Глава 11. А на что ты надеялась, интересно?

УЖИН

А на что ты надеялась, интересно?! Она идет по вечерним улицам Тоссы, стараясь не дать пролиться слезам, от которых знакомый горько-миндальный привкус во рту. Это дежавю. То же самое было уже, недавно, в Москве. Только здесь, нет маленького уютного салончика, куда можно ввалиться, воя, как раненая волчица. Х-хе... Зато здесь есть душная комнатка «Трамонтаны», где придется теперь весь вечер улыбаться, подобно грустному клоуну.

На что ты надеялась?!

Что он будет ползать перед тобой на коленях по песку в своих шикарных дорогих штанах, умоляя остаться? Или станет, как бобик, поджав хвост, ждать, пока ты наужинаешься с этими одутловатыми серокожими беднягами, чтобы потом осчастливить его своим согласием?

Слезы все-таки пролились. Обожгли щеки двумя быстрыми дорожками. Юлия украдкой вытерла их тыльной стороной ладони.

...Они как раз запирали свои заляпанные двери. Сеньор Мигель и его некрасивая дочка. Моники и Хуана не было. Впрочем, какая разница? Лучше бы их всех не было. Можно было бы броситься в номер и поплакать вволю. И, кстати — покурить.

— О! Юлия, Юлия! Очень хорошо! — он снова увлажнил ей руку своей большой мягкой ладонью, — Можно идти. Хуан уже готовит ужин...

Хуан — готовит ужин? Это оригинально, по крайней мере. А что же, в таком случае, делает Моника? Убирается, что ли?

Они, вызывали в ней то, крайне досадное, тревожащее чувство, какое бывает, если случайно увидишь на цветущей весенней улице уродца с церебральным параличом, кривляющегося в кресле на колесиках, или безногого калеку в афганской форме, побирающегося в метро. Приступ безмерной жалости побуждает в первый момент помочь, сострадать, быть милосердной... и мгновенно перевешивает чувство еще более безмерной вины за то, что ты нормальная, и можешь то, чего никогда не смогут они. И ощущаешь себя такой плохой за то, что еще бываешь, недовольна своей здоровой, легкой жизнью, в которой нет таких проблем, как нечем расстегнуть молнию на штанах, когда хочется в туалет. Эта вина так неприятна, что мгновенно начинаешь ненавидеть их за то, что они вышли на улицу, попались тебе на глаза и испортили такое хорошее настроение...

— Вы еще не знакомы с моей дочерью... — Мигель гордо подвел к Юлии застенчиво улыбающуюся толстушку, — это Хуанита.

— Очень приятно.

Юлия с трудом подавила нервный обидный смешок. Действительно! Как ее еще могли звать?!

Пять минут ходьбы по улочкам, освещенным лишь вывесками маленьких баров и кафе и вот — они на месте. Жилище сеньора Мигеля находится в той части города, которая не предназначена для туристов. Аптека, госпиталь, рыбная лавка, прачечная самообслуживания и несколько двухэтажных домов. Нет, не тех, старинных и живописных, что приютились под стенами замка. Обычные кубики с железными крышами. К одному из этих кубиков и подвел ее сеньор Мигель, гостеприимно открывая дверь единственного подъезда.

Уже поднимаясь за ним по ярко освещенной лестнице, Юлия чувствовала сильный запах гари. Войдя же в квартиру — их было всего две на просторной площадке второго этажа, — чуть не задохнулась. Сделав жест, обозначающий, что им с Хуанитой надлежит пройти в комнату направо, сам он метнулся в противоположную сторону. Гарью воняло нестерпимо. Хорошо хоть Хуанита, постояв немного в глупой растерянности, додумалась подойти к окну. Она открыла настежь обе рамы. Только тогда, комнату стал понемногу продувать свежий морской воздух.

Хуанита, по всей вероятности, не говорила по-русски. Поэтому они просто сидели на диване, накрытом беленым полотном. И иногда тревожно переглядывались. С той стороны, куда ринулся сеньор Мигель, в комнату проникал вонючий чад, вскрики и звон посуды. Там явно, творилось что-то нехорошее. Видя, что Хуанита не собирается проявлять вообще никакой активности, Юлия решительно встала.

На тесной кухоньке стоял дым коромыслом. Еще там стоял Мигель, испуганно хлопая выпуклыми глазами, разведя в стороны пухлые руки. У плиты, от которой валил черный дым, суетился Хуан. Подойдя ближе, Юлия поняла, в чем дело. Обжигаясь то о ручку раскаленной сковороды, то дергаясь от брызг шипящего масла, он пытался перевернуть лопаткой цыпленка табака, одна сторона которого прожарилась уже явно намного лучше, чем нужно. Пламя под сковородой было таким сильным, что синие языки периодически опасно облизывали ее края. Лицо Хуана блестело от пота, очки заляпаны жиром. Глаза за ними выражали панику, В этот момент пламя, наконец, добралось до масла. Сковородка вспыхнула вместе со всем содержимым, сильное оранжевое пламя взлетело, стремясь добраться до потолка.

Юлия взяла со стола полотенце. Вежливо отодвинула от плиты Хуана, предварительно забрав у него из дрожащей руки лопатку. Она уменьшила газ и, обмотав раскаленную ручку полотенцем, подняла пылающую сковороду. Через секунду пламя потухло, и Юлия смогла спокойно перевернуть несчастного цыпленка обугленной спиной вверх. Когда она обернулась, позади нее стояли Мигель, Хуан и Хуанита с совершенно одинаковыми выражениями на лицах. Она не поняла, чего там было больше — стыда, восторга или благодарности.

— Извините, — сказал Хуан, — мама неважно себя чувствует, а я... — он, молча, развел руками.

Минут через пятнадцать, они сидели за круглым столом в той самой гостиной. Вчетвером они быстро накрыли на стол. Угощение состояло из большого блюда крупных вареных креветок, нарезанных овощей, того самого цыпленка, которого Юлия не позволила выбросить, прекрасного хлеба и тарелочки маринованных мидий. Но чего-то не хватало.

— Мы забыли достать из холодильника вино, — сообщил Мигель.

Юлия сидела на диване, ближе всех к кухоньке. Всего лишь несколько шагов. Ей уже не терпелось начать вечер — из тех соображений, что так он быстрее закончится. Она быстро встала, направляясь туда.

— Я принесу! — крикнула она, уже открыв дверь холодильника.

— Нет!!!

Они воскликнули это хором. Да так резко и громко, что она, вздрогнув, замерла на месте. В это время Хуан, с прытью, которую трудно было предположить в его рыхлом теле, подлетел к ней, практически перепрыгнув через стол.

— Нет! — он так вцепился в ручку холодильника, словно там, внутри, находилось, по меньшей мере, все их состояние, которое Юлия только что собиралась похитить, — не нужно, я сам... Пожалуйста.

— Да, пожалуйста...

Пожав плечами, она вернулась за стол, невыразимо сожалея о своем согласии прийти сюда. Настроение не смогли исправить даже запотевшая бутылка белого вина, принесенная Хуаном, и бутылка теплого портвейна, вынутая из буфета Хуанитой.

На вопрос Мигеля, что из этих двух напитков ей налить, Юлия, не раздумывая, выбрала портвейн. Вино сейчас точно не поможет.

Гостиная была не особенно большой квадратной комнатой с бежевыми шторами и бежевым пушистым ковром. Основную мебель в ней составляли книжные полки и стеллажи, тесно забитые разнообразными изданиями, в основном на испанском и английском языках. Еще было черное обшарпанное пианино, круглый стол, за которым они сейчас сидели, стулья и пара кресел. Свет шел от большого розового торшера, стоящего в углу. Да, еще Хуанита зажгла на столе две синие свечи в керамических подсвечниках. Все четыре стены в строгом геометрическом порядке были увешаны картинами. Чтобы не смотреть слишком долго на лица хозяев, Юлия стала с интересом разглядывать каждую из них.

— Это картины Хуаниты, — с нескрываемой гордостью сообщил Мигель.

— Да?! — искренне удивилась Юлия, — так вы — художница?

Хуанита смотрела на нее, почти не меняя выражения лица. Только в круглых глазах, кажется, лучилось некое еле заметное оживление. На редкость общительная девушка.

— У Хуаниты талант! — продолжал хвалиться сеньор Мигель, — она, закончила художественную школу здесь, в Тоссе. И все говорят, что ей нужно учиться дальше. Обязательно учиться дальше! Желательно — в Париже...

Он замолчал, словно вдруг осекся. Юлия, с интересом ждавшая продолжения — не каждый день сидишь за столом с талантливыми художниками, — смотрела на него во все глаза. Но он молчал.

— У нас не очень хорошо с деньгами, — пояснил Хуан, тихонько отщипывая не сгоревшие кусочки от цыпленка, — мы не можем себе позволить таких трат, пока мама болеет, и...

— А кстати — где она? — поинтересовалась Юлия.

— Она в своей комнате, скоро выйдет. Ей только нужно немного отдохнуть...

— С ней что-то серьезное? — спросила Юлия уже другим тоном, пожалев, что вообще завела этот разговор.

— У нее проблемы с кровью... — расплывчато ответил Хуан.

Они замолчали, преувеличенно активно занявшись едой. Все, кстати, оказалось довольно вкусным. Мидии, пряные и жирные, отлично сочетались со свежим французским батоном. Ее любимые креветки вообще, слава богу, трудно испортить. И даже цыпленок внутри, под обуглившейся корочкой, был вполне сносен — особенно в сочетании с действительно классным португальским портвейном. Юлия с удовольствием пила третью узкую рюмку, стараясь не обращать внимания на то, что все остальные лишь пригубили по капельке белого вина.

Вообще, внутри этого дома было намного лучше, чем в агентстве.

Уют, живущий в каждом жилище, где обитает дружное любящее семейство, лишь немного нарушали несколько гнетущая атмосфера и странная, необъяснимая видимыми причинами таинственность. Первое обстоятельство объяснялось, конечно, болезнью Моники, а второе, скорее всего, было связано с местным колоритом, густо пропитавшим обстановку. Но все же основное влияние на диковинную ауру, витавшую здесь, оказывали картины молчаливой Хуаниты. Жуя креветку, Юлия с любопытством их разглядывала...

Это все были большие, тщательно выписанные акварели, в основном в темно-бордовых и фиолетовых тонах. Юлия, не особенно разбираясь в стилях, любила живопись. В этой, кажется, действительно присутствовала Божья искра, но... абсолютно не в ее вкусе. Многие просто пейзажные, а некоторые и с определенным сюжетом, все они напоминали те тягостные, депрессивные сны, которые каждый ребенок видит в какой-то период, в страхе просыпаясь по ночам. Глядя на эти изображения, она вдруг так остро вспомнила свои детские ужасы... что поскорее постаралась забыть их снова.

Особенно, ее поразила акварель в черно-фиолетовых тонах... там вроде бы было ночное море и полная луна... И чудовище — по-другому не скажешь, хоть оно и имело контуры человека — чудовище с кожей темнее самого мрака, с пылающими белым огнем глазами, стояло по пояс в воде. На руках у него был кто-то... или что-то, светящееся в лунных бликах. Вроде бы — ничего особенного, картинка и картинка. Только жуткое ощущение обреченности, красивой, но печальной тайны мироздания так вторгалось в душу, что хотелось закрыться, отвернуться, даже убежать от этого полотна. Но не было сил не смотреть в его сторону.

— Буэнос ночес...

Юлия вздрогнула. Оторвалась от картины, успевшей погрузить ее в плавный жутковатый транс.

— Добрый вечер...

Слабый голос Моники, вышедшей из-за закрытой темно-коричневой двери, соответствовал ее виду. Маленькая и какая-то вся ссутуленная, она выглядела изможденной старушкой, несмотря на приятную медь легких волос и ласковые голубые глаза за большими очками.

— Прошу прощения, мне немного нездоровится... Юлия поздоровалась. Хуан, вскочив, пододвинул ей стул. Хуанита стала класть ей в тарелку цыплячье мясо. Сеньор Мигель расплылся в нежной, встревоженной улыбке.

— Вы хорошо... провели... сегодняшний день? — тщательно подбирая русские слова, вежливо обратилась к Юлии Моника.

— Да, замечательно. Море такое теплое...

— А... вечер?

— О, просто отлично! — постаралась не усмехнуться она.

— Вам нужно вести себя... мм-м... осмотрительнее, — вдруг заявила Моника, ласково глядя на Юлию и не притрагиваясь к куче еды, что Хуанита навалила в ее тарелку.

— Э-э... в каком смысле? — не поняла Юлия.

Еще меньше она поняла, когда вдруг заметила, что сеньор Мигель обменялся с Моникой быстрыми взглядами.

— Знаете, мы сразу догадались — вы здесь одна... — решил объяснить Хуан.

— Да, — несколько напряженно согласилась Юлия, — и что?

— Одинокая девушка в чужой стране, да еще такая... — он чуть порозовел, что придало его коже не такой болезненный вид, — такая красивая...

— Спасибо, — благодушно улыбнулась Юлия, легко растаяв от этого непритязательного комплимента.

— И поэтому, мы немного... волнуемся за вас.

Господи, поволноваться им, что ли, больше не о чем? С каких это пор одинокие девушки в Европе подвергаются большей опасности, чем, например, не одинокие дедушки?

— Но я не одна, — чуть ли не скрипя зубами, поправила Юлия, — я с вами...

В комнате повисла тишина, нарушаемая только тихим потрескиванием свечей и громким чавканьем Чикко, которому тоже досталось, что-то вкусное. Хуан с сеньором Мигелем, не поднимая глаз, внимательно ковырялись каждый в своей тарелке. Хуанита витала где-то в высших мирах, вглядываясь исключительно внутрь себя — видимо, создавала в воображении очередную картину. За весь вечер она не произнесла ни слова, Юлия даже начала подозревать ее в аутизме. И только Моника, в своем кружевном воротничке, сидела перед полной тарелкой молча, смущая Юлию ласковым взглядом тускло-голубых уставших глаз. На ней была белая ажурная блузка с таким высоким и плотным кружевным воротником-стоечкой, что Юлия невольно опять поразилась этой очередной маленькой странности. На Хуаните, как и на мужчинах, одежда была не менее удивительная. То есть ничего особенно удивительного в ней не было. Если не считать того, что на всех были напялены дурацкие старомодные рубашки, застегнутые на все пуговицы, с длинными рукавами и плотным воротом — это в такую-то жару! Подобным образом, в американских ужастиках, изображают семейство каких-нибудь мормонов, сектантов или тайных маньяков... Несмотря на нелепость этого сравнения, Юлии стало не по себе.

— О, кстати! Не могли бы вы перевести мне кое-что?

Юлия по-настоящему обрадовалась, вспомнив о короткой записке Антонио. Как минимум, это был хороший предлог сломать неудобную паузу и оживить беседу. Не говоря уже о том, что все-таки было любопытно узнать значение этого автографа. Порывшись в сумке, она протянула клочок мятой бумаги Хуану — как наилучшему переводчику.

Удивительное дело. Пока Хуан читал три коротких слова, его лицо успело несколько раз измениться в цвете. Сначала из желто-серого оно сделалось пунцовым, а потом из пунцового — землисто-пепельным.

Моника и Мигель, тоже по очереди, заглянувшие в бумажку, выглядели не лучше.

— Здесь написано...

Голос Хуана дрогнул. И Юлия прокляла тот день, когда впервые вошла в двери этой «Трамонтаны». Ну, подозревала же, догадывалась, что в записке намарана какая-то похабщина... Боже. Как неудобно.

—...Э-э, написано...

— Да ладно, не важно, — быстро сказала Юлия, протягивая руку, чтобы забрать клочок из руки Хуана, — это не обязательно переводить, и вообще...

—...Я. ТЕБЯ. НАЙДУ.

— Что-что?! — Юлия не верила своим ушам и своему счастью.

— Здесь написано — «Я тебя найду», — замогильным голосом сообщил Хуан.

И всего-то?! Юлия облегченно выдохнула. Она-то уж думала — там такое... И с чего тогда они все переменились в лицах?

— А в чем дело? Что-то... не так?

Хуан, чье лицо к этому времени приобрело свой обычный цвет, посмотрел на Монику. Потом на Мигеля. Потом на Хуаниту, которая единственная из всех сохраняла удивительное спокойствие. У нее был такой вид, будто она все это знала заранее и знает, что будет происходить дальше. Потом он посмотрел на Юлию. И во взгляде его был... это смешно, но во взгляде его был... страх. У кого-то из них явно ехала крыша. И Юлия, уже всерьез, опасалась за свою.

— Юлия... — очень серьезно произнес Хуан, — Юлия, вам грозит опасность.

— Э-э...?

— Мы и позвали вас сегодня, если честно, чтобы предупредить... попросить быть осторожной. Но мы не знали... — он опять переглянулся с Мигелем, — не знали, что все так серьезно... Извините, — добавил он, когда увидел, что лицо Юлии задергалось в гримасах сдерживаемого смеха.

Нет, ну нужно было догадаться раньше. У них же все на физиономиях написано, и вообще... Бедные. Бедные, хорошие, скромные люди. Знали бы вы, видели бы ту эротическую сцену на ночной арене... Нет. Лучше вам этого не знать.

— Успокойтесь, — Юлия постаралась сказать это, как можно более непринужденно, — успокойтесь, прошу вас... Со мной, все в полном порядке. Все... все хорошо.

— Вы не понимаете, — с какой-то печальной обреченностью произнесла Моника. — Вам... не нужно здесь ни с кем общаться...

— Даже с вами?! — Юлия готова была ей нахамить, настолько уже достала эта забота, смахивающая на паранойю.

—...не следует разговаривать с незнакомыми людьми, ходить одной...

Наконец, она поняла! Слава богу, а то уже было решила, что попала в логово маньяков. Какие же они все-таки чудики.

— Да-да, я знаю! — воскликнула Юлия, с облегчением вздохнув. — Я знаю! Предупреждали в отеле и на экскурсии, что у вас плохая криминогенная обстановка. Правда-правда. Говорили о том, что нельзя оставлять вещи без присмотра. И что на улицах много карманников. И даже — наркоманов... Не волнуйтесь. Я все знаю.

Чем дольше и оживленнее она говорила, тем грустнее становились лица хозяев этого странного дома. В конце ее речи они, снова переглянувшись, обреченно вздохнули. Тогда-то она и осознала, что им никогда не понять друг друга. Они, всю жизнь, прожив в цивилизованной Европе, вероятно, просто не понимают, откуда она приехала. Юлия вспомнила недавние события — давку в Готическом квартале, страстные поцелуи Антонио на холодном песке, наезды чернокожих готов, выпавший из кармана шприц...

— Вы можете быть за меня совершенно спокойны. Я полностью проинструктирована на этот счет.

Они молчали, не отрицая и не соглашаясь. И то хорошо. Юлия решила, что пора переменить тему.

— Мне очень понравился Собор Святого Семейства... — заметила она, отправляя в рот маринованную мидию.

— О! — закивал сеньор Мигель. — О, конечно! Он не может не понравиться!!

— В этом нет ничего удивительного, — грустно улыбнулся Хуан, — он создан гением.

— Н-да... — коротко подтвердила Моника. После чего тишина стала еще более гнетущей.

— Скажите, а... Что это за таинственная легенда? Экскурсовод намекала на какое-то проклятие и... Что она имела в виду?

Все-таки, надо было сразу уразуметь, что они не в себе. Этот невинный вопрос вызвал новую очередь таинственно-тревожных обменов взглядами. О чем с ними говорить, если они на все так реагируют?! Вот сказка. Чем дальше — тем страшнее.

— Э-э... Это популярная байка, о том, что Гауди якобы заключил сделку с сатаной, и все такое... — неохотно отозвался Хуан. — Есть несколько версий, более или менее отличающихся друг от друга разными инфернальными подробностями. Понимаете... Собор сам по себе так фантастичен, что невольно обрастает мифами, как любое выдающееся творение. Тем более, туристические фирмы, да и журналисты намеренно разжигают вокруг Гауди нездоровый интерес, чтобы вызвать приток туристов в страну...

Дьявольские изумрудные искры, заплясавшие в глубине ее глаз, не оставили Хуану шансов отделаться общими фразами. Юлия откинулась на прохладные полотняные подушки дивана, приготовившись слушать.

— Ну, это понятно... А все же? Что там такое случилось?

Тогда, Хуан стал рассказывать.

Свечи потрескивали, ритмично роняя синие капли на брусничную скатерть. Чикко в углу прихожей самозабвенно хрустел куриной костью. Картины на стенах продолжали излучать в пространство таинственную тревожную красоту. Утонув в диванных подушках, Юлия задумчиво смаковала розовый «Осборн». Она перевалила уже за половину бутылки, Хуанита, в который раз, осуждающе покосилась на ее пустую рюмку. «Да, девочка моя, — веселилась про себя Юлия, — знала бы ты, какие это для меня цветочки! Еще скажи спасибо, что я тут не курю... хотя и одуреть, как хочется».

В этой обстановке — с запахами вкусной еды, с мерцанием свечей, с розовым торшером и темно-синей темнотой за окнами, для полного счастья не хватало лишь тонкой струйки голубоватого дыма, вьющейся к потолку из ее руки.

Если честно, она всегда курила от скуки, от внутренней пустоты, которую так удобно и приятно заполнять ароматным летучим дымом иллюзий. Но здесь, постепенно пьянея от непривычно густой атмосферы мистики, легенд, опасности, уюта и нелепых недоразумений, Юлия уже несколько часов обходилась без курева, испытывая по этому поводу лишь легкую раздражающую тревогу.

Сеньор Мигель и Хуанита, тоже слушали жутковатый и влекущий рассказ, одинаково подперев руками подбородок.

Когда он стал говорить о том, как в две тысячи втором году на торжественной церемонии по поводу освящения Собора упал огромный кусок каменного украшения с одного из окон, чуть не придавив кучу народа, Моника поднялась.

— Простите... — она виновато улыбнулась, — я пойду, прилягу. Что-то устала...

Она была бледна, и глаза ее блестели не очень-то здорово.

Она кивнула Юлии на прощание, и ее худенькая согбенная фигурка тихо исчезла в смежном помещении. На мгновение, за приоткрытой дверью, мелькнула обстановка комнаты, и Юлии показалось, что она заметила там нечто вроде капельницы. Мигель посмотрел на Хуаниту. Она тоже встала. Молча, прошла в кухню, а выйдя оттуда, направилась вслед за матерью. Она что-то несла в руках, причем Юлии показалось — она старалась это что-то от нее спрятать. По крайней мере, проходя мимо дивана, Хуанита неуклюже развернулась к ней бочком.

А, впрочем, не так уж важно, что она о них думает. Главное, хотелось, чтобы они ничего такого не подумали про нее... Но они подумали. Уже. По-любому.

Здесь, среди них, она чувствовала себя в своем романтично-сексуальном наряде провинциалкой, расфрантившейся в столичный театр и вдруг увидевшей, что там все в джинсах и кедах... Ай, черт с ними со всеми. Юлия выразительно посмотрела на Хуана. И он, спрятав улыбку, подлил ей еще портвейна. «Спасибо. Хороший мальчик... Они, вообще, все — хорошие, добрые... только что-то у них не то. Ах, да! Денег нет».

За время этого ужина, Юлия успела узнать, что Хуан окончил с отличием Барселонский университет. Что он большая умница и полиглот. Что у него может быть большое будущее, но ему приходится работать в семейном бизнесе, так как Моника часто плохо себя чувствует, Хуанита, вообще не по этому делу, а сеньору Мигелю трудно справляться одному.

Размякнув от еды и обстановки, Юлия попыталась выяснить, чем больна Моника. И даже пару раз предлагала свою помощь, если ей вдруг требуется какое-то сложное или дорогое лечение. Но ее уверили, что она здесь бессильна.

Они все пытались намекать на то, что сильно обеспокоены ее безопасностью. Чем больше они волновались, тем чаще ей становилось смешно. И от этого они беспокоились еще сильнее. В конце концов, от всех этих навязчивых предостережений в Юлии, что вполне логично, проснулся дух противоречия. И она все чаще стала возвращаться мыслью к тому, что было бы очень даже неплохо, если бы он, в самом деле, нашел ее здесь, этот высокий парень с жадными губами.

...Свечи уже догорели и ярко вспыхивают напоследок, перед тем, как потухнуть, когда Юлия закрывает глаза.

И видит перед собой красивое лицо дона Карлоса. Серебряные волосы. Его плечи под черным шелком рубашки и смуглые ступни идеальной формы. Поразительный контраст составляет это воспоминание с тем, что она видит перед собой, когда поднимает отяжелевшие веки. Этот контраст ее совсем не радует. И она снова закрывает глаза, пытаясь вызвать в памяти ощущение полноты жизни, посетившее ее сегодня на вечернем пляже...

— Хуан, ты должен проводить сеньориту Юлию до отеля.

Юлия вздрогнула. Боже, как стыдно. Она, кажется, начала засыпать.

— Нет-нет, что вы! Я сама дойду, здесь ведь близко... На улице уже глубокая ночь. Интересно. Она-то думала, посидит часок для приличия, и — все. А оказывается, ей было вовсе не так уж и скучно? Если она, так долго там пробыла?

Хуан идет рядом, боясь приблизиться к ней и опасаясь отдалиться. Наверное, думает, что она может рухнуть после, почти полной, бутылки портвейна. Наивный. Чикко трусит впереди, поминутно оглядываясь и болтая облезлым хвостом. Ночной воздух, пропитанный, словно саше, сладкими ароматами цветов, вместо того чтобы пьянить, производит неожиданно отрезвляющий эффект.

— Хуан, послушай...

— Да?

— А кто такой дон Карлос?

Ну, вот — опять! Неужели не надоело бледнеть по поводу и без? А ведь он из них еще самый адекватный, вроде бы... что же стало бы с остальными, задай она им этот вопрос?! Не хочется даже думать об этом. Хотя в принципе сейчас уже понятно, что если они не сдвинулись всем скопом — а ведь такого, кажется, не бывает? — тогда... Тогда все то, чего она не знала, но чувствовала все время, с тех пор как приехала в этот городок, имеет под собой необъяснимую пока, но реальную подоплеку.

— Вы... Вы знаете... дона Карлоса?

— Да нет... В том-то и дело, что не знаю! Потому и спрашиваю... Так кто он?

Хуан стоял, опять то бледнея, то краснея. Даже Чикко при этом имени, услышанном из уст хозяина, опустил хвост и тихонько, жалобно заскулил.

— Ну, прекрати, Хуан, в самом деле. Хоть ты-то не будь... чудиком! Скажи мне просто, кто он такой, и все... Местный миллионер?

Хуан молчит, глядя на нее, словно она искупительная жертва, предназначенная Минотавру.

— Бандит?

Чикко тонко скулит, сидя между ними с задранной вверх лохматой головой.

— Сектант, что ли?!

— Юлия...

Хуан подходит к ней почти вплотную. Совершает старательную попытку серьезно посмотреть ей в глаза — что сейчас не так-то просто сделать.

— Сеньорита Юлия, вам следует, то есть... Вам необходимо... Уехать.

— Это еще почему?!

— Я не могу вам сказать, простите, совсем не могу... просто поверьте. Мы подберем вам хороший отель в Андалузии, там тоже интересно, очень, а климат, даже лучше...

Да они что, издеваются, что ли, над ней? И, не похоже, вообще-то — разве можно так притворяться? Хуан молчит, виновато опустив покатые плечи.

— Ладно, — Юлия решает сменить тактику, — только если я уеду... я не должна хотя бы знать — почему, я это делаю?

— Это... бессмысленно объяснять. Вы все равно не поймете.

— Да я и так ничего не понимаю!

— Простите...

Хуан медленно пошел вперед, еще сильнее ссутулившись и обреченно опустив большую голову. Чикко плелся за ним, в точности повторяя движения хозяина.

— Ладно... скажи... а почему Хуанита ни сказала за весь вечер ни слова?

Хуан грустно улыбнулся, на этот раз хотя бы не собираясь ничего скрывать.

— Она не разговаривает.

— Что — совсем?! То есть...

— Она не немая. Просто перестала говорить лет в пять.

— А... почему? — со своими непрестанными «почему», она уже чувствовала себя полной идиоткой.

— Не знаю... Она перестала говорить, когда начала видеть, — непонятно сказал он.

— Что видеть?

— То, что она рисует... Хуанита видит свои картины, как будущее. Или, как прошлое. Или — как только возможное... У нее, на самом деле, есть дар. Папа сказал вам правду.

— Понятно...

Стало вдруг дико стыдно за свою иронию по отношению к отцовской гордости Мигеля. Сама-то она, если подумать, кто? Кукла с вытравленными волосами, вечно мучающаяся от каких-то выдуманных проблем, а тут — такое...

Она не заметила, как они подошли к хромированно-стеклянному крыльцу «Дон Жуана».

— Спасибо... большое, — она легко чмокнула его в пухлую щеку, — пока...

Он посмотрел на нее умоляющим взглядом, к которому она уже стала привыкать. За ее спиной бесшумно раздвинулись двери отеля.

— Пожалуйста... будьте очень осторожны!

— Буду, — пообещала она, — не вопрос.

Была половина первого ночи. Портье за конторкой проводил ее понимающим завистливым взглядом. Прижавшись в лифте лбом к темному тонированному зеркалу, Юлия горько усмехнулась. Было бы чего понимать. И чему завидовать.

Войдя в номер, она не стала зажигать свет. Ощупью нашла на столике сигареты. Таким же манером нащупала на полу и накинула на плечи скользкое покрывало и вышла на балкон — покрывало тянулось за ней блестящим, серебристым шлейфом.

Было душно. В висках стучало. Она облокотилась на перила, в задумчивости достав из пачки сигарету, хотя одна к этому моменту уже была во рту. Ни звезд, ни луны, ни даже цвета неба не было видно — только сплошная матовая пленка облаков. Из-за этой облачности город стиснула такая тяжелая, давящая духота, что сегодня даже пьяные немцы не стучали кружками по пластику столов в нижнем баре.

Юлия, медленно, пускала вверх колечки дыма, пользуясь полным отсутствием ветра. Все предыдущие события, включая обнаружение на пляже красавца с темными кудрями, шок от Собора, чудаковатость «трамонтанцев», историю в Готическом квартале и особенно — знакомство с Карлосом, в конце концов, разбудили в Юлии, доселе не очень свойственное ей, любопытство. Возможно, просто потому, что теперь эти вещи вдруг показались непонятно, но логично связанными друг с другом...

Да, абсолютно точно, события и люди переплелись в ее сознании гораздо более тесно и изощренно, чем она могла себе представить. Это забавно. Припоминая поцелуи Антонио, она чувствует блаженную боль внизу живота и задается здравым вопросом, почему же она не трахнула его прямо там, на гостиничной кушетке... и от этого, еще сильнее жаждет увидеть дона Карлоса. Или хотя бы вспомнить его дыхание, от которого на ее шее шевелились тонкие завитки.

Понимая, что совершенно запуталась, Юлия курит третью сигарету подряд, по привычке начиная ругать себя. И с удивлением понимает, что она, кажется, счастлива.

Она, наверное, слишком много выкурила. И от этого, когда засыпала, опасность, о которой предупреждали чудные добряки, связалась у нее в голове не только с Антонио, но еще с Саградой, ожившим манекеном-вампиром и всезнающим взглядом серебряных глаз. Вспомнив о том, что сама же сегодня отправила его обладателя восвояси, Юлия поспешила уснуть. Чтобы не заплакать снова.

Ошеломленная и растревоженная не на шутку всей этой мистической ерундой, она засыпала, положив рядом с собой сделанные Карлосом фотографии. Так получилось, что единственным материальным предметом в череде расплывчатых грез, связывающим ее с реальностью, стал светло-голубой конверт из шершавой бумаги...