Дитя Иггсдрасиля

Похороны Хрольфа состоялись в тот же день. Большинство жителей деревни участвовали в подготовке, работы хватило на всех. Эльфийку надо было вычистить и снабдить провизией, пропитать древесину и веревки китовым жиром; необходимо было написать песни в память об ушедшем и его делах; собирался плавник для грандиозного погребального костра; готовили пищу и питье для тризны — обильной и длительной, призванной напомнить остающимся о награде, ожидающей их в пиршественных залах Темпуса.

Согласно обычаям Руатима, за приготовлениями должен был надзирать первый помощник капитана, но Ибна нигде не было видно. Поэтому за дело взялась Лириэль. Люди следовали ее инструкциям без вопросов или сомнений, похоже не беспокоясь, что в таком занятии ими руководит женщина, к тому же эльфийка. Она приняла бразды правления без осознанных усилий, просто в силу большой практики в планировании и организации больших и сложных мероприятий. Как это странно, задумывалась она не раз на протяжении долгого, суматошного дня, что свое мастерство, направленное теперь на последние почести Хрольфу, она отточила в пресыщенных фестивальных залах и особняках Мензоберранзана.

Море окрасилось в цвета заката, когда вся деревня собралась в бухте, проводить пиратского капитана в его последнее путешествие. Ульф и Олвир по очереди пели прощальные песни; Лириэль смотрела, холодная и собранная как деревянная статуя на носу Эльфийки. Когда церемония наконец завершилась, дроу подала сигнал к отплытию. Экипаж Хрольфа мрачно приступил к установке руля и поднятию паруса — не обычного весело-пестрого прямоугольника, а гигантского полотна триумфальной синевы, на котором юный Бьорн начертал священный знак Темпуса. Холодный бриз, возвещавший близящуюся ночь, наполнил парус. Он затрепетал, затем туго натянулся, и корабль медленно заскользил в море. Когда он ушел почти на предельную дальность, Лириэль опустила стрелу в многоцветные огни костра из плавника, и пристроила ее на длинный лук. Пылающая стрела по дуге взвилась в небо, опустилась словно падающая звезда и пропала за низким бортиком Эльфийки. Последовало мгновение тишины; затем пропитанный маслом корабль вспыхнул как факел.

Руатанцы в суровом, одобрительном молчании наблюдали, как искры погребального костра Хрольфа вздымаются ввысь, навстречу садящемуся солнцу. Это была древняя церемония, редкая в нынешние времена, но все присутствовавшие ощутили ее правильность. Каждый знал, как любил пират свою Эльфийку; никто не мог представить другого капитана на ее палубе. И все зрители черпали силу из ритуала. В каждой детали они чествовали древние традиции северян. Церемония напоминала им о славе ушедших веков, зажигала пламя гордости в сердцах уставших от бед островитян. Что бы ни пришлось им вынести в последнее время, они наследники гордого и сильного народа, и они победят.

Отвечая их мыслям, деревянная фигура на носу корабля Хрольфа неожиданно ожила среди пламени. Гигантская статуя эльфийки подняла горящий меч. На глазах пораженных людей, облик ее изменился: не десятифутовая дроу, но широкоплечий северянин со светлыми косицами и пышными усами, синими глазами, сверкающими яростной страстью к жизни. На миг Хрольф Буян вновь ожил для них. Гордая улыбка осветила лицо статуи, голова торжествующе поднялась, пока корабль погружался в воду.

Все глаза обратились на маленькую дроу, восхищаясь даже не столько магией, сколько тому, как она — чужая, эльф, — смогла понять их чувства воинов. Хотя никто не произносил этого вслух, все смутно ощущали смерть от утопления как нечто постыдное. Подарив Хрольфу воинское погребение, черная эльфийка напомнила всем о его любви к схватке и мастерстве в бою, и тем самым восстановила его честь.

Ульф подошел к притихшей дроу, и положил руку на ее плечо. “Пойдем”, сказал он мягко. “Мы присоединимся к тризне позже. До ночи нам надо перенести твои вещи в мой дом”.

Лириэль подозрительно посмотрела на шамана. “Это еще зачем?” “Ты не должна быть одна в такое время”.

“Чушь. Я жила в одиночестве почти полжизни!”

“Таков обычай этой земли, о которой ты уже многое понимаешь. Ученик остается в доме своего учителя. Твоя учеба начнется этой ночью”.

Дроу собиралась было протестовать. Она была усталой и подавленной, неподходящее состояние ума для изучения рунной магии. И все же, именно за этим она пришла на Руатим. Ее нужда, как и Федора, никуда не исчезла, и время, отпущенное им, не растянется из-за их личных горестей. Посему, вежливо кивнув, она последовала за шаманом в дом Хрольфа.

Много позже той ночью, когда пир закончился, и насытившиеся жители деревни разошлись по домам, шаман и его ученица направились в лес. Они молча поднялись на большой холм, с плоской, поросшей травой вершиной. Над их головами луна была словно тонкая полоска серебряного сияния, а небесные осколки, следовавшие за ней по небу, сверкали как переливчатые слезы.

“В земле и в море есть незримая сила”, начал Ульф. “Тот, кто хочет быть шаманом, должен научиться чувствовать эту силу, прежде чем он сможет собирать ее, и превращать в руну. В этом месте магия сильна. Попробуй найти ее”.

С этими словами он повернулся и побрел прочь с поляны.

“И это все?” воскликнула Лириэль возмущенно. “Это и есть обещанное обучение?”

Шаман оглянулся. “Найди силу. Даже великие — даже боги — не получают руны легко. Как можешь ты надеяться изучить сотворение рун, если не можешь подключиться к источнику их могущества?”

Не в силах спорить с таким аргументом, Лириэль развернулась и прошла в центр поляны. Закрыв глаза, она задышала глубже, очищая мысли и подготавливая себя, как делала перед каждым серьезным заклинанием. Будучи магом, она была приучена использовать слова и жесты и определенные предметы, чтобы подчинять магию своей воле; сейчас она настраивала свои мысли на само Плетение — тончайшую, невидимую паутину магии, окружавшую все живое.

Эльфы не используют Плетение; мы часть его. Откуда пришла эта мысль, Лириэль не поняла, но осознала ее истинность. Вокруг была сила, которую она могла принять в себя, сила, которой была она. Вглядываясь в ткань магии, как во множество переплетенных серебристых нитей, она искала для себя место внутри нее. Наконец, ее ищущие мысли нашли такое место, и память о нем впечаталась в ее разум.

Не останавливаясь чтобы обдумать это новое, чудесное озарение, дроу продолжала свое исследование. Она искала магию, принадлежавшую этому месту. Видение, когда оно пришло к ней, было не одной из невидимых нитей, но тканью еще более тонкой и волшебной. Лучи лунного сияния очерчивали серебристый путь с небес на эту поляну, образуя могущественное соединение между небом и землей. Лириэль подумала о Килуэ и других жрицах Эйлистраи, поклонявшихся Темной Деве песней, танцем и охотой. Лунный свет для них был священным, символом и источником магии их богини. Они почувствовали бы силу этого места, и узнали содержащуюся в нем магию.

Неосознанно, Лириэль начала танцевать — сначала медленно, раскачиваясь всем телом, протянув руки к серебряному пути. Затем она обошла поляну, ноги ее двигались в странном узоре, который раньше она и не представляла. Прошло так много времени с тех пор, как Лириэль плясала в последний раз, и ее давняя, глубокая любовь к танцу погружала ее в экстаз движения еще глубже. Она кружилась, приседала и прыгала, найдя рисунок и двигаясь в нем.

Захваченная магией и движением, дроу забыла о времени. Для нее остался только танец. Только когда луна скрылась за далекими горами она остановилась, с дико бьющимся сердцем, туникой прилипшей к блестящему от пота телу.

Слабый звук раздался из леса поблизости, и дроу взметнулась, выхватывая кинжал. Из лиственного укрытия появился Ульф, чье бородатое лицо выражало пораженный восторг. Он подошел к дроу, не обращая внимания на клинок, и мягко дотронулся до влажного завитка ее волос.

Взгляд Лириэль последовал за движением его руки, и ее глаза расширились от изумления. Ее волосы, всегда бывшие белее лучшего пергамента, светились слабым серебристым светом. Вне всяких сомнений, то был знак благосклонности Эйлистраи.

Счастье затопило сердце дроу. Неотвязное, липкое ощущение зла, окружившее ее с того дня, как Лолт признала ее своей жрицей, расступилось как туман под солнцем. И так же быстро темнота вновь сомкнулась вокруг, подавляющая, да, но набухшая обещанием власти и силы. Сияние исчезло с волос Лириэль, резко, словно кто-то задул пламя свечи. Лолт забрала назад принадлежащее ей.

“Никогда не видел ничего подобного”, восхитился Ульф. “Я не думал, что такое возможно, но, может быть, ты готова увидеть Дитя Иггсдрасиля прямо сейчас! Я покажу дорогу”.

“Нет необходимости”, спокойно ответила дроу. Хотя дар Эйлистраи был отнят у нее, она понимала теперь, что всякое место и существо обладают собственной магии, и помнила сверкающую дорогу к священному дубу. Она пошла сквозь лес, сопровождаемая недоверчивым шаманом. Лириэль безошибочно пробралась сквозь густые поросли, следуя линиям силы направленным к священному дубу. Наконец она остановилась перед гигантским дубом. Он был неимоверно древен, куда старше, чем могла надеяться стать даже долгоживущая дроу, и тем не менее в его стволе и свежих весенних листьев не было ничего, что выделяло бы его из других, не меньшего размера деревьев, которых они миновали по пути.

“Вот он”, объявила она уверенно.

“Но на нем нет вырезанных рун”, указал Ульф. В ответ дроу закрыла глаза и протянула руки перед собой. Она не была уверена, что ее заклинания способны открыть магию такой природы; звук резкого вдоха со стороны шамана объявил о ее успехе.

Лириэль посмотрела на дерево. На массивном стволе расположились десятки сложных рисунков — руны, каждая отличающаяся от других. Она провела пальцем по одной, и ощутила древнюю кору. Они вырезались на материальном дереве, но магия Дитя Иггсдрасиля защищала их от обычного глаза.

“Ты справилась отлично”, признал Ульф. “Есть пять ритуальных вопросов, которые надо ответить прежде, чем ты начнешь. Первый: что есть Дитя Иггсдрасиля?”

“Это символ”, ответила Лириэль, цитируя одну из прочитанных книг. “Древо Иггсдрасиль содержит всю жизнь; целые миры — плоды на его ветвях”. “Почему ты пришла?”

“Чтобы вырезать на священном дереве руну силы”, сказала дроу, вновь вызывая перед мысленным взором сложный узор, обретавший завершенность многие дни.

“Как образуется эта руна?”

“Из жизни проистекает магия; следовательно, из жизни должна создаваться руна. Я отправилась в долгое путешествие, чтобы увидеть и научиться, и позволить жизни придать руне форму”.

“Чем ты вырежешь руну на священном дереве?”

Лириэль сняла с шеи Ветроход и сжала рукоять крохотного кинжала. Она повернула ее, и из ножен появился не кинжал, но небольшой резец. “Я вырежу руну этим артефактом, пришедшим из далеких времен, зачарованным рунными чародеями и благословленным древними богами”.

“И как ты придашь руне силу?”

Последний, самый сложный ответ она узнала не из книги или свитка; он пришел к ней этой ночью на лунной поляне. “Могуществом земли, на которой растет Дитя Иггсдрасиля, и силой дуба, и магией, которую я зову своей”, ответила Лириэль.

Шаман кивнул. “Можешь начинать”.

Лириэль повернулась к священному дереву, пробежалась пальцами по древнему стволу, пытаясь найти принадлежащее ей место. Когда все почувствовалось правильным, она подняла резец и закрыла глаза, представляя руну, и позволяя ей занять все ее мысли.

Прошло время, но она не двигалась. Узор был еще не завершен, — руна не обрела форму до конца. Расстроенная и озадаченная, Лириэль стояла не шевелясь, копаясь в своих мыслях в поисках недостающего. Федор.

Ответ пришел к ней как удар, но что это так, она поняла мгновенно. Она не могла довершить руну без Федора, поскольку он составлял неотъемлемую часть ее.

Лириэль открыла глаза и расстроено выдохнула. Переварить эту новость оказалось нелегко. Молодая волшебница всегда думала о себе как о хранительнице обоих целей — своей и Федора. Она приняла его как спутника и друга, но впервые начала понимать, что их судьбы переплелись в непредставимом пока для нее значении.

Не сказав ни слова, дроу повернулась, и направилась прочь от священного дуба.

Ульф не задавал вопросов; похоже, он понял ситуацию даже лучше чем она. “Когда будешь готова, попытаешься вновь”, сказал он спокойно. “Но в следующий раз моя помощь тебе не понадобится”.