Поцелуй

Утром ей не стало легче. Пришлось признать, что сон не помог. А значит, так просто, она теперь не выздоровеет.

Однако, несмотря на больное горло и ломоту в суставах, в организме не было и намека на вялость и апатию. Наоборот — лихорадочное возбуждение, какое бывает при высокой температуре или нервном переутомлении, сорвало Юлию с кровати. Она даже приняла прохладный душ. Правда, сразу пожалела об этом, потому что после него ее начало сильно знобить. Помня, что натощак не пьют лекарств, сунула последнюю таблетку анальгина в карман любимых джинсов.

Быстро, сосредоточенно, позавтракала в отельном ресторане дурацким растворимым кофе. И, даже, принудила себя съесть половину вареного яйца. Сегодня ей нужны были силы, и физические, и моральные.

Но если с физическими вопрос хоть как-то решался, Юлия совершенно не знала, где взять моральные. Как подойти к великолепному дону Карлосу после того, что было на дороге? И — у ее двери! Как посмотреть ему в глаза? В его умопомрачительные, сногсшибательные, красивые глаза. Как это сделать, как просить его о чем-то, когда она, даже думать боится о встрече?

И, тем не менее, это нужно было сделать. Придется, видимо, плюнуть на стыд. Зачем это нужно и кому — Юлия сама толком не знала. То есть знала, но не хотела об этом думать. Она просто вышла из отеля, кутаясь на солнце в джинсовку, застегнутую на все пуговицы, и направилась к пляжу.

Стоя у перил набережной, она смотрела. Глаза слезились даже в темных очках. Но и без них через несколько минут сомнений не осталось. На пляже его не было. И Юлию стала охватывать паника. Оставалось единственное место в городке, куда она могла сунуться в поисках дона Карлоса. Но если его и там нет — что, скорее всего, то ее порыв и смелость, и добрые намерения очень скоро растают без следа. И тогда... тогда останется только молчать в тряпочку. Или действительно — уезжать.

Юлия невольно замедляла шаги по мере приближения к «Минерве».

Внутри, почти, никого не было, кроме семьи за одним из столиков, уговаривающей маленькую очаровательную девочку съесть кусочек рогалика. Знакомый официант копался у кассы — подписывал счета или что-то еще. Увидев Юлию, он кивнул и хотел отвернуться. Но, поняв, что она направляется именно к нему, отложил бумаги и пошел ей навстречу.

— Буэнос диас, сеньорита...

— Буэнос диас, — ответила она, слабо улыбнувшись. Потом вспомнила так часто звучавшее вчера слово.

И, обнаружив, что уже начинает общаться с местным населением по-испански, сказала:

— Порфавор, сеньор... Мне нужен дон Карлос. Порфавор! — повторила она умоляюще.

Длинноносый официант размышлял с минуту, которая показалась Юлии часом. Окинув профессиональным взглядом движения ее рук, то и дело поправляющих сомнительную прическу, нездоровый блеск в тускло-зеленых глазах и неестественный румянец, двумя резкими пятнами загримировавший бледное лицо, он украдкой покосился на метрдотеля и сделал ей знак идти за ним.

Она думала, они идут куда-то в подсобное помещение. Сначала так оно и было. Они миновали дверь, ведущую в кухню. Поднялись по маленькой каменной лесенке, прошли темный узкий коридор, спустились на несколько ступенек и вдруг очутились... в эдеме.

Это, наверное, и называется патио. Крошечный, и в то же время просторный, дышащий воздухом внутренний дворик. Квадратное пространство, вымощенное старинной поседевшей плиткой, окружено пышными лимонными и мандариновыми деревьями. Желтые и оранжевые спелые плоды свисали с веток, чуть не падая под тяжестью сока. И в центре всего этого великолепия, за единственным столиком в плетеном ротанговом кресле, сидел дон Карлос. Как змей-искуситель в раю.

Именно так он и улыбнулся, увидев Юлию, выглядывающую из-за плеча официанта. Тот, молча, откланялся и исчез в глубине ресторана. А дон Карлос отложил газету. Перед ним дымилась чашка кофе и, как ни странно, стоял бокал с коньяком.

Он, молча, сдержанным, величественным жестом предложил ей присесть.

— Буэнос диас, — произнес он нараспев, когда она уселась против него на краешек ротангового стула.

— Я тебя искала, — сказала Юлия без тени улыбки.

— Зачем?

Юлия крепко сжала кулаки, воткнув ногти в ладони.

— То есть... Я думал, ты больше не хочешь меня видеть.

Так оно и есть! — чуть не выпалила Юлия, невольно любуясь матовым блеском его кожи и линией подбородка.

— Как видишь — хочу.

Он позвонил в колокольчик. Она подумала, ей мерещится — в настоящий медный колокольчик, как в кино про старинную жизнь. Через минуту появилась симпатичная девушка. А еще через пару минут перед Юлией появился завтрак.

— Я не голодна, спасибо. Я уже поела.

— Тогда выпей чаю с медом, — он подвинул к ней фаянсовую пиалу с янтарно-желтой жидкостью, — ты, больна?

— Немного...

Он молчал. И ждал. А время не ждало. Нужно было делать то, зачем пришла.

— Я пришла извиниться.

— Это я должен извиняться.

— Нет, нет — я! Я не могу ездить по этому серпантину, особенно вниз... Может быть, у нас еще есть шанс узнать друг друга ближе?

Боже, какое пошлое, неумелое кокетство! Двойка тебе, Малеева — злорадно подумала Юлия. Но отступать некуда. К тому же, ее попытка, как ни странно, кажется, увенчалась успехом.

— А ты... этого хочешь? — он явно обрадовался.

— Да, — сказала Юлия, глядя в плошку с медом.

— И... это все, чего ты хочешь?

— Нет, — она все-таки подняла глаза, — я хочу, чтобы ты рассказал мне об этой истории про Апокалипсис.

— Что именно? — он, кажется, ничуть не удивился.

— Все.

— Зачем?

— Я тебе отвечу, когда расскажешь.

Она подумала — это правильный ответ. Не сообщать же ему с налету про вампиров и доноров?! Он тогда сразу вызовет санитаров и — все. Похоже, эта просьба его воодушевила.

— Ну, хорошо! Только потом, уже я буду спрашивать обо всем, что интересно мне! Договорились?

— Согласна.

— А ты не опасаешься, что я потребую слишком высокой оплаты?

Юлия решила, что сейчас самое время ему польстить.

— Очень опасаюсь, — произнесла она как можно более томно, — и тем не менее.

— Так ты, хочешь узнать о Гауди. Зачем?

— Так... хочу помочь одним людям... Хорошим людям.

Юлия перестала размешивать густой мед в чашке с зеленым чаем.

— Хорошим людям? — дон Карлос нахмурился, будто ему не удавалось понять до конца значение этого словосочетания.

— Да. Просто хорошим людям.

— Тогда ты должна будешь поехать со мной в Парк Гуэль.

— Я поеду с тобой куда угодно, — вырвалось невольно, — хоть на Северный полюс.

— Это несколько ближе, — засмеялся он так, что она согрелась от его смеха, — но для этого опять придется спускаться по серпантину...

— Я не буду, ничего есть! — убежденно пообещала она.

— Допивай свой чай, — приказал он. Обжигаясь и злясь на себя за это, она послушно допила все, что было в чашке. До капли.

— Как ты думаешь... — она остановилась на минуту перед открытой дверцей его машины, — вот это пророчество... про Апокалипсис... — она невольно передернулась, — все это может быть правдой?

— Абсолютно. Это и есть правда.

Она хотела спросить его — почему. Но он был так прост и уверен, что она передумала. Он, кажется, был убежден в этом так же, как в том, что они стоят сейчас друг напротив друга в конце шумной, залитой солнцем набережной.

— Но ведь собор достраивают? Говорят, к 2024 году, он будет готов, и тогда... Что же... тогда?

— Ха-ха-ха! Это все детские игрушки! Просто реклама — чтобы привлечь внимание туристических компаний и деньги... То, что они пытаются делать сейчас, имеет такое же отношение к Гауди, как я к русскому балету.

— Что это значит? — недоуменно спросила Юлия, невольно улыбнувшись, представив себе дона Карлоса в балетных трико.

— Это значит, — сказал он, — это значит, что у них нет настоящих чертежей.

— Которые сгорели или, пропали, когда он умер? Так ведь, кажется?

— Да. Именно, — он посмотрел на нее испытующе.

— Но тогда — никакой опасности нет?

— Нет, — согласился он, — если настоящие чертежи не будут обнаружены.

Ну, вот, она и выяснила то, что хотела. Вот так вот, значит. И весь этот бред в квартире сеньора Мигеля все-таки был правдой?!

— А если... будут?

Она затаила дыхание. Замерла, почему-то боясь посмотреть ему в лицо. И смотрела на солнце, стоящее в зените.

— О! Тогда сбудется твое желание. Этот преступный мир, погрязший во лжи и предательстве, полетит, наконец, в тартарары! Тогда найдется — как ты говорила — человек, который сможет грамотно его уничтожить...

— А что если этот человек... захочет уничтожить не мир а... а чертежи?

Она сказала какое-то жуткое ругательство? Или произнесла фразу на древне-бирманском наречии?

— Уверяю тебя... — его бархатный голос стал таким тихим и мягким, что напоминал змеиное шипение, — уверяю тебя, во всем мире не найдется человека, способного на такой шаг... У кого хватит смелости?! Ха-ха! Это выбор, требующий личного мужества, не присущего жалкому людскому роду... А если бы было иначе — так и чертежей бы уже давно не было.

— А может быть, это будет не обыкновенный человек... — задумчиво произнесла она.

— Не обыкновенный? — дон Карлос впился в Юлию взглядом. — Не обыкновенный?! Что ты имеешь в виду?

— Ну, не знаю... — она смутилась до крайней степени этой неожиданной заинтересованностью, — человек, обладающий этим... личным мужеством...

— Такого нет, — убежденно сказал дон Карлос.

Почему ее так взбесило это сопротивление? И вообще — что за тон?! Будто она ему сто миллионов задолжала... В конце концов, они говорят об умозрительных вещах, а не торгуются о какой-то выгодной сделке! Откуда эта безапелляционная, оскорбительная уверенность — будто он давно просканировал всех людей, живущих на земле, и даже тех, кто еще не родился?

И еще — откуда вдруг это сильнейшее желание, чтобы последнее слово непременно осталось за ней?

— Ну, тогда просто человек, которому нравится этот мир таким, каков он есть... Или — такого тоже не бывает?

Он резко, чуть ли не грубо захлопнул за ней дверцу роскошного авто.

Юлия сама не заметила, как уснула в комфортабельном салоне, вкусно пахнущем кожей и горьковатым «древесным» парфюмом. Она пригрелась, разомлела от меда и чая. И таблетка анальгина, выпитая за завтраком, наверное, начала действовать.

Ей даже приснился сон, сладкий и уютный. Будто бы она долго блуждала в холодном, темном лесу и наконец, нашла домик с печкой и мягкой постелью.

...Это смешно. Но она была в сказке.

Разноцветные яркие драконы. Огромные улитки, сидящие на фантастических цветах в мозаике из битого стекла. Змея, обвившаяся вокруг католического креста. И пряничные домики — как декорация из мультфильма про Гензель и Гретель. И, самое главное, все это вызывало именно то детское чувство восприятия мира — когда все красиво, весело, необыкновенно и — жутко!

Дон Карлос был здесь как дома. Он, словно тайный хозяин всего этого зачарованного парка, водил ее по своим владениям. И рассказывал. Так, что Юлия слушала, регулярно замирая сердцем, словно ребенок, внимающий волшебнику. Потому ли, что информация была действительно исключительной? Или просто потому, что выдавал ее он? Своим мягким бархатным голосом. Искусно деля на порции, призванные максимально усилить любопытство.

— Я расскажу тебе то, чего нет в официальных источниках. Сведений об этом, ты не найдешь даже в выдумках журналистов...

— Откуда же тогда ты об этом знаешь?

— Было бы странно мне этого не знать... — он тонко и печально улыбнулся, — учитывая, сколько времени и средств я потратил на изучение всего, что связано с этим человеком. В принципе я, вероятно — самый осведомленный в этой области.

— Как удачно.

— Так слушай...

Они стояли рядом с «драконьими воротами» — феноменальным изобретением Гауди, единственным в своем роде фантастическим сплавом из кованого, гнутого и спиралевидного железа.

— Дракон — сторож мифического сада, — пояснял дон Карлос, — в саду посажены три дерева, символизирующие кару богов, которые наказали Гесперид, не уберегших священные «золотые яблоки», тем, что превратили их в тополь, вяз и иву... Пойдем на «большую площадь».

Поднимаясь по лестнице на «большую площадь», Юлия стала слегка задыхаться, и испарина выступила на висках... Поэтому так приятно было сидеть на скамье, извивающейся как огромная каменная змея. Удивительно, но она казалась мягкой, повторяющей форму тела. Отдыхая, Юлия непроизвольно скользила взглядом по замысловатым узорам мозаики, покрывавшем бесконечную линию скамьи, и ей казалось, что глаза начинают различать среди ярких бегущих орнаментов обрывки слов, фразы на латыни, магические формулы, таинственные знаки, силуэты и профили. Они появлялись и исчезали — меняли очертания прямо на глазах — как облака, если смотреть на них долго...

— Не смотри на них долго, — посоветовал Карлос.

— Почему?

— Есть много свидетельств, что людей, сидящих на этой скамье, посещают мистические видения... Знаешь, Гауди заставлял рабочих, которые ее строили, раздеваться догола и садиться в разных позах на еще не застывший раствор, чтобы он принимал анатомические формы тела.

— Расскажи мне о нем!

— Многие знают — это даже написано в путеводителях по Каталонии, — что Антонио был единственным ребенком в семье каменщика из Реуса, которому удалось выжить. И дожить до старости.

— Выжить? — Юлия нахмурилась, не очень-то благоволя к мрачным историям, особенно к таким, где страдали дети. — То есть как?

— Все братья и сестры, рожденные до него, кроме старшей сестры, умирали, не доживая до юности, — это выясненный историками факт. Но никто не знает, почему так было.

— И... почему так было?

Дон Карлос не отвечал, неподвижно глядя на что-то вдали — словно старался прочесть в лазоревом небе подсказку к забытому уроку. Проследив за его взглядом, Юлия увидела странный шпиль на одном из пряничных домиков.

Сверкающий на солнце желтый латунный шар, утыканный тонкими, острыми на концах иглами. То ли схематичный ощетинившийся дикобраз, то ли солнце в лучах как на детском рисунке, то ли старинная подводная бомба. Выше, над ней, в обе стороны смотрели два еще более диковинных предмета: летучая мышь с расправленными в полете темно-синими крыльями и какой-то ритуальный шаманский бубен. Венчал же всю эту совокупность объектов, явно имеющих между собой какую-то непостижимую магическую связь, крест. Не православный и не католический. С четырьмя равными сторонами.

— Антонио назвали в честь его матери. Антония... — Дон Карлос прикрыл глаза, будто вспоминая. — Она была красива. Доброе лицо, блестящие волосы и светлые, как у ангела голубые глаза... Он тоже родился с этими голубыми глазами. Он вообще был похож на свою мать...

— Карлос?

Ей пришлось чуть заметно тронуть его за плечо, чтобы он продолжал. Было ощущение, что его посетило одно из тех мистических видений, от которых он предостерегал Юлию.

— Антония была так хороша... и при этом обладала притяжением. Силой, особенно действующей на некоторых людей. Когда отец Антонио увидел ее, он забыл об обещаниях, данных давным-давно одной хорошей девушке, дочери своих соседей. Он женился на Антонии, не думая ни о чувствах любящей его невесты, ни о позоре, покрывшем ее после такого поступка жениха... Так вот. Никто не знает, хотя это и очевидно, что Кармен прокляла их перед тем, как совершить грех самоубийства.

— Как?!

— И разве можно ее за это винить?! — алюминиевая матовость в глазах дона Карлоса вдруг сменилась острым блеском начищенной стали. — Предательство. Предательство — грех, который должен быть наказан еще при жизни! Ты так не считаешь?

— Да... пожалуй.

В этом она была с ним согласна. И он, даже не подозревал, до какой степени. Юлия невольно погрузилась в воспоминания, впервые за эти несколько дней так явственно возродившие в душе жажду отмщения, немедленного и яркого.

— И что же было дальше?

— А дальше... — он небрежно пожал плечами под голубым шелком очередной роскошной рубашки. — Дальше было то, что написано во всех путеводителях. Ни один ребенок, родившийся в этой семье, не выживал, несмотря на все мольбы, посты и пожертвования, что воздавала Антония Господу Богу. Антонио тоже не должен был выжить — его даже окрестили на следующий же день после родов, на всякий случай... Пройдемся?

Он встал. Юлия с неохотой поднялась тоже и пошла вслед за ним. В глубину парка, манящего и пугающего фантастическими постройками.

— Смотри! — дон Карлос величественно вытянул руку. — Как тебе это?!

Впереди виднелась колоннада из терракотовой мозаики, с одной стороны стена, с другой — ряд колонн. Ни одна из них не повторяла другую. У Юлии резко закружилась голова. Черт, в таком состоянии нужно спать, а не бродить по паркам! Земля под ногами неприятно поехала... пришлось схватиться за локоть дона Карлоса. Он обернулся, глядя на нее с тревогой, которая быстро обернулась горделивой улыбкой.

— Какой эффект, не правда ли? Это создал гений! Только теперь стало понятно — с ней все нормально.

Почти. Просто колонны и стена стояли вовсе не перпендикулярно земле. Они были наклонены под таким углом, что создавалась иллюзия, какая бывает, когда смотришь на что-то после бутылки водки. Или в предобморочном состоянии.

— Да, действительно... — пробормотала Юлия, облегченно вздыхая, — оригинальное решение.

— Гауди был одержим идеей идеальной опоры, а идеальная опора — это опора наклонная...

Но тут случилось нечто, заставившее ее теперь уже крепко вцепиться пальцами в рукав дона Карлоса. В глубине колоннады, на другом ее конце, она заметила три высоких силуэта в черных капюшонах. Юлия глухо вскрикнула и остановилась. Именно в этот момент, черные фигуры, заметив их, отскочили от стены и поспешно удалились, скрывшись в густой зелени на извилистых тропинках парка.

— Что с тобой? — удивился ее спутник.

— Ты видел?! Ты видел их?!

— Их?

— Черных людей... Они убежали вон туда — ты их видел?

— Успокойся. Это всего лишь готы... Ничего особенного.

Он сказал это так уверенно, что Юлия действительно почти успокоилась. А что еще оставалось делать? Не рассказывать же ему о том безумии, в котором она оказалась тогда ночью, влекомая одиночеством и собственной дуростью? Она даже позволила ему провести себя сквозь всю эту, словно шатающуюся постройку, призванную сводить с ума, к тому месту, откуда убежали эти... готы. И лучше бы не позволяла.

На камнях стены, разрушая целостность и необычную гармонию сказочного пространства, чернели, нарисованные краской для граффити, три огромные, в человеческий рост, искривленные шестерки.

— Боже... — прошептала Юлия в ужасе, — а это что такое?

— Это?! — голос Карлоса дрожал от гнева. — Это человеческая тупость.

— Что-что?

— Los monstruos poco desarrollados... Los cretinos Estupidos... Las Bestias[22].

Он переводил яростный взгляд со стены, изуродованной «числом зверя», на начало тропинки, где скрылись люди в капюшонах. И что-то подсказывало Юлии, что им несказанно повезет, если он не бросится сейчас же в погоню.

Им повезло. Карлос вновь повернулся к Юлии. Взял в ладони ее руки, совершенно ледяные, несмотря на влажную жаркую духоту, царящую в парке.

— Не бойся, не стоит. Администрация парка уже несколько лет не может ничего поделать с сатанистами, которые облюбовали это место для своих... перформансов! Они стоят друг друга. Одни могут лишь малевать шестерки, ловко скрываясь от парковой охраны, а другие... — он горько усмехнулся, — научились, каждый раз, отчищать их средствами для мытья унитазов.

В его голосе было столько затаенного бешенства, презрения и боли... Только глаза оставались спокойными. Темно-серебряными. Как небо перед грозой.

— Не бойся... — он улыбнулся, — они думают, что если натянут на свои дурные головы черный шелк и вымажут всю Барселону вонючими красками — так уже, что-то из себя представляют.

Кто — они? Сатанисты? Готы? Психи? Вампиры? Наркоманы? Кажется, он относился к опасности, исходящей от них, не особенно серьезно. И рядом с ним — в непосредственной близости — она тоже, ничего не боялась. И никого — кроме себя самой.

— Я не боюсь, — сказала Юлия, и это была правда, — расскажи мне, что было дальше?

— Видишь, что творится вокруг этого человека, даже теперь, когда он давно умер? Может, не нужно?

— Нужно. Теперь, точно нужно.

— Даже, если это окажется опасным?

— Меня при слове «опасность» скоро будет тошнить!

Внимательно посмотрев в ее решительное измученное лицо, дон Карлос мягко улыбнулся.

— Тогда пойдем дальше...

Спальня Гауди в доме Гуэлей изумила Юлию. В основном — неожиданностью. После всего увиденного в фантастическом парке-дворце. После всех этих великолепных интерьеров с роскошной отделкой: черное дерево, палисандр, черепаховый панцирь, слоновая кость, одна комната облицована эвкалиптом, другая — буком, резные потолки с накладными листьями из золота и серебра! Спальня великого архитектора выглядела действительно необычно. Если не сказать — дико. Беленые каменные стены. Простая, даже аскетичная кровать, застеленная грубым покрывалом. Тумбочка. Черное распятие на белой стене. И — все.

— Вот здесь он жил долгое время.

— Это — его комната?!

— Что тебя удивляет?

— Я думала...

— Ты думала, его жилище — дворец с золотым потолком, набитый сверху донизу изумрудными драконами и сапфировыми летучими мышами?

— Ну, что-то вроде этого...

— Антонио был красавец, — с оттенком затаенной гордости сообщил дон Карлос. — Рыжеволосый щеголь с ярко-голубыми глазами. С юности он обожал роскошь... лайковые перчатки, духи, шелковые цилиндры, вкусную еду... И женщин.

— Серьезно? — Юлия с недоверием разглядывала, почти убогую, обстановку комнаты.

— Это потом, он превратился в старика...

Презрение в голосе дона Карлоса было уже открытым. А еще там были боль, горечь и какая-то странная обида.

—...когда предал сам себя... стал питаться водой и вареными яйцами, утверждая, что это совершенство по форме. Ходил в лохмотьях, как бродяга, жил на стройке и... все это было потом. Когда он начал искупать грех, которого не совершал...

— Какой грех?

— Пойдем отсюда.

Они долго шли по извилистой крутой тропинке между соснами. И поднялись на самую вершину горы. И там, на самой высокой точке холма, увидели искусственное каменное возвышение с тремя крестами.

— Это называется «Голгофа»... Мало кто сегодня отдает себе отчет в значимости этого символа. Туристы используют эту наивысшую точку парка, как обзорную площадку.

Подойдя к возвышению, Юлия обернулась... и ахнула! Отсюда была видна вся Барселона. И море. И небо. И облака... И свет, струящийся вокруг них, или исходящий от них, или проходящий сквозь них, был ослепительным. Но все равно, хотелось смотреть на него, не отрываясь. Она могла бы пойти по этим облакам...

— Он обожал смотреть на облака... — говорил Карлос, опершись рукой о каменный крест, — лежал в траве часами, глядя в небо... А потом зарисовывал такие фигуры и образы, которые никогда не пришли бы в голову ни одному человеку. Он был гений, с самого рождения...

Юлия невольно засмотрелась на дона Карлоса. Голубой шелк рубашки бесподобно оттенял темно-золотистый оттенок его загара. Лазурный отсвет был в его глазах, и сейчас они казались тоже голубыми. Небесно-голубыми и мечтательными. И еще было очень похоже, что он говорит о себе.

—...он рассматривал деревья и цветы не для того, чтобы полюбоваться... а чтобы понять, каким образом сочленяются ветви в кроне, лепестки в соцветиях. А потом создавал своды зданий по образу и подобию самой природы... он мог часами наблюдать путь улитки, запоминая форму склизкого следа, остающегося после нее на траве...

Юлии стало страшно. Вдруг показалось, что она совершенно одна здесь, на вершине этой горы. Так далеко был сейчас ее увлеченный спутник.

— Ты рассказываешь об этом так, как будто знал его лично!

— В какой-то степени, так оно и есть, — говоря это, Карлос отвернулся, то ли с досадой, то ли с раздражением, — я ведь уже говорил тебе, что потратил годы на изучение всего, что связано с этим человеком...

— Да-да, я знаю...

От нетерпения Юлия притоптывала носком мокасин по желтой пыли тропинки. Он вдруг замолчал, снова о чем-то вспомнив. А ей не терпелось узнать, что будет дальше.

И нетерпение все росло с каждым часом, с каждой минутой. Словно все эти мистические и умозрительные вещи имели к ней, Юлии, непосредственное и очень важное отношение. Скорее всего, так было потому, что рассказывал о них, именно он. Дон Карлос. Человек... то есть — существо, магнетизм и власть которого над ней возрастали прямо пропорционально любопытству, возбужденному его рассказами.

— А теперь ты должна выполнить мою просьбу.

Дон Карлос, опершись спиной о розоватый, чешуйчатый ствол сосны, смотрел на нее требовательно и ожидающе.

— Как? — Юлия была не на шутку разочарована. — Это — все?! А дальше? Дальше?!!

Она не могла поверить в то, что чарующая сказка закончится вот так, на самом интересном месте, без продолжения и счастливого конца! И она не желала, чтобы затихал этот голос, уводящий в дебри подсознания и возносящий в миры тайных грез.

— Сначала — мое желание.

Юлия сделала два крохотных шага. И оказалась стоящей почти вплотную к нему. Ее взгляд быстро скользил вверх-вниз, со смуглой шеи на сомкнутые, чуть улыбающиеся губы и обратно, несколько раз. Он не двигался. Не произносил больше ни слова. Будто предоставил ей самой догадываться о сути этого желания. Самое смешное — она была сейчас, и не только сейчас — а уже давно — готова на все! Неужели, он не понимает?!

— И чего же ты хочешь? — с замиранием сердца спросила она.

— Я хочу, — он упрямо нахмурился, будто готовясь к ее сопротивлению, — хочу, чтобы ты отправилась со мной еще на одну небольшую экскурсию. В Собор Святого Семейства. Надеюсь, ты не станешь возражать?

Она и не собиралась. Просто удивилась. И сильно устала. Мотаться с температурой по горам, пусть, даже невозможно красивым, несколько часов подряд — это, как ни крути, экстремальное занятие. Тем более солнце, багрово-алое, словно истекающее кровью, быстро садилось за море.

— Но сейчас собор, наверное, уже закрыт?

— Только не для меня!

Заметив недоверчивое удивление на ее лице, он пояснил:

— За деньги можно все, — он ухмыльнулся, — не так ли?

— А! Ну да...

И она покорно потащилась к машине. Опять, через все эти волшебные галереи, сказочные тропинки и фантастические колоннады. Сквозь запах смолы и зелено-лиловый сумрак южного сентябрьского вечера.

— Ты ведь спросила не обо всем, о чем хотела, верно? — предположил дон Карлос, заводя машину.

— Н-нет.

Он ждал. И нужно было пользоваться моментом. Только, как об этом спросить, не показавшись сумасшедшей?! Впрочем, ладно. Он и так, не слишком высокого мнения о ее разуме.

— Скажи... пожалуйста. Кх-м... Скажи, ты что-нибудь знаешь о... о вампирах?

— О вампирах?

Мимо. Судя по тому, как он подчеркнул голосом свое изумление. Что ж, она бы тоже примерно так отреагировала, задай ей еще недавно кто-нибудь подобный вопрос.

— О вампирах? Ну, разумеется! Все, что знает о них мировая культура. Я даже читал Брэма Стокера, — доверительно сообщил дон Карлос, — в подлиннике! — гордо добавил он.

— Понятно.

— А почему именно вампиры?

— А... — Юлия махнула рукой, давая понять, что дальнейший разговор на эту тему не имеет смысла.

...Через несколько минут они въехали в подземный гараж в районе SAGRADA FAMILIA.

Юлия с неохотой покинула великолепную машину. Но вместо того чтобы идти к выходу из гаража, они почему-то направились в противоположную сторону. В гулком подземелье не было никого, кроме них. И, тем не менее, пару или тройку раз, дон Карлос оборачивался через плечо, как человек, стремящийся попасть куда-то незамеченным. Скоро Юлия поняла, почему он так делал.

В конце необъятного, гулкого пространства гаража за серой бетонной колонной с четырьмя огнетушителями на каждой из четырех ее сторон скрывалась неприметная черная дверь с надписью «Solamente para el personal»[23]. Именно в нее-то они и вошли. Дон Карлос, мельком оглянувшись через плечо, удостоверился, что никто этого не видит. И тихо закрыл ее за собой.

— Никогда не слышала, что страсть проникать в неположенные места в неположенное время — часть испанского менталитета, — сказала Юлия, непроизвольно понижая голос.

— Ты еще много чего не знаешь об испанском менталитете, — уверенно заявил дон Карлос. — А вот, как насчет русского?

— Ты о чем?

— Скажи, ты не опасаешься идти со мной? Тебя ничего не удивляет? Ничего не кажется странным, страшным или хотя бы подозрительным?

— Вообще-то — все, — честно призналась Юлия. — Но, — она пожала плечами, — какая разница? К тому же — я, кажется, тебе обещала.

— Да-да... Действительно.

Дон Карлос задумчиво смотрел на Юлию, будто то, что она сейчас сказала, нуждалось в тщательном осмыслении.

За черной дверью, в затхлом полумраке, какого-то служебного коридора с бетонными стенами и мокрым, склизким полом, было неприятно, неуютно и некрасиво. Больше всего это напоминало вход в канализацию — как ее изображают в боевиках и триллерах.

— А что, мы здесь делаем? — решилась она спросить. Он не ответил, но очнулся. И двинулся вперед по коридорчику, сделав ей знак идти за ним.

Под ногами струилась плохо пахнущая гнилая вода, и с каждым шагом ее становилось все больше. Юлия давно списывала все свои ощущения, мысли и даже поступки на слегка измененное состояние сознания, вызванное стрессом, подавленностью и плохим самочувствием. Вот и сейчас, удивления или сопротивления не было. Будто она, прогуливалась с мамой за ручку по дачному участку, а не углублялась в подземные трущобы с малознакомым мужчиной. А идти все-таки нужно было бы осторожнее! Несколько шагов — и тонкие мокасины безнадежно промокли.

Ее прекрасный и загадочный проводник остановился. Выглянув из-за его плеча, Юлия увидела еще одну дверь. Совсем другую дверь. Дверь из сказки. Или даже — дверь в сказку.

Не нужно быть специалистом по древностям, чтобы понять с первого же взгляда — она старинная. Наверное, не менее старинная, чем Собор, в который они направлялись таким странным путем. Шлепая холодными ногами в мокрых мокасинах, она только хотела спросить, когда же конец путешествию. Но не успела.

Дон Карлос повернулся к ней. Опять смерил одним из своих фирменных взглядов, к которым она начала уже привыкать — оценивающим и немного удивленным. Будто в нем постоянно вызывал странное недоверие сам факт ее существования. И вдруг... стал раздеваться. На самом деле.

Улыбаясь, он неторопливо расстегивал пуговицы рубашки. И постепенно глазам Юлии открывалась его грудь — совершенной формы, идеального цвета и — Юлия была уверена — той температуры, какую она сама захочет ей придать, если дотронется... На груди, на плотном шелковом шнурке висел ключ. Карлос, продолжая улыбаться, снял через голову длинный шнурок. Вставил ключ в скважину внизу древней двери. И проговорил тихим бархатным голосом:

— Добро пожаловать в сказку, принцесса.

Юлия уже не удивилась, когда они и вправду попали внутрь некой мистической реальности.

Они были здесь одни. И ощущение причастности к чуду, к магической тайне мироздания значительно возрастало от этого одиночества.

Гулкое квадратное пространство освещалось четырьмя коваными готическими светильниками. Несколько ажурных полуколонн, не доходящих до пола. Прямо напротив двери — каменная скульптура Мадонны, в печали, склонившей прекрасное лицо. И еще там, на полу, была гладкая, полированная гранитная плита. С одной стороны украшенная цветами — словно кокетливое изголовье кровати. Там же, в изголовье, в красных полупрозрачных стаканах горели две свечи... Нервный смешок чуть было не сорвался с губ Юлии, когда она покосилась на античный, неподвижный в сумраке профиль дона Карлоса. Подумалось — ну, вот и приехали. Это и есть его спальня, ха-ха! Боже...

— Где мы? — Юлия спросила это тихо, но вопрос ее, отдаваясь от стен, звучал с усилением, вибрировал эхом — так, что она невольно вздрогнула от звука собственного голоса.

— Это крипта. Подземная часовня. Здесь похоронен Антонио Гауди. Смотри.

Дон Карлос, легонько подтолкнув Юлию в спину, подвел ее ближе к гробнице.

Он молчал. И от его молчания становилось тяжко. И грусть наваливалась на плечи, и сильнее болела спина — будто она стояла не у могилы чужого человека. Будто здесь погребен кто-то родной и навсегда потерянный, близкий и любимый... Стало совсем не по себе, когда комок слез подкатил к горлу. Нужно срочно нарушить этот момент, слишком торжественный и, главное, слишком тяжелый.

— Откуда у тебя этот ключ?

— Он у меня давно, — не очень понятно ответил дон Карлос, — часовня закрыта для посещений. А я часто прихожу сюда...

— Зачем?!

— Подумать, — просто сказал он, — подумать о нем...

— Его, кажется, сбил трамвай?

— Н-да... сбил. И ведь, именно в тот день, в Барселоне пустили первую трамвайную линию... Историки считают это интересным совпадением.

— Это действительно... интересное совпадение... Кх-м. Я читала, он умирал три дня в какой-то больнице, не приходя в сознание?

— Он давно был без сознания! — вдруг зло выкрикнул дон Карлос. — С тех пор, как... — он резко замолчал, словно испугавшись сказать что-то лишнее.

— С тех пор как — что?

— Пойдем!

Он тронул ее за руку. В одной из стен был открытый проход, за которым виднелось начало лестницы, пропадающей во мраке.

— У тебя есть спички?

Порывшись в карманах джинсов, Юлия подала ему зажигалку, с удивлением вспомнив, что ни разу еще сегодня не курила. Хотя в таком состоянии — и не хочется.

При свете огонька, мерцавшего в его руке, они осторожно поднимались по крутым высоким ступеням. Здесь было душно и в то же время студено. Ни любопытства, ни страха, ни возбуждения не было и в помине. Кажется, она перевыполнила сегодня план по эмоциям. После завораживающей красоты парка Гуэль, после всех этих рассказов и недомолвок, Юлия не чувствовала уже ничего, кроме смертельной усталости.

Неожиданно, зажигалка погасла в руке ее спутника. И на мгновение их ослепила кромешная, жуткая, ледяная темнота. А потом...

В это невозможно было поверить. Но это было именно так.

Ее мечта. Ее безумная греза. Ее желание, в исполнении которого она поклялась себе в тот день, когда увидела все это впервые — исполнилось! Сбылось так, как она не предполагала — и не могла предположить. Очарованная, раздавленная, плененная, захваченная врасплох и одновременно сгорающая от нетерпения, Юлия находилась в Соборе Святого Семейства.

Без шума голосов и мелькания туристов, без раздражающего голоса экскурсовода, без палящего солнца, мешающего смотреть, она была здесь. И рядом был он. Прислонившийся богохульно к одной из царственных, необычайной формы колонн, что поддерживают фантасмагорический свод храма. Так и не застегнув на груди рубашку. Смотрящий на нее со стороны — как змей-искуситель, ожидающий первой реакции Евы, надкусившей запретный плод.

— Пришло время отвечать на мои вопросы, — сказал он.

Юлия с усилием оторвала взгляд от необычайного свода над головой, сквозь который, кажется, мерцали звезды!

— Правда, как выяснилось, у меня он всего один.

Она, стараясь впитать жадными глазами, как можно больше подробностей, оставленных здесь, несомненно, гениальной выдумкой, остановила их все-таки на Карлосе.

— Какой?

Дон Карлос отделился от темнеющей в сумраке колонны. Чтобы медленно и неслышно — как кот, крадущийся в ночи, приблизиться к Юлии.

— Я хочу, чтобы ты поведала мне, чем все-таки тебя так поразил этот собор?

— Не знаю...

Она была честна. Как сформулировать то, что не поддается даже осознанию? Как выразить словами тонкие ощущения на грани нормы и сумасшествия? Где взять метафоры для образов, рождающихся в душе от всего, что ее сейчас окружало?

— Я не знаю, правда.

— И все же постарайся объяснить.

Он спрятал руки в карманы брюк. Жест и поза, показывающие готовность ждать ответа столько, сколько потребуется.

— Мне показалось... То есть, кажется... То есть — я почти уверена...

— Да?

Карлос подошел еще ближе. И даже немного наклонился вперед. Чтобы лучше слышать ее лепет?

— Что здесь, именно в этом месте... Господи! Ведь я могла никогда не узнать этого...

— Чего?! — казалось, он теряет терпение.

— Что здесь сосредоточена тайна рождения и смерти. Не знаю... Добра и зла. Гения и безумия. Любви и ненависти... наверное, это банально, да? Здесь все так говорят и чувствуют?

— Не все.

— Но многие, я уверена... Здесь место пересечения выборов.

— Выборов?

Почему она так сказала — Юлия сама толком не поняла. Может, потому, что сама она давно находилась в состоянии невозможности выбрать что-то важное для себя. Что-то, чему она не знала названия. Он стал слушать еще внимательнее. Он даже поднял руку на уровень лица, стараясь удержать ее внимание, сконцентрировать на вопросе, так его занимавшем.

— Выборов?!

— Да, — кивнула Юлия уже с уверенностью, пришедшей только что, — да. Здесь, можно и нужно выбирать.

— Выбирать... что?

Он, казалось, затаил дыхание. Его глаза светились в полумраке собора как зрачки сиамского кота.

— Выбирать... свою судьбу. Кажется, я говорю чушь... А что это там?

— Сейчас узнаешь.

...Они поднимались все выше, по спирали, крутой, узкой, светлой. И — бесконечной. Лестница в небо. Знаменитая винтовая лестница, точная копия лестницы в готической колокольне Сан-Пре, воспроизведенная Гауди — вспомнила Юлия рассказы экскурсовода. Эта конструкция была создана точно не для людей, боящихся высоты! Но даже у Юлии быстро сбилось дыхание. И голова опасно закружилась. И близость Карлоса в этом маленьком пространстве стала ощутимой и вязкой, как мед, которым он угощал ее сегодня утром.

Казалось, стоит ему сейчас дотронуться до нее хоть на мгновение, и количество ощущений, накопленных за дни общения с этим мужчиной, перейдет в качество. Новое, неизведанное доселе качество жизни, которое изменит ее, Юлию, навсегда.

Сама она, в силу своего физического и душевного состояния, находилась сейчас в другой, мистической реальности, несколько отличной от того, к чему привыкла. По всей видимости, из-за этого предположение, которое раньше казалось бредом, когда-то случайно пришедшим в голову, выглядело теперь вполне нормальным. Очень возможным. И даже — логичным.

— Скажи мне...

Юлия останавливается где-то посередине витого пространства лестницы, ведущей в черное небо. И мужчине, что идет за ней след в след, приходится остановиться тоже.

— Сказать... что?

— Скажи, что такое случилось с быком? Тогда, на корриде.

— Ничего особенного, — он выглядит разочарованным, — а почему ты спрашиваешь?

— Просто показалось...

— Показалось?

— Что-то странное — ты разве не заметил? Ощущение такое жуткое, словно ледяного холода в жаркий день... И бык... Озверел.

— Его просто что-то спугнуло. Вот и все.

— Да, именно — спугнуло! Но только вот — что?

— Так бывает довольно часто. Быки находятся там, в измененном состоянии сознания — если можно так выразиться по отношению к животному... Ведь их держат в полной темноте очень долгое время. В полнейшей темноте перед тем, как выпустить на арену.

— Прямо как меня!

— То есть?

— Так, ничего... И дальше?

— А дальше бык, попавший из кромешной тьмы на яркий свет, на какое-то время вообще перестает соображать.

— Да-да, именно... — пробормотала Юлия.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю — это очень мудро. Со стороны... устроителей.

Потом, они стояли на маленькой смотровой площадке Рождественских врат, одной из башен Фасада Рождества. Под ними шумел ночной город. А отсюда, верхушки других башен из разноцветной майолики в искусной подсветке, казались леденцами или митрами епископов. Они плыли в темно-сиреневом небе фантастическими игрушками, принадлежащими ребенку-великану. И в этом темно-сиреневом мареве, на фоне всего этого сумасшедшего великолепия, он казался ей сверхчеловеком. И ощущение усиливалось с каждой секундой, так что скоро Юлия уже не сомневалась — он существо из другого мира. Первое впечатление часто оказывается правильным...

Она бы не удивилась, если бы сейчас за его спиной выросли синие переливающиеся крылья. Или на голове стали бы расти красные рога. Или из его глаз вылетел бы рой крошечных купидонов с серебряными стрелами в натянутых луках...

— Почему ты... так смотришь?

— Ты кажешься мне существом из другого мира, — просто пожала плечами Юлия.

— Из другого мира? — повторил он подозрительно.

— Да. Созданием высшего порядка. Более совершенным... Ну, обладающим магической властью. Или тайным знанием. Или...

— А вдруг я — исчадие ада? — сказал он совершенно серьезно.

— Ты — кто?!

— По-русски — нечисть. Упырь. Вурдалак.

Говоря это, дон Карлос легко подцепил на палец и потянул вверх кожаный шнурок на шее Юлии. Взял в ладонь золотой православный крестик, прятавшийся у нее на груди под черной майкой. Подержал и отпустил.

— Что бы ты сказала, если бы я оказался, например, вампиром? Тебя ведь, кажется, они интересуют?

Честно говоря, ему бы это очень подошло. Просто идеально. Только вот его великолепный загар... Н-да, солнце он воспринимает прекрасно. Гораздо лучше, чем она. И чеснок — его любимое лакомство. И серебро — кажется, любимый металл. А жаль.

— Что бы ты тогда сделала?

— Попросила бы обратить меня!

— Вот так сразу... и обратить?

Он смотрел с радостным изумлением в ее бледное лицо с пылающими точками болезненного румянца на скулах и россыпью веснушек, забрызгавших переносицу.

— Разумеется. Всю жизнь мечтала.

— Ты шутишь?

— Задолбало быть человеком!

— Ты не знаешь, что говоришь.

— Задолбал этот чертов мир... Задолбало добро. Задолбало самопожертвование и байки о справедливости...

Он чуть ли не испуганно прижимает кончики прохладных пальцев к ее сухим губам. Чтобы она замолчала. Она молчит. Потому что целует их. Тихо и жарко. Так, что он отдергивает руку.

— Так что? — спонтанным жестом Юлия кладет ладонь себе на шею, и тут же убирает ее. — Ты сегодня собираешься меня обращать?

О Боже. Кажется — он принял вызов. В это почти невозможно поверить. Луна на несколько безумных мгновений вырвалась из крепких объятий облаков. И в серо-сиреневом полумраке, царящем на вершине Саграды, дон Карлос, не сводя глаз с застывшей от восторга и ужаса Юлии, медленно и неумолимо склоняет серебряную голову к ее шее!

Фантазия разыгралась не на шутку. Юлия видит сквозь прикрытые дрожащие ресницы, как вырастают тонкие белые клыки в его приоткрывшемся рту. Как сам он стремительно темнеет, становясь черно-фиолетовым, словно тот манекен, напугавший ее на Рамбле... Или так только чудится? Неважно. Можно открыть глаза — еще не поздно. Открыть глаза и избавиться от наваждения... но она поступает по-другому. По Юлиному. В самый последний момент она плотно смыкает веки. И в этот самый последний момент он, вероятно, передумывает. И целует Юлию в губы.

Это именно тот поцелуй, от которого земля уходит из-под ног у обоих. Это точка без возврата. Это сама смерть. И в ней — счастье. Освобождение. Избавление. В ней — жизнь.

— А зачем мне тебя обращать? — пылко спрашивает он через некоторое время прямо в ее губы.

— Ну, как... — лепечет Юлия, пытаясь восстановить пропавшее дыхание, — это же ясно... бессмертие... красота... сверхвозможности... и все такое...

— И еще злодейства, — мрачно произносит дон Карлос, — грех. И одиночество. И страх расплаты!

— Ну и что?! Так и так — нет в жизни счастья... Так пусть будет хоть это.

Юлия снова, помимо воли, тянется к его рту. Она уже знает, уверена — такое как-то сразу чувствуется на уровне инстинктов — он хочет продолжения не меньше, чем она. Но дон Карлос недаром существо высшего порядка! Инстинкты ему, вероятно, нипочем. И потому он делает вид, что не заметил ее призыва.

— А зачем бессмертие? Ведь ты, как я понял, не прочь разделаться с этим миром?

— Ну... если это будет бессмертие с тобой...

— Тогда — что?

— Тогда, может быть, пусть он еще немного побудет в целости... а?

Она умильно улыбнулась — как школьница, плохо выучившая урок, улыбается молодому симпатичному учителю. Почему он вдруг так смотрит? Будто в шоке от этой простоты и наивности. Дура. Идиотка. Кретинка.

Он отпрянул так, будто испугался, что она сейчас вцепится мертвой хваткой в его великолепные плечи. И, молча развернувшись, помчался с опасной, несколько нереальной скоростью вниз по лестнице.

Ничего не оставалось делать, как быстро — насколько позволяли неудобные ступеньки и отсутствие перил, спускаться за ним.

За всю обратную дорогу дон Карлос не проронил ни слова. А Юлия и не настаивала, сама не в силах ни говорить, ни слушать.

В кондиционированной прохладе белого кожаного салона она осознала со страхом и каким-то восторгом, что у нее просто дикая температура. Хорошо, что нет термометра — иначе бы она испугалась не на шутку, и пришлось бы, не дай Бог, что-то с этим делать.

Он вел машину по извилистому склону очень осторожно, и она была благодарна ему за это. Но все равно была вялая и бледная, руки по локоть облило льдом, лицо пылало, резь в глазах и горле сделалась нестерпимой. Все-таки, само собой это не пройдет, и завтра нужно будет зайти в аптеку.

У дверей отеля она повернулась к нему. Он остановился, чтобы дотронуться ладонью до ее горящей щеки.

Она дрожала. И закрыла глаза, в отчаянной надежде на еще один смертоносный поцелуй. Но он лишь выговорил тихо:

— Тебе нужно как следует полечиться.

Это точно! — подумала Юлия, с тоской глядя ему вслед.