Глава 21. Ульрика Эллис говорила себе, что у нее нет никаких оснований считать себя виноватой

Ульрика Эллис говорила себе, что у нее нет никаких оснований считать себя виноватой. Ее огорчила смерть Дейви Бентона, как огорчила бы смерть любого другого мальчика, чей труп, выброшенный, как мусор, был бы найден в таком месте. Но факт остается фактом: Дейви Бентон не был подопечным «Колосса», и она не могла не радоваться, что с «Колосса» снято наконец подозрение; а снималось оно потому, что последнее убийство не было совершено кем-то из сотрудников.

Конечно, полиция не сказала этого явным образом, когда Ульрика туда позвонила. Таково было ее собственное заключение. Но инспектор, с которым она разговаривала, произнес «очень хорошо, мэм» таким тоном, как будто вычеркнул из своего списка нечто очень важное, а это могло значить только одно: туча, сгущавшаяся над «Колоссом», растаяла. Под тучей Ульрика понимала подозрения со стороны всей следственной группы из Скотленд-Ярда.

Началось все с того, что она позвонила в столичную полицию и запросила имя мальчика, чье тело нашли в Куинс-вуде. Потом она снова позвонила, на этот раз чтобы сообщить восхитительную (хотя она всеми силами старалась скрыть это) новость, что администрация «Колосса» не располагает информацией, будто Дейви Бентон посещал или должен был посещать занятия в их организации. Между двумя этими звонками она перерыла всю документацию. Она проверила все папки с распечатками и просмотрела все файлы, хранящиеся на всех компьютерах «Колосса». Она даже вспомнила про анкеты, которые заполнялись ребятами, проявившими интерес к «Колоссу» в ходе ознакомительно-агитационных кампаний в других частях города. И в заключение она набрала номер социальной службы, где ее заверили: у них нет сведений, что мальчик по имени Дейви Бентон когда-либо направлялся в «Колосс» на перевоспитание.

И только проделав всю эту работу, она позволила себе вздохнуть с облегчением. Кошмар серийных убийств все-таки не имеет отношения к «Колоссу». Не то чтобы она хоть на миг поверила обратному…

Однако звонок от непривлекательной женщины-констебля со сломанными зубами и плохой прической несколько омрачил счастливое состояние Ульрики, впервые за много дней избавившейся от мучительной тревоги. Теперь полиция работает над другой версией. Констебль хотела знать, не организовывал ли «Колосс» какие-либо развлекательные программы для клиентов. В честь праздника или других особых дат?

Когда Ульрика спросила женщину (Хейверс, так ее звали), о каких развлекательных программах идет речь, та ответила:

— Например, о представлении с фокусами. Вы никогда ничего подобного не устраивали?

Надеясь передать голосом всю силу своего желания помочь полиции, Ульрика сказала, что ей надо уточнить. Потому что дети действительно участвуют в различных групповых мероприятиях — это входит в программу адаптационного курса, — но в основном все мероприятия так или иначе связаны с физической активностью: сплав по реке, пешая прогулка, поездка на велосипедах или ночевка в лесу. Но вполне возможно, что какая-то группа выбрала для себя нечто иное, и Ульрика хочет все проверить, чтобы полиция получила самые полные и точные сведения. Так что она перезвонит констеблю Хейверс, хорошо?

И она снова отправилась на поиски. Снова перетрясла документацию. Также она расспросила на эту тему Джека Винесса потому что если кто и знал, что происходит в каждом закоулке «Колосса», то только Джек: он был в «Колоссе» задолго до того, как здесь услышали имя Ульрики Эллис.

— Фокусы? — повторил Джек и саркастически изогнул рыжую бровь. — Это когда из шляпы выскакивает кролик? Эти копы что, совсем с ума посходили? — Он никогда не слышал, чтобы в «Колоссе» кто-нибудь показывал фокусы или чтобы одна из адаптационных групп ходила на подобное представление. — Эти ребята, — мотнул он головой в сторону классов и учебных помещений, — они не из тех, кто будет увлекаться фокусами, так ведь, Ульрика?

Конечно, не из тех, и Джеку совсем не обязательно было это говорить. И тем более лишней была ухмылка на его лице — то ли его так развеселила мысль, что ребята сидят полукругом, затаив дыхание, и смотрят представление фокусника, то ли позабавило, что она — Ульрика Эллис, предположительно душа и сердце организации, — могла подумать, будто прошедшие огонь, воду и медные трубы клиенты «Колосса» способны заинтересоваться подобным развлечением. Этого Джека нужно время от времени ставить на место, чтобы не забывался. И она незамедлительно его осадила:

— Это тебе кажется таким смешным — поиски серийного убийцы? С чего бы это?

Ухмылка тотчас исчезла, и ее место заняло выражение враждебности.

— Послушай-ка, Ульрика, а можно не бросаться на своих сотрудников? — огрызнулся Джек.

— Не забывайся, — лишь сказала она и пошла заниматься делами.

Ее дела состояли в выкапывании дальнейшей информации для копов. Но когда она позвонила в полицию с сообщением, что в «Колоссе» никто не заказывал представление с фокусами и ни одна группа не ходила на такие шоу, ее слова не произвели большого впечатления. Констебль, принявший ее звонок, эхом повторил то, что ранее уже говорил Ульрике его коллега: «Очень хорошо, мэм», — и сказал, что передаст информацию по назначению.

— Вы же понимаете, что это может означать только… — начала она, но констебль уже повесил трубку.

Ульрика восприняла это как необходимость собрать еще больше сведений, чтобы полиция оставила наконец в покое «Колосс». И она, Ульрика, ради этого готова на все.

Она искала способ так подойти к выполнению задачи, чтобы ее цели не были очевидными. Иначе впоследствии придется столкнуться с нехваткой сотрудников или даже групповыми выступлениями против нее. Разумеется, грамотный руководитель не станет беспокоиться о мнении подчиненных — Ульрика знала это, — но руководитель должен быть еще и тонким политиком и уметь так обставить предпринятое им действие, чтобы оно выглядело как шаг на благо организации, чем бы это действие на самом деле ни было. Однако, как ни ломала голову Ульрика, она не смогла придумать, чем замаскировать предстоящие разговоры с сотрудниками. Своими расспросами она явным образом продемонстрирует недоверие, и ничем этого не скроешь. От напряженных раздумий над задачей, оказавшейся неразрешимой, у Ульрики заболели зубы. Она так удивилась, что стала припоминать, не забыла ли она сходить к стоматологу в положенный срок. В ящике стола нашлась упаковка парацетамола, и она проглотила две таблетки, запив глотком холодного кофе, бог знает сколько простоявшего на столе. И после этого приступила к выполнению задачи, которую назвала «снятием подозрений». Не с себя, а с других… Обо всем, что удастся обнаружить, она немедленно сообщит в полицию, говорила она себе. В «Колоссе» убийцы нет, в этом не может быть никаких сомнений, но Ульрика понимала, что нужно исправлять последствия ее вранья насчет Джареда Сальваторе. Нужно доказать копам, что администрация «Колосса» не препятствует, а наоборот, изо всех сил содействует следствию. Нужно проявлять инициативу. Нужно показать, что «Колоссу» нечего скрывать. Нужно во что бы то ни стало заставить их убраться из «Колосса».

Джека Винесса она решила на время оставить в покое, а пока отправилась на поиски Гриффа. Через стеклянную дверь комнаты адаптационного курса она увидела, что он занимается с новой группой. Судя по записям на доске, они обсуждали результаты предыдущего занятия. Ульрика дождалась, когда Грифф взглянет в ее сторону, и кивком головы попросила его выйти. Ответом были пять поднятых вверх пальцев и полуулыбка, свидетельствующая, что он ошибочно оценивает тему разговора, о котором она его просит. Это неважно, подумала она. Пусть думает, будто она собирается снова заманить его в постель. С таким настроем он не будет излишне настороженным, а ей это только на руку. И, кивнув Гриффину, Ульрика пошла искать Нейла Гринэма.

Однако по пути она заглянула в учебную кухню и застала там Робби Килфойла — тот готовил кухню к уроку кулинарии. Он доставал из шкафов миски и сковороды, руководствуясь списком, составленным для него преподавателем. Вдруг до Ульрики дошло, что она ни черта не знает об этом Робби! Только о том, что давным-давно у него были неприятности с законом. Это выяснилось в ходе стандартной проверки, когда Килфойл оформлялся в «Колосс» в качестве волонтера, но Ульрика все равно взяла его. «Колоссу» отчаянно не хватало рабочих рук, а люди, готовые работать бесплатно, на дороге не валяются. Он был молод, глуп, а с годами взялся за ум, убеждала себя Ульрика в то время. Но сейчас она взглянула на Килфойла критическим взглядом и заметила, что у него на голове кепка… как у фоторобота серийного убийцы.

Боже, боже, боже, думала Ульрика. Неужели она сама привела в эти стены убийцу…

Но если она знает, как выглядит фоторобот преступника, то же самое может быть известно и Робби Килфойлу, ведь он, как и она, тоже мог прочитать «Ивнинг стандард» или посмотреть «Краймуотч». А если ему это известно и убийца — он, то как посмел он явиться сюда в своей излюбленной кепке «Евродисней»? Если только, конечно, он не сообразил, что будет очень и очень странно, если сразу после выхода в эфир той передачи «Краймуотч» он вдруг перестанет ее носить. Хотя возможен и другой вариант: он убийца, но при этом такой самоуверенный, что решил не снимать кепку и носит ее у всех на глазах, словно машет красной тряпкой перед быком… Или же, наоборот, он совсем тупой… или не смотрит телевизор и не читает газет… или… Боже, боже…

— Что с тобой, Ульрика?

Этот вопрос вернул ее к действительности. Боль в зубах сместилась ниже, в грудь. Снова сердце. Нужно как можно скорее сходить к врачу, обследоваться по полной программе…

— Прости, — сказала она, — я, кажется, задумалась.

— А-а… понятно.

Он расставлял миски на рабочем столе — с интервалом примерно в ярд, чтобы у каждого ученика было достаточно места.

— Сегодня будут готовить йоркширский пудинг, — сказал он, кивком указывая на список, который сунул между дверцами настенного шкафа. — Когда я был маленький, мама делала его каждое воскресенье. А твоя?

Ульрика с готовностью подхватила разговор:

— Я в первый раз попробовала пудинг, только когда мы приехали в Англию. В Южной Африке мама не готовила ничего английского. Уж и не знаю почему.

— Даже ростбиф?

— Честно говоря, не помню. Скорее всего, нет. Послушай, давай я тебе помогу.

Он обернулся. Предложение насторожило его, и Ульрика могла это понять. Ведь раньше она никогда не предлагала Килфойлу помощь. Она даже никогда не разговаривала с ним по-настоящему, за исключением того единственного случая, когда она принимала его на работу в «Колосс». Она мысленно пообещала себе, что отныне будет говорить с каждым сотрудником хотя бы раз в день.

— Да тут и делать особо нечего, — сказал Килфойл. — Но поболтать я бы не отказался.

Она подошла к списку. Так, что тут у нас? Яйца и мука. Масло. Сковородки. Соль. Да, очевидно, не требуется быть гением, чтобы состряпать йоркширский пудинг. Ульрика сделала еще одну мысленную пометку: поговорить с преподавателем кулинарных курсов, чтобы тот начал включать в учебную программу что-нибудь поинтереснее.

Она перебрала в уме возможные темы разговора, но их было немного, так как о Робби она знала только то, что раньше он любил заглядывать в чужие окна.

— Как дела на работе? — задала она единственный вопрос, который смогла придумать.

Он бросил на нее взгляд, полный сарказма.

— Ты про доставку сэндвичей? Нормально. На хлеб хватает. Ну, — улыбнулся он, — почти хватает. Я не прочь найти что-нибудь получше.

Ульрика видела, к чему клонит Килфойл. Он уже не раз закидывал удочку насчет постоянной занятости в «Колоссе», на платной основе. Что ж, Ульрика не могла винить его за это.

Робби как будто прочитал ее мысли. Он оторвался от пересыпания муки из пакета в большую посудину.

— Я отлично работаю в команде, Ульрика, — сказал он. — Если бы мне только дали возможность это доказать!

— Да. Твое желание нам известно. И мы его учитываем. Когда на другом берегу реки откроется филиал, ты будешь первым кандидатом на должность руководителя адаптационного курса.

— Серьезно? Ты не разыгрываешь меня?

— Разыгрываю? Зачем?

Он поставил пакет с мукой на стол.

— Послушай, я же не глухой. И не дурак. Я знаю, что здесь происходит. И полицейские со мной говорили.

— Они со всеми говорили.

— Ну да. Но они зачем-то и к соседям моим приходили с расспросами. Я там уже сто лет живу, поэтому мне сразу рассказали, что копы что-то про меня вынюхивали. Так что не удивлюсь, если за мной следить начнут.

— Следить? — Ульрика постаралась, чтобы в ее голосе не звучало беспокойство. — За тобой? Глупости. Неужели ты ходишь в такие места, чтобы им захотелось тратить на тебя время?

— Да в том-то и дело, что никуда я не хожу. Есть возле моего дома одна гостиница, а при ней бар. Туда я и сбегаю, когда мне нужно отдохнуть от отца. По-моему, ничего криминального в этом нет.

— Родители, — сказала она. — Иногда от них хочется бежать куда глаза глядят, да?

Робби нахмурился и замер, словно забыв о том, что делал. После секундного молчания он повторил слова Ульрики:

— Бежать? В каком это смысле?

— Э-э… да ни в каком. Просто мы с мамой порой ссоримся, вот я и подумала… возможно, дело в том, что мы обе — женщины. Или вы с отцом… Двое взрослых одного пола в одном доме? Со временем они начинают действовать друг другу на нервы.

— Мы с отцом вместе только телевизор смотрим, и тогда никаких проблем не возникает, — пожал плечами Килфойл.

— А-а. Повезло тебе. И что, часто вы этим занимаетесь? Телевизор смотрите?

— Ага. Всякие реалити-шоу. Мы их обожаем. Вот недавно вечером…

— Когда именно?

Она поняла, что задала вопрос слишком быстро. На лице Килфойла появилась жесткость, которой раньше Ульрика в нем не замечала. Он отвернулся к холодильнику, достал оттуда яйца и тщательно отсчитал нужное количество, будто хотел продемонстрировать свою старательность. Ульрика молча ждала ответа.

— Это было за день до того, как в парке нашли того парнишку, — наконец сказал он, и слова его прозвучали предельно вежливо. — Мы смотрели передачу про парусный спорт. Идет по кабельному. Мы с отцом делали ставки на то, кто вылетит из шоу, а кто останется. У тебя есть кабельное телевидение, Ульрика?

И она поневоле восхитилась его выдержкой — как он подавил негативные чувства, чтобы не портить с ней отношения. Это заслуживает награды.

— Извини, Роб, — сказала она.

Он не сразу ответил, но потом смягчился.

— Да ладно, все нормально. Но я удивился вначале, чего это ты вдруг зашла.

— Ты и вправду в списке кандидатов для работы в филиале.

— Посмотрим, — пожал он плечами. — Пока мне нужно поскорее тут закончить.

Ульрика оставила его в кухне заниматься приготовлениями к занятию. После беседы она чувствовала неловкость, однако отбросила лишние эмоции. Сейчас не время беспокоиться о чьих-то обидах. Позже, когда все вернется в нормальное русло, она постарается исправить ошибки и наладить отношения. Пока же на повестке дня стоят куда более острые проблемы.

Поскольку обходные маневры показали свою несостоятельность, с Нейлом Гринэмом Ульрика решила не ходить вокруг да около, а сразу взяла быка за рога.

Его она нашла в компьютерном классе, одного. Он редактировал веб-страничку одного из учеников, которая была выдержана в мрачных готических тонах — как и следовало ожидать от питомца «Колосса».

— Нейл, — спросила она, — что ты делал восьмого числа?

Он записал что-то в блокнот, лежащий рядом с компьютерной мышкой. Ульрика заметила, как заходили мышцы его мясистой челюсти.

— Правильно ли я тебя понял, Ульрика? — сказал он. — Ты, должно быть, интересуешься, не убивал ли я в тот день какого-нибудь несчастного ребенка в кустах?

Она не стала отвечать, предоставив Нейлу думать на этот счет все, что ему угодно.

— Остальных ты уже опросила? — продолжал он. — Или я один такой счастливчик?

— Ты не можешь просто ответить на мой вопрос, Нейл?

— Конечно могу. Только вот хочу ли я?

— Нейл, здесь нет ничего личного, — сказала она. — Я уже поговорила с Робби Килфойлом. И потом собиралась отыскать Джека.

— А как насчет Гриффа? Или его подозревать в убийстве ну никак невозможно? Знаешь, если уж ты взялась за полицейскую работу, то для начала попробуй быть более объективной.

Ульрика чувствовала, что краснеет. От унижения, не от злости. О да, в первые дни романа она уверяла себя, что будет соблюдать осторожность. Никто не должен догадаться, говорила она Гриффу. Но потом все это потеряло значение. А когда дурман страстей берет верх над благоразумием, плакаты и громкоговорители вовсе не нужны.

— Ты собираешься отвечать на вопрос или нет? — спросила она.

— Конечно, — сказал он. — Но только когда его зададут копы. Скорее всего, мне не придется долго ждать — ведь ты постараешься подогреть их интерес ко мне, да, Ульрика?

— Дело совсем не во мне, — сказала она. — Дело ни в ком по отдельности. Сейчас мы говорим о…

— О «Колоссе», — закончил он. — Конечно. Главное — это всегда «Колосс», и поэтому я буду благодарен, если ты позволишь мне вернуться к выполнению своих служебных обязанностей на благо «Колосса». А тебе могу дать подсказку: позвони моей матери. Она обеспечит мое алиби. Само собой, я ее сладкий голубоглазый мальчик, и она скажет все, что я попрошу ее сказать, в случае если начнут расспрашивать про меня дамы, которые суют нос не в свое дело. Но то же самое будет верно и в отношении остальных наших работников. Желаю хорошего дня.

Он отвернулся к компьютеру. Его румяное от природы лицо стало еще краснее. Ульрика видела, что на виске у него забилась жилка. Что это — невинность, негодующая в ответ на подозрения? Или что-то еще? Хотя неважно. Ладно, Нейл, пусть будет по-твоему.

С Джеком Винессом было проще.

— Бар «Миллер энд Гриндстоун», — сразу сказал он. — Ульрика, ты же знаешь, если я не здесь, значит, там. И вообще, какого черта ты этим занимаешься? Нам ведь и без твоих расспросов хватает неприятностей.

Действительно, хватает. Она только ухудшала ситуацию, но с этим ничего не поделаешь. Она должна найти для полиции хоть что-нибудь. И даже если ради этого придется самой проверять каждое алиби у отца Робби, у матери Нейла, у посетителей в любимом пабе Джека… Она готова. И способна на это. И не боится. Она сделает это, потому что на кону стоит столько…

— Ульрика! Что случилось? Мы же договорись: через пять минут.

В приемной появился Грифф. Он выглядел растерянным, что и понятно, ведь раньше Ульрика, как подвластный силам гравитации спутник, возникала на его орбите — орбите звезды! — ровно в назначенный им миг.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она. — У тебя есть время?

— Найдется. Моя группа сейчас работает над «кругом доверия». А что случилось?

В разговор встрял Джек:

— Ульрика вообразила себя полицейским.

— Тебя не спрашивают, Джек, — отрезала Ульрика, а Гриффу коротко велела: — Пойдем.

Она привела его в кабинет и плотно закрыла дверь. Ни обходные маневры, ни прямой вопрос не помогли избежать обид со стороны сотрудников, потому Ульрика не беспокоилась, какой избрать метод для разговора с Гриффом. Однако она не успела заговорить — Грифф опередил ее.

— Хорошо, что ты попросила о встрече, Рика, — сказал он, проводя пальцами по густой шевелюре. — Я и сам хотел поговорить с тобой.

— О чем? — спросила Ульрика, хотя уже через миг поняла, что он имеет в виду.

Рика. Он шептал это ей на ушко. Имя слетало с его губ вместе со стоном оргазма: Рика, Рика.

— Я скучал по тебе. Мне не нравится, как все между нами закончилось. Мне не нравится, что между нами все закончилось. Твои слова… что со мной здорово трахаться. Они больно меня задели. Я никогда не думал так, когда был с тобой. Это все не ради секса, Рика.

— Правда? Тогда ради чего?

Гриффин стоял возле двери, а она — у стола. Он двинулся, но не к ней, а к книжной полке, и как будто углубился в изучение корешков и фотографий. Наконец взял в руки снимок Нельсона Манделы, стоящего между Ульрикой — гораздо более юной и питающей множество иллюзий — и ее отцом.

— Ради этого, — сказал Грифф. — Ради этой девочки и всего того, во что она верила тогда и во что верит до сих пор. Ради ее страсти. Ради бьющей в ней жизни. Я надеялся прикоснуться и к одному и к другому: к страсти и к жизни, вот почему и ради чего все это было. — Он поставил снимок на место и обернулся к Ульрике: — В тебе они до сих пор есть, страсть и жизнь. Это и привлекло меня к тебе с самого начала. И влечет сейчас.

Он сунул руки в задние карманы синих джинсов. Джинсы, как обычно, были узкими и плотно обтягивали бедра. Она увидела холмик — там, где находится пенис, И отвела взгляд.

— Дома творится что-то несусветное, — продолжал Грифф. — Из-за этого я был сам не свой, прости. У Арабеллы бушуют гормоны, у малышки колики. Наша мастерская почти без заказов, дела идут неважно. Так что видишь, у меня забот полон рот, и я начал думать о тебе как еще об одной проблеме, которую приходится решать. Поэтому я и вел себя не самым лучшим образом.

— Да. Это так.

— Но это не означало… не означает, будто ты мне больше не нужна. Просто все эти сложности…

— Жизнь не должна быть сложной, — перебила она. — Это ты сделал ее такой.

— Рика, я же не могу уйти от нее. Пока не могу. У нас только что родился ребенок. Если бы я поступил так, то доказал бы, что не достоин ни Арабеллы, ни тебя. Разве ты этого не понимаешь?

— Тебя никто и не просил уходить.

— Все шло именно к тому, ты знаешь не хуже меня.

Ульрика замолчала. Она понимала, что давно уже пора задавать те вопросы, ради которых она и затеяла разговор, но темные глаза Гриффа отвлекали. Не только отвлекали, но и тянули обратно в прошлое. Туда, где он рядом с ней. Где его, тело пышет жаром. Где он входит в нее — о, этот головокружительный момент! То было не просто соединение плоти с плотью. То соединялись души.

Она отгородилась от наплыва воспоминаний.

— Да. Наверное, так и было, — сказала она.

— Ты знаешь, что мы шли к этому. Ты видела, что я чувствовал. Что я чувствую…

Он приблизился к ней. В горле у нее что-то быстро и легко запульсировало. В теле образовался жар, сконцентрировался в низу живота. Между ног стало влажно — совершенно против воли.

— Это все плотское, — попробовала Ульрика остановить происходящее. — Только дурак мог принять это за настоящее чувство.

Грифф был уже так близко к ней, что она уловила запах. Не запах лосьона. Не одеколона и не геля после бритья. Это был его запах, созданный из запахов волос, кожи и секса.

Он протянул руку и прикоснулся к ней. Пальцы скользнули по ее виску, спустились ниже. Задержались на мочке. Провели линию к подбородку. Потом Грифф уронил руку.

— Мы ведь по-прежнему вместе, да? — спросил он. — Ничего не изменилось между нами?

— Грифф, послушай… — произнесла она.

Но в голосе ее не было твердости. И он слышит это не хуже ее. И он понимает, что это означает. Потому что это может означать только одно… О, как он близко, этот запах, эта сила… Он опрокидывает ее, обеими руками прижимает ее ладони к кровати и целует, целует. Ее бедра подхватывают ритмичный танец и вскидываются, вскидываются, потому что все отступило, ничто больше не имеет значения, только желание, обладание и упоение.

Да, он чувствует то же самое. Она знала, что если опустит глаза (а она этого ни за что не сделает), то увидит доказательство под тканью узких джинсов.

Грифф хриплым голосом спросил:

— Что послушать, Рика? Мое сердце? Твое? Послушать, о чем они говорят? Я хочу, чтобы ты вернулась. Это безумие. Это глупо. Я ничего не могу предложить, лишь одно: я хочу тебя. Не знаю, что принесет завтрашний день. Может быть, мы завтра умрем. Я просто хочу, чтобы ты все это знала.

И когда он стал целовать ее, она не стала вырываться из объятий. Он нашел ее губы, и они раскрылись, покорные движениям его языка. Она отступила к столу, и он прижался к ней, чтобы в ее живот еще сильней вдавился его твердый и горячий холмик.

— Позволь мне вернуться, Рика, — шептал он.

Она обвила руками его шею и жадно поцеловала его. Со всех сторон подстерегают опасности, но больше ни о чем не нужно беспокоиться. Потому что от любых опасностей заслонит и защитит вот это — сыпучий шелк волос, в который она погружает пальцы, рот, впившийся в шею, ищущие ее грудь Руки, жаркие прикосновения тела, ее желание обладать им и полное равнодушие ко всему, даже к тому, что кто-нибудь может в любую минуту заглянуть в кабинет.

Они все сделают быстро, говорила она себе. Все равно невозможно будет расстаться, пока не…

Молнии, пуговки, все сброшено; оба застонали от наслаждения, когда он посадил ее на стол и вошел в нее. Вновь сомкнулись губы, ее руки скользят по мускулистой спине, а он обхватывает ее бедра и грубо, сильно пронзает ее, но хочется еще сильнее и грубее. И вот уже все внутри сжимается, волны поднимаются и… она летит куда-то… А мгновением позже и он достиг экстаза, прерывисто дыша. Они слились в одно, чувствуя безопасность и покой, хотя не прошло и шестидесяти секунд.

Медленно они оторвались друг от друга. Она видела, что Гриффин раскраснелся, и подумала, что ее лицо, должно быть, тоже горит. Он часто дышал и выглядел ошеломленным.

— Я не думал, что так случится, — сказал он.

— И я.

— Это оттого, что мы снова вместе.

— Да, я знаю.

— Я не могу остановиться. Пробовал уже, не раз. Не получается. Потому что, когда я вижу тебя…

— Знаю, — повторила она. — Со мной то же самое.

Она стала собирать и натягивать одежду, чувствуя, что его соки уже потекли из нее; она понимала, что вся пропиталась запахом страстного соития. Нужно было что-то с этим делать, но она не могла сейчас ни о чем думать.

Должно быть, Грифф чувствовал то же самое, потому что, одевшись, он снова прижал ее к себе и поцеловал.

— Я обязательно что-нибудь придумаю, — сказал он.

И Ульрика поцеловала его. «Колосс», большой и беспокойный, перестал существовать, не видный за дверью ее кабинета.

Наконец он со смехом оторвался от ее губ и прижал к своему плечу ее голову.

— Ты ведь всегда будешь со мной, да? — спросил он. — Ты всегда будешь здесь, правда, Рика?

Она подняла голову.

— Вроде бы я никуда исчезать не собиралась.

— Я рад. Теперь мы снова вместе. Навсегда.

— Да.

Он погладил ее щеку и снова прижал Ульрику к плечу.

— Так ты скажешь?

— Мм…

— Рика! Ты скажешь?

Ульрика оторвалась от его плеча и глянула на него.

— Что? — спросила она.

— Что мы вместе. Мы хотим друг друга; знаем, что это неправильно, но не можем остановиться. Поэтому каждый раз, когда нам выпадает такая возможность, ничто не имеет значения. Ни время суток, ни день недели. Ничто. Мы делаем то, что не можем не делать.

Она заглянула в его пытливые глаза — как же они близко! — и вдруг почувствовала холод, разлившийся в воздухе.

— О чем ты говоришь?

Грифф хохотнул — добродушно, как и подобает нежному и снисходительному любовнику. Она отодвинулась.

— Что-то не так? — спросил он тогда.

— Где ты был? — спросила Ульрика. — Скажи мне, где ты был?

— Я? Когда?

— Ты знаешь когда, Гриффин. Потому что теперь я понимаю, ради чего все это было, — Она обвела рукой комнату, имея в виду произошедший только что эпизод. — Ради тебя. Ты все делаешь только ради себя. Господи. Все вокруг тебя вертится. Хотел меня так одурманить, чтобы я сказала что угодно. Пришли бы копы, и я бы костьми легла, лишь бы они не приглядывались к человеку, с которым я трахаюсь.

Грифф изобразил на лице крайнее удивление, но она не поверила. Не тронул ее и вид оскобленной невинности, пришедший на смену удивлению. Где бы он ни был восьмого числа, ему нужно алиби. И, убежденный, что они судьбой предназначены любить друг друга, он ни на мгновение не усомнился, что она предоставит такое алиби.

— Ах ты, эгоистичный подонок! — выговорила она.

— Рика…

— Убирайся! Вон из моей жизни!

— Что? — пробормотал он. — Ты увольняешь меня?

Она хрипло рассмеялась, она хохотала над собой и над своей глупостью.

— Ты действительно не видишь ничего, кроме себя. Нет, не увольняю. Не надейся отделаться так просто. Я хочу, чтобы ты был здесь, у меня на глазах. Я хочу, чтобы ты прыгал, когда я скажу: «лягушка».

Невероятно, но он предпринял еще одну попытку добиться своего:

— Но ты скажешь копам?…

— Поверь мне, я скажу им все, что они захотят услышать.

Линли решил, что Хейверс заслужила право присутствовать на втором допросе Барри Миншолла, ведь это именно она его вычислила. Поэтому он зашел в оперативный центр, где она корпела над сбором информации о продавце солей для ванны из Стейблз-маркета. Он лишь сказал, чтобы она следовала за ним, и, уже спускаясь по лестнице на пути к подземной стоянке, посвятил коллегу в детали.

— Держу пари, он хочет предложить сделку, — сказала Хейверс, когда Линли рассказал, что Барри Миншолл готов говорить. — У этого типа рыльце в пушку и в грязи, захочет отмыться — не спасет и целая фабрика по производству стирального порошка. Попомните мои слова. Так вы пойдете ему навстречу, сэр?

— Это же подростки, Хейверс. Вчерашние дети. Я не стану умалять ценности отнятых жизней, позволив убийце избежать заслуженной участи — а именно пожизненного пребывания в очень неприятном заведении, чьи обитатели крайне недружелюбно относятся к растлителям малолетних.

— Не думаю, что меня это сильно огорчает, — заметила Хейверс.

Несмотря на то, что она была согласна с его точкой зрения, Линли все еще испытывал потребность в дальнейшей аргументации. Ему казалось, что только самые жесткие меры помогут излечить болезнь, поразившую общество.

— В какой-то момент, Хейверс, у нас не останется выбора, — сказал он. — Нам придется стать страной, в которой нет лишних детей. Нельзя жить так, будто всем все позволено и никого ничего не волнует. Поверьте мне, я буду только рад преподать на примере мистера Миншолла наглядный урок всем, кто считает двенадцати-тринадцатилетних детей такими же расхожими материалами, как картонные коробки из-под пиццы.

Линли остановился на лестничной площадке и посмотрел на Хейверс.

— Извините за проповедь, — сказал он виноватым голосом.

— Да ничего. Ваше право. — Она задрала голову, указывая на верхние этажи здания. — Но, сэр… — Она замолчала в нерешительности, что было абсолютно не в ее привычках. — Тот парень, Корсико.

— А-а, внедренный Хильером репортер? Мы ничего не можем тут поделать. В этом вопросе Хильер прислушивается к Доводам разума не более, чем обычно.

— Пока этот журналист держится в рамках, — успокоила его Хейверс — Дело не в этом. Его, похоже, ничего не интересует, кроме… вас. Хильер говорил, что Корсико будет делать очерки о тех, кто ведет расследование, но мне кажется…

Она явно испытывала неловкость. Линли видел, что ей очень хочется закурить, потому что табак помогает собрать мужество в кулак. Он сам закончил мысль:

— …что это не самая лучшая идея — рассказывать широкой публике об оперативниках.

— Об этом просто не может быть и речи, — подхватила Хейверс — Я не хочу, чтобы какой-то писака копался в моем белье.

— Я сказал Ди Харриман, чтобы она выложила как можно больше сплетен. Расчет таков, что выяснение всех деталей моего неприглядного прошлого надолго его займет. Ди получила инструкции не стесняться, расписывая мои приключения: Итон, Оксфорд, любовные похождения, аристократические хобби вроде парусного спорта, лисьей охоты…

— Ни черта себе, неужели вы…

— Конечно нет. То есть да, но только однажды, когда мне было десять лет, и того раза мне хватило, чтобы возненавидеть охоту всем сердцем. Но Ди может говорить и о затравленных лисах, и о десятках девиц, танцующих по мановению моего пальца, — лишь бы подействовало. Я хочу, чтобы некоторое время репортер не совался с расспросами к членам команды. И если будет на то воля небес — и если Ди хорошо выполнит свою задачу, а все остальные догадаются и подыграют, — то мы завершим следствие еще до того, как он приступит к следующему очерку.

— Но вы же не хотите увидеть свой портрет на первой полосе «Сорс»! — воскликнула Хейверс — «Граф, ставший копом» или тому подобную чушь.

— Такое может только в страшном сне присниться. Но если мой портрет в бульварной газетенке предотвратит утечку информации, я готов потерпеть.

На стоянке они разошлись каждый к своему автомобилю: рабочий день подходил к концу и было бы логично, чтобы Хейверс после разговора с Миншоллом отправилась прямо домой. Пережив несколько неприятных мгновений, когда казалось, что ее машина вообще не заведется, Барбара последовала за «бентли» шефа в своей чихающей «мини».

В участке на Холмс-стрит их ждали. Джеймс Барти — дежурный адвокат — должен был прибыть минут через двадцать, так что Линли с Хейверс получили возможность немного передохнуть. Они расположились в комнате для допросов, отклонив предложение выпить по чашке чая. Когда наконец появился Барти, с крошками песочного пирожного в уголках губ, то выяснилось: он понятия не имеет, с чего бы это клиент выразил желание говорить. Во всяком случае, адвокат Миншоллу этого не советовал. Он предпочел бы подождать, пока полиция не раскроет карты, поведал Барти детективам из Скотленд-Ярда. А то, что у полиции что-то есть, можно не сомневаться — иначе как объяснить столь быстро предъявленное обвинение в убийстве, а, суперинтендант?

Появился Барри Миншолл, так что Линли не успел ответить адвокату. Фокусника привел из камеры дежурный сержант. На этот раз Миншолл был в темных очках. Выглядел он так же, как и в прошлый раз, только щеки и подбородок покрыла белесая щетина.

— Ну что, обживаетесь в камере? — спросила Хейверс — Домой пока не хочется?

Миншолл проигнорировал это замечание. Линли включил магнитофон, назван дату, время и фамилии присутствующих.

— Мистер Миншолл, вы заявили о желании что-то рассказать, — сказал он. — Что именно вы хотите сказать?

— Я не убийца.

Кончик языка Миншолла высунулся и ящерицей пробежался по губам — бесцветная плоть лизнула бесцветную плоть.

— Неужели вы надеетесь, что в вашем фургоне мы не найдем ни отпечатков пальцев, ни других улик? — спросила Хейверс — А ведь есть еще и ваша берлога. Кстати, когда вы там последний раз убирались? Или хотели приберечь для нас побольше материала?

— Я не отрицаю, что знал Дейви Бентона. И знал других. Мальчиков, которые сфотографированы полароидом. Я знал их. То есть знаю. Наши пути пересеклись, и мы стали… друзьями, можно так сказать. Или, скажем, я учитель, а они — ученики. Я — наставник, а они… ну неважно. И я признаю, что они приходили ко мне в квартиру. Дейви Бентон и остальные мальчики с фотографий. Но приходили только для того, чтобы научиться делать фокусы. Меня ведь часто приглашают выступать на детских праздниках, и чтобы не возникало вопросов… — Он громко сглотнул. — Послушайте, вы и сами знаете, что люди сейчас подозрительны, и это объяснимо. Допустим, одетый Санта-Клаусом мужчина сажает к себе на колени девочку и запускает руку ей в трусики. Или клоун приходит в детское отделение больницы и уводит несмышленого малыша в подсобку. Такое встречается сплошь и рядом, поэтому я хотел показать родителям, что я не представляю угрозы для детей. А сопровождающий фокусника юный ассистент… это сразу внушает доверие. И Дейви мне нужен был именно для этого.

— Для того, чтобы быть вашим ассистентом, — повторила Хейверс.

— Верно.

Линли затряс головой и склонился над микрофоном.

— Я завершаю допрос… — Он глянул на часы и назвал время, затем выключил магнитофон и поднялся со словами: — Хейверс, мы напрасно потеряли время. Увидимся завтра утром.

Хейверс с удивлением взглянула на него, но тоже поднялась.

— Хорошо, — сказала она и двинулась вслед за Линли к двери.

— Постойте! — встрепенулся Миншолл. — Я не…

Линли развернулся к нему:

— Это вы подождите, мистер Миншолл. А заодно послушайте. Хранение и распространение детской порнографии. Совращение малолетних. Педофилия. Убийство.

— Я не…

— Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать сказки, как работает ваша школа для юных волшебников. Вас видели с этим мальчиком — на рынке, в вашем доме. И мы только начали вами заниматься, так что это далеко не все. Мы найдем его отпечатки повсюду, где бываете вы, и на нем самом найдем ваши отпечатки.

— Вы не найдете…

— Еще как найдем. И не позавидую адвокату — если кто-нибудь вообще согласится защищать вас в суде, — которому придется придумывать объяснения этим свидетельствам перед присяжными. Они будут гореть желанием поскорее засадить вас за решетку, потому что вы трогали своими грязными руками маленького мальчика.

— Они не были маленькими…

Миншолл оборвал себя и откинулся на спинку стула.

Линли не сказал ни слова. Хранила молчание и Хейверс. Внезапно в помещении стало тихо, как в усыпальнице сельской церкви.

— Вы не хотите проконсультироваться, Барри? — произнес Джеймс Барти.

Миншолл покачал головой. Линли и Хейверс замерли на том же месте, где стояли. Еще два шага, и они окажутся за дверью. Фокусник должен был действовать, и немедленно. Наверняка он это понимает, ведь он совсем не глуп, подумал Линли.

— Это слово ничего не значит, — заговорил Миншолл, будто в доказательство соображениям Линли. — Слово «не были». Это не такая оговорка, о чем вы подумали. Те мальчики, которые умерли, — другие, не Дейви, — не имели ко мне никакого отношения. Вы ничего не найдете, клянусь Богом. Я не знал их.

— Не знал в библейском смысле или как? — спросила Хейверс.

Миншолл бросил на нее яростный взгляд, что было видно даже через темные очки. «Вам не понять», — говорило выражение его лица. Линли почувствовал, как Хейверс ощетинилась. Он слегка прикоснулся к ее руке, давая знак, что пора возвращаться к столу.

— Что вы можете нам рассказать? — спросил он Миншолла во второй раз.

— Включайте магнитофон, — ответил тот.