труда, а в Сан‑Франциско — против тех же условий у дверей магазинов Gap. В Монтевидео, Уругвай, активисты превратили главную площадь финансового квартала в выставку «Справедливой торговли», демонстрируя все формы корпоративных злоупотреблений — от детского труда до торговли оружием; в Мадриде был заблокирован вход на фондовую биржу. В Кельне, где проходила встреча Большой восьмерки, европейские активисты провели альтернативный саммит, потребовав прощения долгов странам «третьего мира».

К мероприятию подключились 500 индийских фермеров, путешествовавших по Западной Европе «трансконтинентальным караваном». По дороге они останавливались у штаб‑квартир сельскохозяйственных компаний, таких, как Cargill и Monsanto, чьи патентованные семена и генетически модифицированные посевы загнали многих индийских фермеров в тяжелые долги.

В тот день, когда индийские фермеры мирно протестовали в Кельне, финансовый квартал Лондона был превращен в зону боевых действий — город не видел ничего подобного со времен протестов против подушного налога в 1990 году. 10‑тысячное уличное мероприятие началось как классическая сюрреалистическая политакция RTS. С помощью велосипедной прогулки «Критической массы» улицы были освобождены от машин и заполнены активистами в поношенной одежде с намалеванными на спине лозунгами. Они танцевали у дверей офисных зданий, выстраивались в живые цепи вокруг Министерства финансов и устроили сидячие демонстрации протеста в нескольких банках. Банкиры и брокеры тем временем пришли на работу в повседневной домашней одежде, потому что полиция заранее посоветовала им смешиваться с толпой, чтобы не получить тортом в лицо. Но толпа постепенно стала распадаться на более мелкие группы и сделалась буйной. Одна группа штурмовала зал фьючерсной торговли, выбив все стекла в фойе, нарушив автоматизированную систему торговли акциями и вызвав срочную эвакуацию. В других районах Лондона были разгромлены ресторан McDonald's, банк и представительство компании Mercedes Benz, один активист попал под полицейский микроавтобус, и несколько полицейских получили ранения. Толпа бушевала также в городе Юджине, штат Орегон: там били стекла в банках и ресторанах быстрого питания, нападали на автомобили, атаковали полицейских камнями, а те их — перечным аэрозолем. В обоих городах крики об углубляющемся экономическом неравенстве и зверствах «свободно‑рыночной глобализации» утонули в звоне битого стекла.

Послание активистов Женеве было ясным как день: они не бросали камни в витрины, а мылом, губками и резиновыми скребками мыли фасады крупных банков в деловом центре города. Организаторы объяснили прессе, что всего лишь хотят помочь этим почтенным учреждениям отмыть пятна позора, оставленные губительными для «третьего мира» долгами и нацистским золотом. В Порт‑Харкурте, Нигерия, настроение на «Карнавале угнетенных» было воинственным и праздничным одновременно. 10‑тысячная толпа приветствовала возвращение на родину после многолетнего изгнания брата Кена Саро‑Вивы. Прослушав речь Овенса Саро‑Вивы, толпа направилась к воротам городской штаб‑квартиры Shell Oil и блокировала их несколько часов. Следующей остановкой была улица, названная в честь нигерийского диктатора генерала Сани Абачи, где демонстранты сняли табличку с названием улицы и временно переименовали ее в честь человека, чью жизнь тот отнял — Кена Саро‑Вивы. По словам организаторов, «танцы и песни на улицах полностью парализовали жизнь Порт‑Харкурта — нефтяной столицы Нигерии».

И все это произошло в один день.

Когда в середине 90‑х это движение сопротивления только формировалось, оно казалось сборищем сторонников протекционизма, объединившихся в силу необходимости бороться со всем, что только ни есть «глобального». Но по мере налаживания связей, пересекающих границы стран, в повестке дня движения появились другие вопросы: теперь оно приемлет глобализацию, но стремится держать ее под контролем. Социально ответственные инвесторы, «глушители культуры», члены RTS, организаторы «Мак‑союзов», «хактивисты»‑правозащитники, школьные борцы с брэндами и группы наблюдения за деятельностью транснациональных корпораций, работающие в Интернете, находятся на ранних стадиях борьбы за такую альтернативу международному господству брэндов, в центре которой будет находиться гражданское общество. В некоторых уголках мира об этой альтернативе пока говорят вполголоса, и там еще только предстоит выстроить сопротивление — высокотехнологичное и опирающееся на широкие народные массы, целеустремленное и одновременно разрозненное. Это сопротивление должно быть столь же глобальным и способным к координированным действиям, как и транснациональные корпорации, власть которых оно стремится свергнуть.