XVIII — Сугино

Чихару открыла тетрадку, которую держала в левой руке. Страницы были испещрены рядами цифр. Каждая страница была разделена на две колонки: слева заносились номера телефонов-автоматов. Чихару сразу же занесла туда номер этого телефона. Справа она записывала номера вызываемых абонентов. Она выбрала чей-то номер, вставила в аппарат кредитку, на которой была изображена деревянная кукла, каких делают в провинции Ямагата, и нажала на вызов. Автоответчик… Автоответчик говорил механическим мужским голосом: «Сейчас меня нет дома, но вы можете оставить свое сообщение после звукового сигнала. Если вы хотите отправить факс, нажмите на клавишу “Старт”».

В своей тетради Чихару начертала буквы «А» и «3». «А» означала автоответчик, «3» — заранее сделанную запись на нем. Последнее время она чаще всего попадала на автоответчики, и тетрадь пестрила буквами «А» и «3». Кое-где мелькали еще «О» и «М», обозначавшие, соответственно, организации и магазины. Изредка Чихару помечала какую-нибудь фамилию красным — если кто-то отвечал на ее звонок. Это были так называемые «знакомые». Они не были ее друзьями. У Чихару вообще было мало друзей, и она редко выходила из дома, разве что на встречу с клиентом. От такого стиля жизни, ясное дело, друзей больше не становится. Понятию «знакомый» соответствовал тот, кто снимал трубку, когда она набирала номер, помеченный значком «знакомый». Если бы кто-нибудь попробовал подсчитать, сколько раз она начинала набирать номер, не поняв еще, звонит ли она знакомому или же нет, то таких звонков набралось бы около восьмидесяти за день. Ей требовалось время, чтобы сообразить, правильно ли она набирает номер «знакомого».

Чихару была накачана амфетаминами. Часто после приема она не могла заснуть по трое суток. Иногда она не спала неделями. Наркотики она покупала у иностранцев на одном из пригородных вокзалов. А в начале недели она встречалась с клиентами — по четыре-пять человек в день. Клиентов она ловила на вокзале «Син-Окубо». Тридцать тысяч иен в месяц она отдавала парням из якудза, которые пасли этот квартал. Правда, клиентов можно было подцепить и в Кабуки-тё, но это были главным образом китайцы, которых Чихару боялась чрезвычайно. На «Син-Окубо» снимали девушек моложе двадцати лет и о цене договаривались очень быстро. Чихару еще числилась учащейся лицея и, несмотря на требования администрации о возврате документов, не торопилась сдавать ученический билет. В соответствии с этим билетом ей было всего пятнадцать, и она часто показывала его, если не хотела спать с кем-нибудь из клиентов, пригласивших ее в ресторан. За час ей платили от тридцати до пятидесяти тысяч иен. Последнее время таких любителей молоденьких девочек стало необычайно много, хотя районные власти и ввели массу запретов. Но как объяснил ей знакомый якудза: «У людей всегда так: чем больше им запрещаешь, тем больше хочется».

Чихару и не думала отвыкать от амфетаминов. Без наркотиков жизнь не имела никакой ценности. А амфетамины доставляли ей ощущение счастья и всеобщей гармонии. Чихару поняла это сразу, как только начала их принимать. Три дня она ела таблетки, потом три-четыре дня отдыхала. Такой режим позволял ей не увеличивать дозу. Большинству ее знакомых амфетамины не нравились, так как плохо действовали на физическое состояние организма, но Чихару считала, что для нее это самое лучшее, что может быть. Когда действие этого наркотика заканчивается, человек начинает испытывать слабость и впадает в депрессивное состояние. У некоторых случаются галлюцинации. Чихару понимала, что самое главное — это хорошо подготовить себя к ломке.

Амфетамины были прежде всего лекарством, таким же, как витамины, антигриппин или аспирин. И риск тяжелых последствий повышается именно тогда, когда начинаешь ожидать от медикаментов чего-то сверхъестественного. Действие наркотика идет на убыль, и наступает то состояние, которое называют «ломкой». Поэтому очень важно осознать, что амфетамины — все же медицинский препарат. Если человек правильно применяет, например, снотворное, то он сможет отлично спать и тогда, когда действие самого препарата закончится. В месяц Чихару покупала наркотиков не больше, чем на сто тысяч. Если бы она увеличила дозу вдвое, то очень скоро истощила бы свои финансовые возможности, а ее самочувствие бы резко ухудшилось. Многие, кто испытывал неприятности в семейной жизни, имел проблемы в школе или на работе, кого жизнь не баловала удачами, разрушали себя амфетаминами. Правда, это был далеко не единственный способ уйти от удручающей действительности.

Чихару набирала номер за номером. Только «А» и «3», «А» и «3»… В течение последних шести месяцев она обзвонила пятьсот четыре тысячи сто девятнадцать абонентов. Слегка усовершенствовав свой метод, она рассчитывала прозвонить все номера во всех двадцати трех районах Токио. К тому же она обязательно должна была побеседовать с теми, кто был помечен в ее тетради как «знакомый». Просто звонить не было для нее самоцелью. Когда она начала принимать наркотики, то стала задаваться вопросом: а что она будет делать в периоды бессонницы? Смотреть телевизор? Он ее раздражал. Она никогда не любила смотреть телепередачи. Особенно рекламные ролики, которые доводили ее до бешенства. Однажды она увидела ролик с одним известным мультипликатором, который рекламировал «тойоту». А она знала, что этот придурок ездит всю жизнь на «порше». «Эти парни — настоящие рабы. Рекламщики пудрят людям мозги, а телевизор делает их еще глупее». Читать? Это было очень утомительно, тем более что из-за воздействия амфетаминов сильно расширялись зрачки. Однажды от скуки она принялась чистить свою обувь. Но, к сожалению, обуви у нее было немного. Модой она не интересовалась. До наркотиков она тратила все свои деньги, которые зарабатывала проституцией, на походы в магазины одежды. Но она быстро поняла, что «…люди, которые покупают только известные марки одежды и обуви, ничем больше и не могут выделиться». Но это не означало, что Чихару одевалась как попало: клиенты недолюбливали плохо одетых девушек. Она выбирала неброскую одежду, какая рекламировалась в журнале «JJ». «А те, кто предпочитает экстравагантный стиль, просто дураки». Также она не носила серег и не красила волосы. Я Кроме чистки обуви она пыталась найти себе еще какое-нибудь занятие, но именно телефонные звонки стали для нее настоящим выходом из положения. Она никогда не звонила из дома, только из телефонов-автоматов. К тому же свежий воздух и прогулки отлично помогали восстановить душевное равновесие. Ходьба от автомата до автомата стала ее единственным физическим упражнением. Она выходила на рассвете, между тремя и четырьмя часами утра, ловила такси, которое отвозило ее в какой-нибудь район города. Там она ходила от будки к будке все сорок восемь, а то и семьдесят два часа. С особым вниманием Чихару относилась к выбору одежды, которая не должна была привлекать внимания. Днем с этим не было проблем. Но вот ночью или утром человек, подходящий к каждому уличному телефону, выглядит как-то неестественно. Поэтому нужно было быть предельно осторожной, чтобы не вызвать ненароком подозрений у чрезмерно бдительных жильцов окрестных домов. Чихару надевала очень простенькую карточку или пальто. При этом надо было учитывать погодные условия и температуру воздуха, чтобы не одеться слишком легко или, наоборот, слишком тепло. Ей очень нравился стиль эдакой девочки-зубрилки.

Чихару записывала: «А», «3», «А», «3», «А», «3». Сделав около двадцати звонков, она направилась к другому аппарату. На ходу она отколола несколько коленцев: следующий номер принадлежал «знакомому».

— А, Харутян, ты еще не спишь!

— Да, работаю…

— Ну ты даешь! А сегодня прохладно, правда? Я только что смотрела прогноз по телевизору.

— Нет, я люблю, когда холодно. А вот жару не очень…

— Ну да, ну да. То же самое ты мне говорила, когда звонила в прошлый раз. Вообще-то молодые любят летнюю жару. Кстати, я тебе уже говорила об этом?

— Нет-нет, это я говорила, что люблю холод.

— Ну, тогда ладно… Вот недавно… хотя не так уж и недавно. Прошло уже столько лет, а я все об одном и том же. А так как живу одна, то и одернуть некому. Ох, заговариваться я стала… и по сто раз повторяю одно и то же. Нет, я не о том… Так вот, несколько дней назад мне что-то захотелось аманатто. Ты такая молодая, наверно, и не знаешь, что такое аманатто, а? Не знаешь?

— Аманатто? Конечно знаю.

— Ах, знаешь! Ты умница! Ну так вот, захотелось мне, значит, этих сластей… Я пошла в булочную. Ты же знаешь, я не люблю супермаркетов. А то: «Вот этого, пожалуйста». А тебе отвечают: «Сию секунду!» Совсем другое дело. Поэтому-то мне и нравятся маленькие булочные и лавочки всякие… Короче, купила я аманатто, пришла домой и положила на стол. И вот ведь, начисто все забыла! Пошла на кухню, посуду вымыла, стою и думаю: «Дай-ка съем аманатто!» Оделась — и опять в булочную. А там мне продавец и говорит: «Бабуся, вы ж только что покупали!» — «Надо же, — говорю, — уже покупала?» Ну, посмеялись от души. А что же со мной будет еще через пару лет, а?

— Зато вам легче забывать всякие неприятности. Это не так уж плохо! Я не так давно думала об этом же.

— Ах вот как? Ну ты молодец! А как поживает твоя матушка?

— Да ничего нового.

— Но все равно, не стоит отчаиваться. Лежачие больные… Нет, так нельзя говорить. Меня всегда коробило от подобных выражений, особенно от тех, что применяют к пожилым людям. Никакого уважения… Говорят, не думая. Ладно… Все равно не падай духом.

Чихару поблагодарила и распрощалась. Эта старушка была когда-то актрисой и теперь жила в Сугинами. Большинство «знакомых» Чихару были как раз такими же пожилыми дамами. Она была «знакома» и с двумя старичками-гомосексуалистами. Кроме пожилых, никто из ее «знакомых» не вставал так рано, за исключением разве что тех, кто работал по ночам, и разного рода маргинального элемента. Но Чихару не общалась с маргиналами, поскольку считала, что все их разговоры слишком незначительны и пусты.

Если на ее вызов отвечал человек, то Чихару вежливо извинялась и объясняла, что набрала этот номер по ошибке, а потом вешала трубку.

Этого ей было достаточно, чтобы понять, какого ее собеседник возраста и пола, и составить о нем свое мнение. Когда на том конце провода оказывалась какая-нибудь симпатичная старушка, Чихару перезванивала ей через несколько секунд и просила прощения еще раз. Почти со всеми своими старушками и старичками она познакомилась именно таким образом. Все эти разговорчивые бабушки, как правило, оказывались чем-то больны. Но такие страдалицы, которых хлебом не корми, только дай потрепаться, редко становились «знакомыми». Гораздо больше шансов было у тех, кто относился к раннему звонку с подозрением, даже когда Чихару перезванивала и извинялась вторично. Ей нравились бдительные бабки. Так получилось и с той пожилой актрисой.

— А почему вы мне перезваниваете? — сразу спросила она.

— Ваш голос напоминает мне голос моей матери.

Здесь Чихару не лгала. Действительно временами голос этой дамы напоминал ей материнский выговор.

— Дело в том, что мама болеет и не может ни ходить, ни говорить. Поэтому я очень взволновалась, когда услышала ваш голос.

А вот тут Чихару слукавила. Ее мать вовсе не лежала, прикованная к больничной койке. В прошлом году она вторично вышла замуж и теперь жила в Сингапуре. Ее нового мужа Чихару ненавидела лютой ненавистью. Она полагала: лучше умереть, чем жить с таким типом под одной крышей. Вообще Чихару была уникальной девушкой. Ее мать была много младше ее отца, то есть своего первого мужа. Отец Чихару работал в заурядном издательстве, и сам был человек ничем не примечательный. Он умер от болезни печени, когда Чихару исполнилось восемь лет. Тогда мать купила довольно удобную однокомнатную квартиру, выходившую окнами на железнодорожную ветку, на деньги, полученные по страховке. Мать не имела никакого специального образования и при этом умудрялась трудиться на трех работах. Только благодаря ей Чихару смогла поступить в очень престижный частный лицей. «Зачем мать столько работала? Ради того, чтобы отправить меня в этот лицей? А была ли она счастлива хоть когда-нибудь?» — мучилась Чихару. Ей постоянно хотелось закричать: «Ты счастлива, мама?», но она не осмеливалась. Больше всего она боялась услышать «нет». Чихару очень хотела, чтобы мать была счастлива. А вдруг мать скажет ей, что Чихару была самой большой ошибкой в ее жизни? Когда Чихару заканчивала школу, матери стукнуло тридцать пять. Но она все еще оставалась красавицей. Вот тогда-то и встретила этого мужика. Он работал в социальной службе, и Чихару сразу же возненавидела его манеру держаться и этот особый покровительственный тон, которого он придерживался в разговоре с ней. Она стала дерзить ему, что доводило внешне благообразного господина до белого каления. Мать скоро утомилась разнимать эту парочку… и выбрала его. «Ну и что, и без вас прекрасно обойдусь», — заявила она матери, когда та уже поднималась по трапу в самолет. «Мама, ты счастлива?» — захотелось ей крикнуть вдогонку, но она опять не посмела. В конце концов Чихару пришла к выводу, что лучше будет немного подождать и, когда она будет уже совсем взрослая, задать матери этот вопрос. Мать не знала, что дочь бросила учебу. Сама Чихару полагала, что это ее личное дело. Проблема заключалась не в том, знает мать о чем-то или же нет, а в том, счастлива ли она.

— Привет, Чихару! Ты всегда звонишь чуть свет! Как дела?

Сколько же на свете одиноких стариков! И они никогда не раздражаются на анонимные звонки. Иногда Чихару задумывалась, а почему она разыгрывает из себя такую примерную девочку в беседах со «знакомыми»? Умненькую и миленькую девчушку пятнадцати лет, у которой мама от непосильной работы схлопотала инсульт и теперь лежит парализованная. Несчастную девчонку, которая должна вкалывать с раннего утра до поздней ночи, чтобы платить за лечение матери. А что бы произошло, если бы она перестала лгать? С одной стороны, она лишилась бы удовольствия поболтать со старушками… С другой стороны, если бы она не начала принимать наркотики, то и никакого удовольствия в этой болтовне не видела бы.

— Я хочу связать тебе свитер. Ты будешь его носить? Прости, но я еще не знаю, что ты предпочитаешь. Мне кажется, что молодежь нынче не носит свитера ручной вязки…

— Ну что вы! В прошлом году это было очень модно.

— Вот и прекрасно! А ты точно захочешь его примерить?

— Вообще-то я сильно занята… Думаю, вряд ли у меня будет время подъехать к вам. Вы не обидитесь?

— Ничего страшного. Я прекрасно знаю, что ты много работаешь. Я пошлю его тебе по почте. Через службу доставки это займет дня два, не больше. А где ты живешь?

— Мусаи-Сакаи, Секи-тё, два.

— В Секи-тё? Вот это да! Правда? Дело в том, что когда-то я тоже жила в Секи-тё.

И старушка окунулась в воспоминания. Даже если иногда они и оказывались горькими, голос старушки все равно замирал от счастья. Чихару не прерывала ее.

— А скажи мне, существует ли еще остановка «Секи-тё, два» для автобусов компании «Канто»?

— Да, есть такая.

— А не помнишь, не стоит ли на улочке, что выходит прямо к остановке, синтоистский храм? Там должно быть дерево. Прямо перед храмом должно расти большое дерево гинкго.

— Э-э-э… нет, не вижу.

— Должно быть, срубили… В те времена я любила осенью собирать его плоды. Ты знаешь, как они называются?

— Гинна?

— Да, верно. У них ужасный запах. К тому же он остается потом на руках. Я тогда училась в школе для девочек. Мне было что-то около восемнадцати… К этому храму приходил студент из университета Васеда. Он всегда сидел там и читал. А я смотрела на него, и даже издали было понятно, что читает он какую-то ужасно трудную книгу. Я терпеть не могла этот запах от плодов гинкго и больше не наклонялась за ними. Наверно, поэтому он и запомнил мое лицо. Ну, в общем, так и познакомились. Но почти не разговаривали… Ну конечно, если бы это случилось теперь, над нами бы очень смеялись!

— И чем же вы занимались?

— Как чем занимались?

— Ну хорошо… Вот вы больше не собирали гинна, вы не разговаривали. Так что же вы делали?

— Просто смотрели друг на друга.

— Только смотрели?

— Да… Но, видишь ли, там было очень красиво. Листья гинкго были такими желтыми, что глазам становилось больно. А сквозь них просвечивало осеннее солнце… Земля вокруг была вся усыпана опавшими листьями. Когда налетал ветер, тени от листьев казались такими огромными.

И создавалось впечатление, будто земля качается под ногами…

Чихару обожала эту даму, у которой даже воспоминания были исключительно счастливыми. Вчера вечером она проверила количество своих «знакомых» — их оказалось восемьдесят.

Чтобы дозвониться до следующего «знакомого», ей было нужно набрать еще пятьсот шестьдесят два номера. На сто двенадцатый раз трубку схватил мужчина: «Эй, кто это? Ах ты дырка в жопе!» Чихару успела только пролепетать: «Алло, алло», но парень на том конце провода уже рвался в бой:

— Слушай, ты, кусок дерьма! Я вам уже сказал: если бы вы меня хотели найти, то уже давно нашли бы! Давайте, приходите! Рискните, пидора-сы! Почему вы ее закрываете? А? Я прекрасно понял, что вы хотели сделать. Вы только что говорили по радио. Тот мужик на радио — готов биться об заклад, что он ваш приятель! Что? Да, да, «По вашим заявкам»!.. Что, угадал? Пол Десмонд, Стэн Гетц, Уэс Монтгомери… Это послание для меня? Я все понял. Послание. Пол Десмонд — альт-саксофон, Стэн Гетц-тенор-сакс и Уэс — гитара. Ей-богу, это послание! Я понял, почему вы прицепились ко мне!

Он долго еще орал, но связь прервалась. Сугино заглянул в трубку и снова взвился:

— Ах вы придурки, вы даже не знаете, что в Бангкоке я купил ствол!