Домик в Коломне

В середине девяностых годов мы начали подумывать о смене квартиры. Не то чтобы жить было негде или площади не хватало. Две комнаты (18+12), кухня – 8, все удобства, потолки 3 метра, в хорошем районе – прямо у метро «Московская». Жить было можно, но не было радости от квартиры. Поэтому я и говорю «подумывать», а было бы плохо – сказал бы «думать». Бизнес наш котельный какие-никакие деньги уже начал приносить, так что какую-то сумму на доплату мы могли выделить. Все наши фантазии ограничивались Московским районом. Там мы жили, там мы все знали и ко всему привыкли.

Одна из наших знакомых в то время занималась недвижимостью. И вот летом 96-го года она сказала, что нашла нам квартиру. Мы ее об этом не просили, это была лично ее инициатива, но отказаться, не взглянув, мы не могли. Пошли, взглянули, не понравилось. Такая же социалистическая жилплощадь, как и наша, только на одну комнату больше. Но неловко было отказать знакомой, она старалась, хотела помочь. Решили, что для аргументированного отказа надо хотя бы посмотреть, какие возможности вообще существуют. Купил я газету «Из рук в руки», в которой предлагалось много вариантов обмена и продажи жилья. Стал ее просматривать, и сразу мой взгляд остановился на одном предложении. Внимание привлек адрес: «Площадь Тургенева».

Придется сделать короткий экскурс в историю. Мои родители переехали в Ленинград из Минска в 28-м году. Сначала приехал папа, он поступил учиться на рабфак при Технологическом институте. Ему дали комнату, в которую и приехали вскоре моя мама с моим годовалым братом. Наш дом и находился на площади Тургенева. В этой коммунальной квартире и прошло мое детство. Помню время, когда там не было ванны и мы ходили в баню в Усачевом переулке, а потом ванну поставили, но не было горячей воды, и мы торфяными брикетами топили печку в ванной. А центральное отопление не существовало, обогревались круглой печкой-буржуйкой, которую топили дровами, целые поленницы их заполняли наш маленький дворик. Этот дворик казался мне тогда огромной загадочной страной, где-то там за лабиринтами поленниц находились другие лестницы, где жили какие-то люди. А наша лестница! Она была не больше 60 сантиметров в ширину, разойтись на ней вдвоем было непросто. Наверное, по такой лестнице поднимался Раскольников с топором под полою.

Район этот был особым. Он находился недалеко от центра и в то же время был запущен и беден. Но при этом он имел богатую историю и сохранял свое некрикливое благородство. Назывался он Коломна. Помните у Пушкина «Домик в Коломне»? Это как раз тут. Домик Параши находился у Покрова, на Покровской площади – так тогда называлась площадь Тургенева. Да и события «Медного всадника» тоже происходят в Коломне. И Пушкин здесь жил, и Лермонтов, и Грибоедов, и огромное множество других выдающихся писателей, поэтов, музыкантов, актеров и художников. Вот откуда мысль о богатой истории и некрикливом благородстве.

Даже сейчас Коломна – особый район. Тут нет метро, поэтому нет таких толп народа, как в центре города. Далеко не все знают даже это название. Если человек с пониманием воспримет слово «Коломна», знайте - это наш человек, с ним уже можно разговаривать об истории, об архитектуре, о политике, да мало ли о чем можно говорить с понимающим человеком?!

В 59-м году папе дали квартиру на Алтайской улице, и вплоть до 96-го года я там жил. Но все эти годы в уголке моей души существовала эта память о детстве, из которого я родом. Иногда, раз в несколько лет, я заглядывал в этот полузабытый начальством район, заходил во дворик, из которого уже исчезли дрова, потому что появилось центральное отопление, заглядывал на свою узенькую лестницу и вспоминал, где жил Котька Яновский, а где Толик Кошелев. И Веронику я приводил сюда, чтобы показать, где рос ее отец.

Кстати о совпадениях. За несколько месяцев до описываемых событий Вероникина мама Марина с ее мужем Колей после цепочки обменов переехали в квартиру в той же горячо любимой мною Коломне.

После этого экскурса вы понимаете, какие мысли родил во мне этот адрес. Квартира была трехкомнатная, хозяева были готовы обменять ее на двухкомнатную и однокомнатную. Двухкомнатная у меня была, а однокомнатную можно было купить в качестве доплаты. Я решил позвонить и, если не меняться, то хоть посмотреть. Надя отказалась идти, потому что ей не нравился район: какой-то он запустелый и метро нет! И пошли мы вдвоем с Вероникой. Я влюбился в эту квартиру с первого взгляда. Было в ней то самое что-то, чего мне не хватало в жизни. Может быть, потолки высотой 3-80, может быть, кухня площадью 20 квадратных метров, может быть, восхитительная изразцовая печь в идеальном состоянии, может быть, что-то еще, но меня зацепила эта квартира. Мы обошли ее всю, все осмотрели, и я важно сказал, что должен посоветоваться с женой. Я понимал всю нереальность этого обмена. Во-первых, Надя не захочет сюда ехать. Во-вторых, кто же согласится отдать это стометровое богатство за мою 45-метровую квартирку? Так что ушли мы без видов на будущее.

Но через пару дней хозяева мне позвонили и спросили, когда же я приду с женой, как обещал. Я уговорил Надю пойти со мной: «Я потом скажу, что тебе не понравилось. И все! А иначе получается, что я обманул людей». И мы пошли. Надя шла такая гордая, так демонстрировала несоответствие района ее запросам, что я даже попросил ее сбавить гонор. Зашли в квартиру, и я увидел, что Надя поражена. Она все осмотрела, особо задержалась у печки. Потом мы сказали хозяевам, что завтра созвонимся, и ушли. На улице я спросил: «Ну, как?», и моя жена многозначительно выдохнула: «Дааа, впечатляет!» Добила ее печка, действительно, красивая вещь!

Одна причина бесперспективности отпала - Надя уже согласилась. Черт с ним, с метро, все равно ездим на машине! А машину можно ставить во дворике и запирать ворота на замок, очень удобно! А Вероника живет рядом, буквально 500 метров, сможет заходить после школы и вообще когда захочет, и это тоже замечательно! Сплошные плюсы, только один минус: зачем им отдавать это сокровище непонятно за что? Но оказалось, что им самим это очень даже понятно. Их семья состояла из пяти человек: отец – слесарь на заводе, мать – медсестра, дочь – студентка техникума, а сын и его жена – оба танцевали в ансамбле Эйфмана. Явно видна плохая психологическая совместимость членов этого коллектива, разнонаправленность их интересов. Отец – не дурак выпить, его жена – наседка, суетящаяся вокруг него. И сын с женой – богема, блин! Вот и была у всех одна мечта – разъехаться. И я давал им этот шанс.

Назавтра они позвонили и спросили, понравилось ли моей жене. Я честно ответил, что понравилось, и они робко намекнули, что хотели бы посмотреть и нашу квартиру. Мы назначили время, и я подумал, что это будет наш последний разговор, так как они увидят, что предлагаем мы, и поймут абсурдность этого обмена. Они посмотрели, и им понравилось! Потом еще приходила их дочка, и ей тоже понравилось! А когда я сказал, что однокомнатную они могут выбрать сами, а я оплачу (конечно, в рамках оговоренной суммы), моя квартира стала нравиться им еще больше. Они спросили разрешения придти с маклером для обговаривания условий обмена. Я назначил встречу. И вот в назначенное время раздается звонок, я открываю дверь и вижу их двоих, а рядом стоит … мой знакомый Володя. Мы не были друзьями, дома он у меня не бывал, так что до конца не понимал, к кому идет. Он меня тоже узнал, и вот стоим мы с открытыми ртами и не знаем, что делать – признаваться или нет. Тут из комнаты вышла Надя и, не поняв, что к чему, говорит: «О, привет, Володя!» Неопределенность была снята, и Володя сказал, что в такой ситуации он не может быть маклером: ведь для одной стороны он должен цену повышать, для другой – понижать, а одновременно это делать довольно трудно. Но наших гостей это совпадение даже обрадовало. Они поняли, что их наверняка не обманут. А такое уже было с ними. Один мужчина договорился об обмене, но поставил условием сделать вход в квартиру с другой лестницы и согласовать проект переноса ванны из кухни в кладовки. Они все это выполнили, деньги потратили приличные, а он в итоге отказался меняться. Обжегшись на молоке, они теперь дули на воду. Поняв, что Володя – гарантия нашей порядочности, они вздохнули с облегчением. Мы сошлись на двадцати тысячах долларов с моей стороны на покупку для них однокомнатной квартиры. И сделка была закреплена несколькими рюмками водки.

Все наши переговоры не заняли и двух месяцев, и 7-го октября 96-го года мы с Надей переехали в исторический центр города.

Почему я уделяю этому так много внимания? Этот переезд изменил мою жизнь и мое мироощущение, зародил во мне множество новых мыслей и новых интересов. Можно сказать, что я переехал из Ленинграда в Санкт-Петербург. Раньше я жил на Алтайской улице, в районе, построенном в конце 50-тых годов. Я знал, что где-то в центре города есть много красивых домов, с которыми связано множество разных историй. Я даже несколько раз в году выезжал в центр и гулял по Невскому проспекту. Но это все не было моей жизнью, которая на самом деле проходила возле Дома Советов и самого большого памятника Ленину. Это они были частью меня, а не Коломна и не Невский проспект. И вот в одночасье все изменилось.

Моя новая квартира находится в ста метрах от квартиры моего детства. В соседнем с моим доме находится роддом, в котором я появился на свет. Вот так замкнулась история моей жизни, я вернулся на круги…

Эта атмосфера истории, реально ощущаемая в Коломне, заставила меня искать какие-то брошюры, заметки в газетах, выписки из исторических очерков, касающиеся Коломны и моей площади, в частности. С этими выписками в руках мы с Надей не один раз гуляли по улицам, читая около каждого дома строки, относящиеся нему. Оказалось, что на нашей площади находился дом, где проходили собрания кружка Буташевича-Петрашевского, за участие в которых в 1849 году был приговорен к смертной казни Достоевский (она потом была заменена на 4 года каторжных работ). В доме напротив моего жил композитор Сергей Прокофьев. На углу стоит дом, в котором в 1883 году известный народоволец и провокатор Сергей Дегаев убил начальника секретного отделения Судейкина, что замечательно описано в интереснейшем романе Юрия Давыдова «Глухая пора листопада». Мой дом, как оказалось, построен в первой трети 19-го века для титулярного советника Глебова. Все это очень захватывало.

Однажды моя племянница Люба рассказала мне, что у нас в городе существует турфирма «ВТ-сервис», организующая подробные экскурсии по отдельным улицам. В частности, по Коломне таких маршрутов было четыре, по набережной Фонтанки – шесть, одна за другой, Мойки – три. Зимой, когда по улицам ходить холодно, они организовывают экскурсии в различные дворцы, обычно закрытые для посещения. Всего разных маршрутов у них больше ста. А еще таким же благородным делом занимается музей Блока, который тоже находится в Коломне, недалеко от нас. Мы с Надей увлеклись этим делом и каждый выходной ходили на экскурсию. Это было очень интересно, особенно когда накладывалось на уже усвоенную информацию. Так что только теперь я мог считать себя полноправным и полноценным петербуржцем. Кстати, обычно такие экскурсии посещаются женщинами, мужчины заняты просмотром хоккея, посещением бани и выпиванием пива с заеданием рыбкой. Мой личный рекорд: на одном из маршрутов от мужчин был один я, а еще 36 (!) женщин.

Это увлечение историей и архитектурой продолжилось нетривиальным образом. К 300-летию Петербурга (2003 год) в городе провели грандиозную реставрацию, а потом началась программа «Фасады Санкт-Петербурга», в ходе которой были отремонтированы тысячи (!) фасадов зданий. Ремонтировались целые улицы, и это происходило и в нашей Коломне. Выражаясь современным языком, я «подсел» на реставрацию. Каждую свободную минуту я использовал для прогулок по местам интенсивной реставрации. Если раньше я ходил и думал: «Какой красивый дом, но в каком ужасном состоянии», то теперь вторая часть утверждения автоматически отпадала. Я испытывал истинную радость при виде свежеотремонтированного здания и даже недавно установленных лесов еще на одном доме. Возможно, это прозвучит смешно, но именно такие эмоции нужны человеку для счастья, а совсем не счет в банке. Я и Надю вовлек в это дело. Прихожу, например, домой и сообщаю: «Поздравляю тебя, на Доме книги ставят леса!» Смешно? Но это правда!

А у Нади был свой бзик: она занималась маршрутками. Идем по улице, видит маршрутку № 23 и говорит: «Вот интересно, а эта как сюда попала?», и изучает по табличке маршрут. Был такой забавный момент: я ей предлагаю: «Пойдем погуляем к дворцу Бобринского», а она отвечает: «Не хочу ходить по стройке, там грязно!» Я тогда то ли в шутку, то ли всерьез говорю: «Если ты со мной не будешь ходить на стройки, то я не буду тебя слушать про маршрутки!» Посмеялись.

С грустью я ожидал окончания этой реставрационной кампании. Я понимал, что больше таких положительных эмоций не будет. Почему люди любят роман Жюля Верна «Таинственный остров»? Потому что следят, как шаг за шагом налаживается жизнь островитян. Так и со мной, я непосредственно видел, как с каждым днем что-то в моем прекрасном городе становилось лучше, и от этого у меня поднималось настроение. Думаю, что психологи об этом давно знают и как-нибудь этот эффект назвали.

Но вернусь к квартире. Она была в довольно приличном состоянии. Все было простенько, но чисто. Главной проблемой была ванна. Она стояла в кухне, отгороженная фанерной перегородкой. Чтобы вода не попадала на пол, с обеих сторон были повешены полиэтиленовые занавески, которые при мытье моментально прилипали к плечам и мешали получать удовольствие.

В 97-м году мы сделали серьезный ремонт. Главная проблема состояла в переносе ванной в помещения двух кладовок. Места для нормального размещения ванны не хватало. Тогда один из приятелей посоветовал углубиться в стену, ведь она толстая, в два кирпича. Это была отличная идея: углубились на кирпич, и ванна встала не поперек, а вдоль. Все получилось чудесно. Мы с Надей полгода, пока шел ремонт, жили в офисе. Конечно, это было не очень удобно, но зато потом, когда все закончилось, настало время для получения удовольствия от жизни. Квартира стала такой красивой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Помню – сижу, смотрю телевизор, вдруг мысль: «Как просторно в комнате!», а за ней следующая мысль: «А сзади еще столько же места!», поворачиваюсь – и правда!

А потом пришел черед лестницы. Через 10 лет после переезда мы вдруг узнали, что, кроме входа со двора, которым мы и пользовались, раньше существовал и парадный вход прямо с Садовой улицы. Но там был длинный и грязный коридор, в котором любили собираться пьяницы, поэтому жильцы не возражали, когда тот вход закрыли. А через какое-то время соседний бар взял в аренду этот коридор и отгородил его от лестницы кирпичной стеной, так что и не догадаешься, что там был проход. Когда мы об этом узнали, сразу возникла мысль вернуть жильцам парадный вход, ведь теперь существуют всякие домофоны и ключи-таблетки, так что пьяниц можно не опасаться. Бар, естественно, не собирался отдавать нагло заграбастанную площадь. Но мы, обследовав ситуацию, заметили, что бар уничтожил часть несущей стены. Это был убийственный аргумент. Как только мы известили об этом руководство района, в бар явилась комиссия, и владельцу бара мало не показалось. Он посчитал за благо вернуть коридор, причем в отремонтированном состоянии. Стенку разобрали, плитку на пол настелили, и теперь мы все наслаждаемся цивилизованным существованием. А ведь большинство соседей не верили в успех этой затеи, а некоторые даже возражали, боясь, что снова придут алкаши. Не пришли!

Еще знаменательным моментом была моя личная борьба с подтеками краски на стеклах и на полу лестничных площадок. Я купил специальные скребки с лезвиями и в свободное время отчищал сначала стекла окон, а потом плитки пола от застывших капель краски. Наши соседи были потрясены происходящим. Кто-то спрашивал меня, зачем я это делаю, кто-то говорил, что надо требовать, чтобы этим занимались дворники, кто-то просто благодарил. Был забавный случай, когда наша соседка по площадке, будучи заметно выпивши, застав меня за этой работой, остановилась, понаблюдала, а потом глубоко поклонилась, с чувством сказала: «Спасибо Вам большое!» и пошла домой. Вообще, смешная ситуация: доктор наук, профессор отчищает пол от краски и стесняется, когда его застают за этим занятием. Зато теперь на площадке моего второго этажа, а также на промежуточной между первым и вторым, окна чистые, а плитка сияет. Я, проходя, радуюсь этой мелочи. Предлагал людям, живущим на первом этаже, заняться этим тоже, но они не вдохновились на этот подвиг. Посмотрим, может, наберусь сил и отчищу плитку, чтобы радоваться, проходя и по их площадке, тем более что я нашел в магазине специальный гель для размягчения краски: наносишь, а через полчаса спокойно соскребаешь.

Зачем я обо всем этом написал? Надеюсь, понятно, что это мое признание в любви. Я хотел сказать этим, что люблю свой Петербург, свою Коломну, свой дом, свою квартиру и даже свою лестницу. Чего и вам всем желаю!

21. Будем жить!

Страшный 2000-й год! Последний год тысячелетия. А началось все так. Правильный образ жизни мужчины за 50 предполагает ежегодные походы к урологу. Иногда я следовал этой рекомендации. И вот весной этого года врач обнаружил уплотнение в моей предстательной железе. Он порекомендовал сдать кровь на ПСА, чтобы исключить вероятность злокачественной опухоли. Я сдал, показатели слегка превышали норму. Я сначала решил не обращать внимания, а потом одумался – со здоровьем не шутят. Снова пошел к врачу, теперь уже в платный специализированный центр «Андрос». Симпатичный доктор лет тридцати тоже нащупал уплотнение и, посмотрев результат ПСА, сказал, что цифры не страшные, но все подозрения может снять только биопсия, т.е. взятие кусочков ткани на анализ. Поразмыслив, я согласился пожертвовать частичкой своего организма. В назначенный день процедура состоялась, у меня взяли двенадцать проб из разных участков простаты и направили их в городской центр на анализ. Мне доктор сказал позвонить ему через неделю.

Я человек оптимистичный, может быть, даже чрезмерно. Чувствовал я себя совершенно нормально, никаких отклонений и ощущений. Поэтому мне казалось, что все это полная ерунда и биопсия это мигом докажет. Звоню через неделю, доктор весело говорит: «Приезжайте!», я пытаюсь спросить результат по телефону, но он отвечает, что по телефону на эти темы не разговаривает. Еду к нему, оставляю Надю в машине, захожу в кабинет. Он меня сразу узнал и весело сказал: «А для Вас у меня две новости: хорошая и плохая, с какой начать?» Я, обманутый его веселостью, говорю: «Начните с плохой», и он тем же радостным голосом сообщает: «У Вас рак». И замолкает. Я тоже молчу, мне надо привыкнуть к этой мысли, а все окружающее уже начало менять свой цвет. Я как во сне, и это происходит не со мной, не мне это сейчас сказали, это вообще говорят не так! Взяв себя в руки, спрашиваю: «Это точно?» «Да, конеч­но, из 12-ти проб наличие опухоли показали девять». Все-таки решаю узнать, какая новость хорошая. Он отвечает: «Ваш рак не на последней стадии». «Что, на ранней?» «Нет, на средней». Этот чертов рак уже «мой»! Еще пять минут назад я был молод, красив, беспечен и почти счастлив. Этого больше не будет!

Спрашиваю, что теперь делать. Он еще более бодрым голосом отвечает: «А вырежем его к чертовой матери!» и рассказывает подробности операции. Она весьма серьезна, с большой кровопотерей, так что надо заготовить запас своей крови. Но еще более неприятно то, что практически гарантирована импотенция и весьма вероятно недержание мочи. «Но это ничего, - успокаивает он меня, - бутылочку к ноге привяжем и всего делов». Это было бы смешной шуткой, если бы не было горькой правдой! Я робко спрашиваю: «А другие методы: облучение, химия или еще что-нибудь?» Он это все решительно отметает: «Гарантию дает только операция». Обещаю подумать и иду в машину. Сообщаю Наде. Она в шоке! Сидим и мыслим. Наверное, надо поискать других врачей, посоветоваться, может, предложат что-то еще?

Назавтра еду в диспансер на Березовую аллею. Зловещее здание! Никогда не думал, что мне надо будет сюда по делу. Даже слова «его отправили на Березовую» всегда звучали для меня как реквием. Врач, молодая женщина лет 30-ти, рассмотрела мой «анамнез» и, как под копирку, повторила все, что говорил доктор в «Андросе» - и про импотенцию, и про недержание не забыла сказать. И другие методы тоже отвергла: «Только операция!» На мой вопрос, где и когда оперироваться, посоветовала Военно-медицинскую академию, но летом у них сезон отпусков, так что не раньше осени. А на дворе май! Я в ужасе вскричал, что до осени могу и помереть, но она меня успокоила: «Этот рак медленный, развивается годами, так что пара лет у Вас еще есть». Еще объяснила, что первым делом в таких ситуациях проводят кастрацию, иначе мужской гормон тестостерон провоцирует развитие опухоли, и предложила: «Если хотите, можно на лето ввести под кожу специальную ампулу с лекарством, она обеспечивает временную химическую кастрацию, т.е. останавливает выработку тестостерона». Я был так напуган, что согласился. Через несколько дней купил эту ампулу, она стоила, по-моему, около 300 долларов, и эта же врачиха загнала мне ее под кожу на животе. Лекарство сработало, импотенция действительно наступила, и мне оставалось верить, что слово «временная» тоже было правдой.

Срочные меры были приняты, с одной из важных сфер человеческой жизни я покончил, так что теперь мог без помех размышлять, что делать дальше. А дальше было вот что: пошел я в Публичную библиотеку, набрал журналов «Вопросы онкологии» за последние десять лет и приступил к изучению вопроса. На это потребовалось несколько дней. Примерно через неделю я уже был в курсе проблемы. Я узнал, что есть и другие подходы к лечению, помимо операции, и что они дают сравнимые результаты по срокам дожития и другим так же оптимистично называющимся характеристикам. Медицинские статьи полны фактического материала: столько пациентов из группы делало то-то, а столько – другое, а еще столько – третье, и из них через столько-то лет осталось в живых столько-то людей, а рецидивы были у такой-то части группы и т.д. и т.п. Б-р-р! Никогда не стал бы читать это все, если бы речь не шла о моей собственной жизни.

Значит, существуют и другие методы, почему же мне их не предложили? Будем искать других специалистов! Знакомый доктор дал телефон своего приятеля, который работал заведующим тем диспансером на Березовой, в котором я уже побывал. Иду к нему по звонку, рассказываю всю историю, не скрывая и беседу с врачихой из этого диспансера. Он говорит: «Ну, это Лена Вас чересчур напугала. Есть и другие способы лечения», потом подумал и добавил: «Я дам Вам записку к доценту Воробьеву в Песочном, он у нас главный эксперт по этому заболеванию». Еду в Песочное, вручаю записку и всю историю болезни. Диагноз у Воробьева сомнений не вызвал, а вот о том, что делать, он сказал так: «Если хотите остаться человеком и мужчиной, Вам надо ехать в Обнинск! Там есть Всероссийский радиологический центр, в нем лучше всего умеют с этим справляться. Там Вас будут облучать». Я удивился: «Но ведь у Вас тут, в Песочном, тоже радиологический центр, здесь тоже облучают, зачем же куда-то ехать?» Он объяснил: «Там лучше аппаратура, она позволяет меньше повреждать окружающие ткани. Видели очередь у моего кабинета? Это все после облучения, со вторичными проблемами». Я все понял, поблагодарил и собрался идти. Он меня остановил, написал письмецо насчет меня заведующей отделением в Обнинске и пожелал мне успеха. Денег не взял. Дай ему бог здоровья!

Приехал я в Обнинск. Приняли с распростертыми объятиями, даже и письмо не понадобилось. Условия прекрасные, комнаты на одного и на двоих. Только что сделан ремонт. Оказалось, там лежал муж Терешковой с таким же диагнозом. Умер, к сожалению, но она была так признательна за все, что для него делали, что выбила где-то средства для ремонта клиники. Теперь все в кафеле и евроремонте. Стоит совсем дешево, всего 150 рублей в день (в 2000-м), это с лечением и питанием. И парк замечательный, гуляй не хочу! Курорт, да и только!

Пробыл я там целых полтора месяца – октябрь и половину ноября. Дважды в день облучали, получил 70 грей (это единица облучения g-ray, т.е. гамма-луч). Все у них повыспросил. Понял, чем их установка лучше питерской. В Питере навели в нужное место и светят, а по дороге все повреждается. А в Обнинске луч все время наведен на точку, но сам вокруг нее вращается, поэтому окружающие ткани повреждаются намного меньше. Познакомился с массой людей. Понял, что медицина уже многое может. Некоторых больных поддерживают годами даже на последней стадии, уже с метастазами. Они уезжают, а через полгода приезжают на новый курс химии. Для них клиника - второй дом. Некоторых просто с того света вытащили.

Я на третий день подошел к заведующей и спросил, какой у меня шанс выскочить из этой ситуации, т.е. вылечиться совсем. Она замахала руками: «О чем Вы говорите? Теперь Вы – наш!» Я говорю: «Татьяна Владимировна! Врач должен позитивно настраивать больного, а Вы меня лишаете надежды. Ну, оставьте хоть какую-нибудь, хотя бы крошечную». Она засмеялась: «Ладно, вот Вам надежда – если в течение пяти лет ПСА будет в норме, считайте, что спрыгнули с этого поезда». Я за этот призрачный шанс уцепился и вылез, точнее спрыгнул! Теперь каждые полгода сдаю анализ. Все эти 10 (!) лет мой ПСА равен примерно 0,3 при норме меньше 4. И никаких уплотнений!

Вернулся я в Питер, решил, что надо все-таки встать на диспансерный учет, пришел к той врачихе. Она меня узнала, спрашивает: «А куда же Вы подевались?» Я ответил, что в Обнинске лечился. Она так заинтересовалась: «Ой, расскажите поподробнее». Я провел ликбез, она себе что-то даже записала. Кстати, пока я приема ожидал у ее кабинета, разговорился с человеком, у которого оказалась точно такая же ситуация, как у меня: и стадия та же, и ПСА. Его уже назначили на операцию, сидел он такой потухший, глаза грустные, явно размышлял о невеселых перспективах. Я ему подробно рассказал о своей поездке, у него глаза загорелись, он вскочил и убежал, не дождавшись приема. Наверное, в Обнинске будет одним пациентом больше, а я человеку надежду подарил! Хорошее дело!

Я теперь при случае делюсь с людьми опытом, приобретенным в этой поучительной истории. Во-первых, не вредно знать о такой клинике, как Обнинский центр. А во-вторых, не всегда надо мчаться выполнять рекомендации врачей, иногда стоит попытаться самому разобраться в ситуации.

Вот так чудесно закончилось то, что так ужасно начиналось. В новое тысячелетие я вступил здоровым человеком.

21. Продолжение следует, я надеюсь…

О карьере я все рассказал. О зарабатывании денег тоже. Даже о здоровье поведал. Но ведь этим наша жизнь не исчерпывается. Были в ней другие моменты и ситуации, крепко засевшие в памяти. Попробую в календарном порядке пролистать собрание своих воспоминаний. Конечно, этими отдельными фрагментами память не ограничивается, но я рассказываю только о том, что может представлять интерес для других.

1989-й год. Я нанял учительницу музыки для моей шестилетней дочери. Для ясности скажу, что дочь жила со своей мамой Мариной. У них дома пианино было, на нем блестяще играла бабушка (Вера Иосифовна умерла в 90-м году. Выдающаяся была женщина, я к ней очень хорошо относился. Царство ей небесное!) Поскольку Вероника все выходные проводила у меня, то я посчитал необходимым тоже купить инструмент, чтобы следить за процессом обучения. Иногда я отводил ее к учительнице и присутствовал при занятиях. И вот однажды мне пришла сумасшедшая мысль – а не заняться ли мне музыкой? Мое детство прошло в коммунальной квартире. В нашу комнатку не влезло бы пианино, даже если бы на него нашлись деньги. Но раз в неделю и даже чаще мы с мамой ходили в гости к моей двоюродной сестре Оле, которая жила неподалеку и у которой пианино было. Там я частенько садился к инструменту и что-то такое подбирал. Не то чтобы я мечтал о карьере музыканта, просто было интересно слышать, как рождается мелодия.

В университете я не был слишком занят, свободное время имелось. Так почему бы мне сейчас не попробовать получить то, чего я был лишен в детстве? Я мог даже пофантазировать о том, как через пару лет смогу играть джаз, поднимая глаза к потолку и всем телом и душой сопровождая мелодию. Сказано – сделано, я договорился с учительницей Вероники Еленой Алексеевной и стал дважды в неделю приходить к ней на урок. Я был прилежным и упорным учеником, все домашние задания выполнял аккуратно и старательно, привлекая все свои навыки и способы запоминания. Елена Алексеевна была потрясена моей мотивированностью и дотошностью. У нее были и другие взрослые ученики, но их продвижение было медленным. Я же несся на всех парах, пройдя за год два класса музыкальной школы. В конце года был традиционный концерт учеников, на нем я сыграл несколько весьма непростых вещей. Через год Елена Алексеевна уехала на ПМЖ в Америку, и я остался без преподавателя. Я нашел новую учительницу музыки по объявлению. Эта женщина жила недалеко от меня, что было удобно, но занятия как-то не сложились, она не смогла сформировать четкий план моих действий, и вместо жесткой целенаправленной программы получилось неспешное поддержание уровня. Через год, добравшись до конца 4-го класса, я все-таки прекратил свой эксперимент. Для этого была такая нетривиальная причина. Часто мы с Вероникой демонстрировали друг другу свои достижения. И вот как-то, наблюдая за моей игрой, моя восьмилетняя дочь спросила: «А почему ты все время смотришь на руки?» Я удивился: «А как же еще? Я же должен попадать по клавишам». А она говорит: «Это должно происходить само. Вот смотри». Села за пианино и сыграла довольно длинную мелодию, неотрывно глядя на меня. Ее пальцы сами знали, какие клавиши нажимать! Я так не мог! И тут мне стало понятно, что мой возраст обучения музыке ушел, это надо было делать в 7 лет, а не в 43. Конечно, силой воли и упорством я чего-то добьюсь, но это будет не то, чего я хочу. Свободной импровизации не получится! Будут скучные ученические экзерсисы! И я прекратил занятия.

1995-й год. У Вероники в школе были два иностранных языка: английский и немецкий. С английским все было в порядке: и Марина на нем говорила, и я, да Вероника с мамой и в Англию ездили к знакомым. Так что по английскому у дочери была твердая пятерка. А вот по немецкому почему-то четверка! Я высоко оценивал дочкины способности и считал, что она должна иметь пятерки по всем важным предметам. А иностранный язык – предмет нужный. Я один раз высказал Веронике свои пожелания о более высокой оценке, потом другой, но ничего не менялось: четверка оставалась четверкой. «В чем дело? – спрашивал я. - Ты не можешь выучить правила?» Она отвечала на этот вопрос очень уклончиво. Тогда я решил проверить уровень ее знаний. Языка я не знал, но ясно представлял, какие слова в пятом классе уже надо понимать. Я спросил, как будет по-немецки «ходить», «смотреть», «любить», «дом», «корова» и т.п. Она не знала. Я был шокирован, три года изучения и такой уровень? Почему? Из объяснений дочери я понял, что учительнице все безразлично, она ищет только способ убить время. Ожидать улучшений было наивно. Устраивать скандал в школе не хотелось. Я вспомнил о своем любимом методе карточек и понял, что надо делать. Если не я, то кто! Я купил в магазине самоучитель немецкого, школьные учебники для разных классов, еще какие-то пособия и занялся самообразованием. Сначала разобрался в грамматике, потом начал выписывать слова на карточки и учить их. Я был мотивирован и увлечен масштабностью поставленной задачи. Короче говоря, за месяц я выучил 800 слов, т.е. почти полный набор слов для средней школы. После этого взялся за Веронику. В общем, очередную четверть она закончила с пятеркой по немецкому. Кстати, на следующий год мы с ней поехали в Германию к моему другу Аркаше, где немецкий нам очень пригодился. К сожалению, воспользоваться языком мне больше не пришлось, так что он потихоньку испарился из моей памяти. Но некоторые слова помнятся, и я уверен, что при необходимости за считанные дни могу все восстановить, тем более что карточки у меня сохранились. Еще раз скажу об эффективности метода!

И еще 1995-й год. Надин юбилей. А мы с Вероникой во Франции, об этой поездке я уже писал. Мы уже едем к дому, но мой стих летит быстрее. Эти путевые заметки, в первую очередь, о Наде, но также о Франции, Англии и о наших друзьях в этих странах.

Мне Антуан твердил, бедняк:

"Целуй Надежду за меня!"

И улыбался мне, как будто Лиза Мона.

А я подумал: Наивняк!

Я запланировал 3 дня,

Чтоб целовать ее за всех мужчин Лиона!

Сказал мне как-то Жак Ширак:

"Живи во Франции, дурак!

Какого черта тебе надо в Ленинграде?"

А я ему ответил так:

Мне жаль тебя, дружище Жак!

Ведь жизнь твоя, увы, прошла вдали от Нади!

Я как-то ночью средь перин

Лежал, как водится, один,

И вдруг звонит Катрин Денев и намекает...

А я так строго ей: "Катрин!

Я очень верный семьянин,

И только Надя мной как хочет помыкает."

Пусть нам готовит на обед

Гостеприимная Колетт

Лягушек в соусе и крабов в маринаде.

И все ж у нас сомнений нет,

Что надо б съездить той Колетт

Готовить пищу поучиться к нашей Наде.

В Тулоне климат будь здоров,

Здесь нет ни ливней, ни ветров,

И море здесь чуть-чуть теплей, чем в Ленинграде.

Но нет здесь запаха коров

И слишком мало комаров,

И, что важней всего, здесь не хватает Нади.

Я как-то раз, сбежав от дел,

Зашел на пляж и обалдел:

Там в Каркеране бабы лифчиков не носят.

Я б 100 процентов этих тел

Насильно в лифчики одел

И так сказал бы: Не снимай, пока не просят!

А вот английское бабье

Обличье жалкое свое

Засунет в шорты и футболкой принарядит.

Я всем советовал: Жлобье!

Да вы тут что все, е-мое?

Как одеваться, надо вам спросить у Нади.

Я как-то взял белья мешок,

Засунул в ихний порошок

И долго тер, а все равно вся грудь в помаде.

Подумал я, осилив шок:

Ах ты, японский артишок,

Стирать учиться ехать надо к нашей Наде!

.

1996-й год. 7 октября мы переехали на новую квартиру. Об этом я подробно написал. Но вот о чем умолчал. Новоселье праздновали под Новый год, 28-го декабря. И вот собрались друзья, сели за стол, наполнили бокалы, и тут я встал и сказал: «А сейчас, друзья мои, я хочу показать вам, как ездил летом в Германию. Это недолго, минут сорок». Все, конечно, загалдели, никто такой подлянки не ожидал: рюмки полные, а выпить нельзя. Но я невозмутимо включил видеомагнитофон, и вдруг все услышали звуки свадебного марша Мендельсона. Они даже очухаться не успели, а на экране мы с Надей в зале торжественной регистрации, целуемся и обмениваемся кольцами. Все так рты и пораскрывали, ведь никто не знал, что мы собираемся расписаться, только Надина подруга Наташа Орленко и мой верный друг Женька Коварский, которые были свидетелями на свадьбе, а также еще один верный друг Ося Хинич, который был свидетелем всей моей жизни. Так что отпраздновали сразу и свадьбу, и новоселье! И за наступающий год тоже выпили.

1997-й год. Веронике в школе дали задание по литературе – написать оду Медному всаднику. Не просто стих, а именно оду, с присущими ей особеннос­тями. Неслабое задание для 14-летней девочки! Но ей сказали, что к сочинению можно привлечь и взрослых. Я это воспринял и привлекся. Вот что получилось.

О, Медный всадник! Так сурово

Стоишь ты здесь на берегу,

Ты - символ города Петрова,

Сказать иначе не могу.

Твой студит лоб порыв Борея,

Мысль на челе, в глазах огонь,

Пятою попирает змея

Наверх тебя вознесший конь.

О, Богом посланный мессия!

Пришел ты к невским берегам,

Неся надежду всей России

И ужас всем ее врагам.

Над полноводною рекою

Вперед летящий силуэт

Своей талантливой рукою

Создал великий Фальконет.

А взгляд, в пространство устремленный,

И это грозное чело

Когда-то ночью дерзновенный

Родил резец Мари Колло.

Черты истории, культуры

В себя вместивший навсегда,

Великий перл архитектуры

Царицей выставлен сюда.

Ты помнишь, всадник, на Сенатской,

На все готовы, в декабре

Здесь декабристы в клятве братской

Свое построили каре.

Ты повидал за эти годы

Вокруг себя немало гроз,

Во имя братства и свободы

Здесь много крови пролилось.

Цари, рабы, аристократы,

Борьба умов, борьба идей,

Большевики и демократы -

Все звали к счастию людей.

Менялся строй, менялись власти,

И вряд ли кончен грозам счет,

Пусть будут бури и ненастья,

Но ты стоишь и жив народ.

Красуйся ж, всадник горделивый,

Длань простирая к небесам,

И пусть твой конь нетерпеливый

Летит, куда не зная сам.

И почему это запало в мою память? Но ведь запало! Да и стихи забавные, особенно последняя строка. Ах да, и пятерку получили.

2001-й год. Новогодняя ночь 2001 года. Разве можно молчать в такой момент? Я и тогда не мог не высказаться, и сейчас не могу. Вот что я тогда прочитал друзьям после боя курантов.

«Что такое Новый год? Это радостный перерыв в обыденной жизни. Это возможность вкусно поесть, слегка выпить, вдохновенно попеть и поплясать вокруг елки с друзьями, вспомнить детство и окунуться в праздник.

После Нового года, наликовавшись, оттянувшись и придя в себя после съеденного и выпитого, мы возвращаемся к прежнему накатанному существованию со спокойной верой в то, что через какие-то 365 дней все повторится сначала и что мы практически наверняка сможем принять в этом участие.

И вот смена века. Все мы со странным чувством понимаем, что больше такого события в нашей жизни уже не будет и что до этого в нашей жизни такого еще не было. И мы говорим друг другу эти непривычные, не вошедшие в язык слова: "С Новым веком!" И прислушиваемся к этим словам, и пробуем их на язык. "С Новым веком! Happy New Century!" Странно! Как это happy может быть целый Century?

Но вот сейчас мы с некоторой оторопью, с неким даже священным ужасом вдумываемся в происходящее. Предыдущее поколение, праздновавшее наступление нового тысячелетия - это поколение Вильгельма-Завоевателя и Владимира Красное Солнышко. Следующее же такое удачливое поколение не удается рассмотреть даже во временной телескоп. Да и будет ли оно?

И мы ощущаем себя какими-то исключениями, уникумами, избранниками судьбы. И с этим чувством собственной исключительности мы говорим странные слова "С Новым Тысячелетием!" и сами замираем, не очень веря в происходящее, и с любопытством заглядываем в завтра - как оно там?

Ну, здравствуй, третье

Тысячелетье!!!»

2002-й год. Проходил я как-то мимо Музея блокады Ленинграда и вдруг обнаружил, что на большой и красивой табличке у входа в музей, написанной золотыми буквами по стеклу, вместо слова «Siege» написано «Seige». Будучи поборником грамотности и безошибочности, а также стремясь хоть как-то увеличить порядок в нашей Вселенной и снизить энтропию, я не мог оставить эту вопиющую ошибку без комментария, не поленился и направил факс директору музея. Надо отдать ему должное, уже назавтра табличка была снята, а через месяц засияла во всей своей новизне и правильности.

Это был мой первый подвиг на ниве повышения грамотности музейного фонда. Первый, но не последний! На табличке у входа в музей гигиены было крупно и красиво написано «Musuem of Hygiene». Я зашел внутрь и завертел головой в поисках администратора. По пустому холлу ко мне уже бежала женщина, они там не избалованы отдельными посетителями, все большей частью профессиональные экскурсии. Я ее разочаровал, сказав, что зашел не по поводу посещения, и попросил позвать директора. Вышла заведующая экскурсионным отделом и с удивлением узнала от меня, что в тексте на табличке допущена грубая ошибка: слово «музей» по-английски будет «museum», а там написано «musuem». «Не может такого быть!» - не поверила она, позвала еще кого-то и мы вместе вышли проверить. Надо было видеть их лица, когда они пристально рассматривали это злополучное слово - просто ситуация из «Двенадцати стульев». Наконец заведующая сказала: «Нехорошо, здесь бывают иностранцы. Позор! Срочно переделать!», обернулась ко мне и сердечно поблагодарила за бдительность. Через несколько дней все было исправлено.

Но не всегда все было так просто. У входа во всемирно известный собор “Спас на крови” стоял щит с описанием музея на разных языках. В первом же слове, по-английски означающем “церковь”, вместо правильного “church” было написано ”chirch”. Вместо слова “design”, означающего “проект”, стояло “desinе”. Но самым забавным и одновременно наиболее позорным мне показалось то, что на всех дверях висели крупные, красивые, фабрично сделанные таблички с надписью “Puch” вместо правильного “Push” (толкать). Позор – это слишком мягко сказано! Придя домой, я написал письмо об увиденном и отправил его по факсу директору музея. Заглянул я туда снова месяца через три. Все осталось без изменений. Я решил позвонить напрямую директору, но секретарша меня до него не допустила. «Что Вы хотели?» - сухо спросила она. Я объяснил, что три месяца назад посылал факс об ошибках. «Да-да, - сказала она, - я прекрасно помню. Мы все исправили». Мне пришлось ее разочаровать, тогда она уже другим тоном попросила меня еще раз прислать это письмо. На этот раз оно сработало, все таблички были убраны. А я через несколько недель получил благодарственный факс от директора Спаса на Крови за свое неравнодушие и заинтересованность.

Эти события заронили в мою душу семена гражданского сознания: «Если не я, то кто?» У меня возникло твердое убеждение, что никто ни за чем не следит. И я решил делать то, что в моих силах. Так начался мой эпистолярный роман с руководством района. О чем я только им не сигнализировал? О некачественно выполненном ремонте фасадов, об отсутствии горловины у водосточной трубы, о необходимости установки оград на газоны, чтобы на них не въезжали машины, о высадке дополнительных деревьев в местах, для них предназначенных и т.д. и т.п. И что забавно, часто мои сигналы учитывались, и недостатки исправлялись. При этом на каждое мое послание мне обязательно присылали официальный ответ. Я поверил, что все в наших силах. Нельзя полагаться на совесть и профессионализм чиновников, надо подталкивать их снизу. Под лежачий камень вода не течет! Мы добились ремонта нашей лестницы и двора, приведения в порядок ворот, установки железных дверей и домофона, замены электрощита, поскольку напряжение у нас иногда падало до 160 Вольт, так что даже отключались компьютеры. Я уже писал, как мы отбили парадный ход у наглого бармена. Все это может показаться смешным, но вы не представляете, какое чувство испытываешь, когда в конце концов добиваешься справедливости. Советую попробовать!

2006-й год. 21-е августа, еще один Надин юбилей, уже следующий. Я снова мчусь домой откуда-то из-за рубежа, чтобы прибыть точно в нужный день. Шлю с дороги такую эсэмэску:

Моя дорогая подруга!

Как долго мы знаем друг друга!

Чихаю на эти года я,

Ведь ты для меня молодая;

И в день твоего юбилею,

Как прежде, тебя вожделею.

Но этого мало. В такой день я должен написать что-то более весомое, более значительное. Оно не получается, не складывается. Нет, я больше никогда не напишу ничего стоящего! Но борюсь, пытаюсь, сражаюсь. И вот оно. Ого, я еще что-то могу!

Не стих – сладкий плод вдохновенья,

Не пылкий романс сотворю,

Приеду в ее день рожденья

И ей сам себя подарю.

Не старым седым Зеликманом,

Лелеющим пузо свое,

А стройным младым Дон-Жуаном

Явлюсь под оконце ее.

Проворно и ловко, как кошка,

Взберусь по отвесной стене:

“Откройте, синьора, окошко

И ваши объятия мне!”

И, раб закипающей страсти,

Что сердце теснит все сильней,