Существо

Сквозь подрагивающие веки в глаза вливались оранжево-красные брызги солнечных лучей. Она загорала уже, наверное, часа два. И теперь над верхней губой, на подбородке и бледном лбу бриллиантовой крошкой мерцали искры испарины. Перед глазами прыгали оранжево-зеленые круги, а бухающий в висках ритм был вполне себе роковым. Несомненно, это был шаг отчаяния.

В другом состоянии Юлия никогда не решилась бы на такое. В другом состоянии столь дикая идея просто не пришла бы ей в голову.

Но она снова поступила по-своему. По-Юлиному. Ей было очень плохо. И она поторопилась сделать так, чтобы стало еще хуже.

Только здесь — под этим ярко-синим от счастья и полноты жизни небом, только теперь — когда солнце, еще распаренное полднем, уже готовилось остыть, стало ясно, как же она на самом деле вымотана.

Юлия подняла от полотенца голову, тяжелую и раскалывающуюся из-за жары, перелета и прошлой бессонной ночи. Болела не только голова — кости, и суставы ломило, как при сильнейшем гриппе. К тому же Юлия еще раз убедилась в своей неисправимой порочности и испорченности. В неодолимом, роковом перевесе физического над духовным.

Казалось бы, душа ее страдает так, что невозможно жить. И, тем не менее, Юлия наслаждалась. Кожа, свободная от опостылевших одежд, млела под ласками бриза — то жаркого, то вдруг прохладного. Мышцы плавились в тягучий кисель. После шести нескончаемых месяцев промозглой московской зимы и небывало холодного лета измученное тело впитывало тепло, как голодный младенец материнское молоко. А глаза, покрасневшие и саднящие от недосыпа и слез, с жадным любопытством следили за окружающим, наблюдали и оценивали... Тем более, все, что она видела, настолько отличалось от привычного мира!

Пляж, уединенный и тихий, находился в маленькой уютной бухте. С одной стороны ее закрывал утес с настоящим средневековым замком. С крепостной стеной, резными верхушками сторожевых башен и всем таким прочим — почти как в Судаке, только гораздо компактнее. И намного красивее...

Белоснежные мини-яхты и лодки новенькими детскими игрушками качались и сверкали на зелено-серебряной воде, а вокруг... Вокруг лежала, сидела, курила, лизала мороженое, спала, играла в мяч, кричала, шептала и целовалась сама жизнь. Сама распрекрасная «бьютифуллайф», в которой Юлии не было места.

Глаза защипало сильнее. Больно прикусив губу — травматичный, но надежный способ — удалось не заплакать прямо здесь. Тем более она уже знала — слезы не принесут облегчения. Не спасут от чувства глобального одиночества и потерянности... Оказывается, она заехала так далеко лишь затем, чтобы глубже и острее прочувствовать то, о чем догадывалась, начинала подозревать давно еще в Москве. А именно — свою абсолютную никчемность, неустроенность и неприспособленность к жизни. Теперь — по контрасту с окружившим ее искрящимся благополучием и покойным счастьем — это стало яснее ясного. Человек, в двадцать шесть лет, не нашедший себе применения... не достигший абсолютно ничего, кроме разбитой души, и даже не знающий, чего ему, на самом-то деле, нужно... это потерянный человек.

Чувство было полным. И главное — гарантированным еще надолго. «Пожалуйста, Юля. Не будь совсем уж дурой. Используй эту передышку для выводов... Поменяй, наконец, что-то в жизни... Давно пора. Так почему бы не теперь? Похоже, время пришло... Не просто же так ты избежала смерти, неминуемой для таких алкоголичек, как ты...» В висках застучало сильнее — от этих мыслей? Или просто уже конкретный перегрев?

Юлия встала, стараясь привлекать как можно меньше внимания к своей бледной особе с напряженно поднятыми плечами. Опустить и даже расправить плечи как следует, мешала боль в спине. Спина болела постоянно, с детства — то больше, то меньше, а теперь был вообще какой-то ужас... Все нервы. Робко обходя разложенные вокруг полотенца, циновки и шезлонги, она подошла к морю.

Юлия обожала купаться. Она вообще недопустимо сильно любила все возможные чувственные удовольствия, и купание было одним из лучших. Но теперь она, преодолевая холодный страх, поселившийся в душе после вчерашнего ночного заплыва, просто упала в соленую зеленоватую воду. Просто окунула голову... и задохнулась от восторга. Проплыла метров пять, глубоко и тяжело дыша. И повернула к берегу. Не было сил плыть. Настолько не было сил, что, выходя из моря, она с трудом преодолела притяжение воды. И практически еле доползла до своего полотенца. Ослепленная садящимся солнцем и великолепием окружающего пейзажа, снова распласталась на животе. «Боже, как болит спина... Что-то надо делать с этим... Да-да, и с этим — тоже!» Она отчего-то всегда боялась идти ко всяким там мануальщикам и иглотерапевтам. Но, видимо, придется.

Вода освежила. Неизменно целительная, животворная вода смыла половину горя даже за такое непродолжительное купание.

Ветерок из удовольствия превратился в блаженство. Юлия вдохнула соленый морской запах с каким-то еще необычным терпким ароматом.

Приятной полноты испанец, сидящий слева на циновке, вкусно курил сигару... Рот не успел наполниться слюной, а рука уже рылась в сумке в поисках зажигалки. Ветер, не такой уж и легкий, тушил пламя, и вода с волос капала на кремень — прикурить удалось вовсе не сразу. А когда удалось, неожиданно горький дым обжег горло. Слишком крепкие сигареты купила в аэропорту, в спешке не найдя привычных «лайт». Юлия глубоко затянулась, закрыла глаза... а когда открыла — увидела их.

То есть сначала она увидела его. Ее — только потом.

Впереди, на расстоянии нескольких метров под натянутым брезентовым тентом загорали парень и девушка. Парня-то она и увидела. Она просто не могла не заметить такого! Явно либо манекенщик, либо актер, либо холеный наследник какой-нибудь богатой фамилии... Или тут таких много? Похоже, кроме Юлии, на него особенно никто не пялился... Как бы там ни было, он был невероятно смазлив. Просто нереально.

Он сидел, опершись на ладонь вытянутой руки. Одна нога согнута в колене, и на этом колене покоится другая рука. Кофейно-золотистый загар, ровный, как на рекламных картинках, нахально-белые плавки. Даже издалека различима прекрасная форма кистей и стоп. Вытянутый силуэт, ни грамма жира, шея как у Святого Себастьяна, что привозили недавно в Пушкинский. И, разумеется, влажные черные кудри касаются прямых распрекрасных плеч. Достойный объект для женщины-вамп! Вот таких, не зазорно влюблять в себя. Сводить с ума, отнимать сердце и... обламывать. Жестоко и равнодушно. Так, чтобы мало не казалось.

Юлия невольно стала курить с большим удовольствием. Она обожала красоту. То есть обожала тешить свои органы чувств и зрение в том числе. Довершал, эту превосходную картину, профиль... не греческий конечно, а, наверное — испанский? Короче, обалденный.

Юлия только собралась получше рассмотреть глаза и губы. Но юноша — а ему было не больше двадцати-двадцати трех лет, отвернулся.

Тогда она и заметила девушку. Он склонился к ней, изящно изогнувшись, и лежащая рядом темноволосая нимфа приподняла голову, чтобы слиться с ним в страстном бесстыжем поцелуе... тьфу. Юлия нервно воткнула окурок в горячий песок. «А чего ты хотела? Теперь любуйся на чужое счастье — времени у тебя вагон!» Она закрыла, снова готовые к слезам глаза и уронила голову на руки.

Необходимо, срочно вспомнить то новое, необычное ощущение, зародившееся в самолете. Что-то было спасительное, даже успокаивающее в этом: «...стать сукой... больше никакой любви... и никаких, не дай бог, признаний!» Чтоб, как минимум, не мучиться больше от таких вот зрелищ.

Но любопытство оказалось сильнее зависти. Как всегда.

Она ожидала увидеть продолжение эротической сцены или еще, что-то подобное. Вышло по-другому. Пока она, лежала в позе кающейся Марии Магдалины, предаваясь отчаянию, к парню и девушке приблизился еще кто-то, вероятно, знакомый. Теперь их было трое...

«Новый» мужчина сидел по-турецки у их ног, спиной к Юлии — она и видела только его спину. Тоже прекрасно загорелую, и ровную, и спортивную. Но совсем не такую идеальную, как у первого парня — портил все дело затылок. Юлия, как завзятый эстет, не любила такие затылки — очень короткая стрижка, почти «ежик». Да и цвет волос совсем не «вороново крыло», как у того, другого, а что-то среднее — не то русые с проседью, не то темно-пепельные. И не особенно длинная шея — просто нормальная, в общем — ничего интересного. Интересно было другое.

Парень с девушкой — оба такие привлекательные — а девушка тоже было очень хороша — стройная, гибкая, с густой черной гривой до талии и тонким профилем, такие оба явно влюбленные друг в друга... Так вот, оба они с каким-то неестественно жадным интересом смотрели на мужчину. Тот темпераментно жестикулировал — он явно рассказывал им нечто интересное. И, наверное, он был превосходным рассказчиком. Потому что Юлия впервые в жизни видела, чтобы взрослые люди слушали кого-то так упоенно и самозабвенно — ну точно детсадовцы Дедушку Мороза!

Девушка тоже села, и оба они подобрались к нему ближе — Юлии явственно вспомнились бандерлоги во время танца Каа из мультика про Маугли... подобрались и уперлись в дядьку глазами, совершенно, казалось бы, забыв, друг о друге. Иногда они смеялись втроем, негромко и мелодично, но чаще — эти двое серьезно смотрели в лицо странного собеседника, временами проникновенно кивали и пытались вставлять в разговор фразы — причем видно было очевидное соперничество, что они вели за его внимание! Они ловили каждое его слово, каждый взгляд... На мгновение, Юлии, даже показалось, что, посмотри он, на кого-то из них чуть дольше, чем на другого, и эти красавцы подерутся, как голодные кошки!

Все это выглядело настолько непонятно и интригующе, что Юлия даже забыла прикурить очередную сигарету. Так и застыла с зажигалкой в руке... «Что же это..», — она не знала, удивляться или возмущаться поведению девицы. — «У нее рядом, прямо вот, под боком лежит такое... а она треплется с каким-то кренделем...» Но самое дикое, было в другом. Черноволосый — Себастьян! Он вел себя, точно так же... можно было подумать, что они оба просто влюблены в этого стриженого... Тут Юлию осенила догадка. «А может, он, этот Себастьян — голубой? Ну, в смысле — «би», как их Стасик?» И с чего она взяла, что эти двое любят друг друга? Может — просто трахаются, как все нормальные люди. Это ведь только она, все никак не может отвыкнуть от дурацкого устаревшего понятия... И вообще, кто их поймет, этих иностранцев... Тут скептическим мыслям Юлии суждено было прерваться.

Неожиданно, без всякого предварительного намека на свое намерение, сидевший мужчина поднялся на ноги. «Спортсмен!» — решила Юлия, пронаблюдав этот плавный... прыжок? Или взлет? Но все равно не уразумела, как можно из позы по-турецки, не опираясь на руки, оказаться мгновенно на ногах. Тем не менее, это было так. А еще через мгновение, небрежно махнув рукой девушке и юноше в знак прощания, он обернулся к Юлии.

И тогда она все поняла. В тот же миг. В ту долю секунды, что осмелилась смотреть ему в лицо. Самое ужасное — он тоже понял. Тоже мгновенно и безоговорочно, он все понял про нее. Про эту несчастную бледно-серую кретинку с растрепанными волосами, осветленными пергидролью, что недопустимо неприлично уставилась на нормальных, хорошо воспитанных людей — так вылупилась, что чуть рот не открыла. А он почувствовал своей спортивной спиной, этот идиотский взгляд.

Задержав на Юлии насмешливо-удивленные глаза, он нарочито медленно склонил голову в галантном приветствии.

Юлия, боясь шевельнуться, уперлась глазами в песок перед собой. Она настолько одеревенела от жуткого смущения — щеки вдруг стали еще горячее, чем прокаленные песчинки, — что боль в спине стала почти непереносимой. Дура, вообще. Господи, хоть бы он уже ушел...

Когда Юлия осмелилась приподнять взгляд, она обнаружила, что хоть на этот раз Господь ее услышал.

Легкой, даже какой-то летящей походкой — будто бы двигался вовсе не по песку, а по ровному асфальту, в сторону набережной от нее удалялся... нет, не человек. Существо. Самое красивое существо на земле.

Только вода, жесткая, обжигающая, ласковая и горько-соленая, как пот или слезы, помогла остудить жар стыда, наполнивший лицо и шею, хоть ненадолго расслабить окончательно превратившееся в камень узкое место между лопатками.

Юлия несколько раз ныряла, делая большие гребки под зелено-голубой кромкой поверхности, потом долго лежала на воде, отплыв к буйкам, и потом очень медленно, почти во сне возвращалась обратно, к пестрому берегу.

«А нервы-то совсем ни к черту!» — думала она, мрачно усмехаясь, когда сидела на полотенце, глядя в слепящую морскую даль. Лежать уже не хотелось. Нет худа без добра — этот удивленно-насмешливый взгляд, добивший ее сегодня, заставил хотя бы поплавать. «Однако, нужно лечиться...» — посоветовала себе Юлия, невольно опять вздрогнув при воспоминании о недавнем позоре.

Было уже совсем не жарко. Приближался вечер. Народ потихоньку рассасывался с пляжа — скатывались циновки, собирались разбросанные всюду детские пластмассовые ведерки и грабельки, а платные шезлонги оставались сиротливо зеленеть небрежно сдвинутыми вбок влажными матрасами.

Где-то, за замком садилось солнце, и при всем желании смотреть на него, сейчас было невозможно. Зато в другую сторону смотреть было не только удобно, но и довольно забавно.

На возвышении набережной, припав животами к розоватому в лучах заката каменному парапету, стояла группа людей. Судя по всему — экскурсанты из роскошного туристического автобуса, припаркованного неподалеку. Это были японцы — даже издалека виднелись узко-раскосые глаза под козырьками разноцветных, смешных кепочек. Техника у них, видимо, дошла уже до такого уровня, что фотографировали они против солнца, не задумываясь. Беспрерывно и азартно щелкали разнокалиберными фото и видеокамерами. Юлия снисходительно оглядела потешных туристов и собралась уже отвернуться снова к морю, так стремительно меняющему цвета, что на ум невольно приходили псевдонаучные «скачки во времени»... Но что-то странное остановило ее. Что-то, не вписывающееся в общую картину.

В толпе низкорослых, суетливых, ярких японцев чеканно выделялся спокойной, даже слишком спокойной неподвижностью уже знакомый силуэт. Сердце опасно ухнуло и забилось часто и сильно, напоминая о неприятных признаках тахикардии. Боже, до чего же она себя довела... «Что тут особенного-то? Всего лишь тот самый мужик...» Только уже одетый — в белоснежной футболке и светлых льняных брюках, он любовался вместе со всеми на тонущий в красном зареве замок — картина и вправду заслуживающая внимания. Она думала, он местный — раз говорил с этими испанцами, — а выходит, тоже турист? Ну, конечно же! А то с чего бы, он вдруг взялся, как какой-нибудь японец, фотографировать виды? В руках у него, слава богу, тоже был сильно навороченный фотоаппарат.

Слава Богу — потому что его, умопомрачительное, сводящее с ума нервных женщин, лицо было почти полностью закрыто прибором. И этим самым прибором, незнакомец делал кадр за кадром, не хуже японцев, тоже явно не смущаясь неправильностью освещения... Интересно, кто он? Может, живет вот в том роскошном отеле «Рей мар» на первой полосе, балконы которого утопают в белых и розовых цветочках? Или прибыл с экскурсией и сейчас уедет... Незнакомец неожиданно опустил камеру. Открылось его лицо, даже на таком расстоянии снова поразившее странной, не броской, но неоспоримой красотой. Даже сердце заболело, тянуще, не сильно, но мучительно. И ей вдруг показалось... нет, она ясно увидела!

Поймав взгляд Юлии, он вдруг улыбнулся — скупо и как-то нехотя, и, резко вскинув фотоаппарат, быстро сделал еще один снимок.

Когда она опомнилась от изумления, мужчины за парапетом уже не было. Его место с готовностью заняли галдящие туристы.

Юлия часто готова была не доверять собственным глазам. И к тому же не находила ни одного объяснения случившемуся. Но было совершенно очевидно, что незнакомец, в отличие от японцев, фотографировал зачем-то именно ее, Юлию.