Глава 12. Стоя навытяжку перед командиром полка, Павел вот уж четверть часа выслушивал обвинения от генерал-адъютанта Катенина в собственный адрес

Стоя навытяжку перед командиром полка, Павел вот уж четверть часа выслушивал обвинения от генерал-адъютанта Катенина в собственный адрес. Наконец, праведный гнев командира Преображенского полка иссяк, и, устало опустившись на стул, Александр Андреевич поднял глаза на своего офицера.

- Павел Николаевич, ей-Богу, Вы меня безмерно огорчили своим поступком! Уж от Вас-то я никак такого не ожидал!

- Виноват, Ваше высокопревосходительство, - вытянулся Шеховской, - готов понести заслуженное наказание.

- Присядьте, - кивнул он на стул, - поговорим напоследок. – Приказ о Вашем увольнении со службы уже готов, но я все же хочу выслушать Вас. Хотелось бы знать, что Вы можете сказать в свое оправдание.

Услышав последние слова Катенина, Поль побледнел. Только не отставка, только не это! Он, который с отроческих лет грезил о военной службе, и вдруг окажется не у дел?!

- Александр Андреевич, - запинаясь, начал Шеховской. – Я готов понести любое наказание, но прошу Вас… Только не отставка!

- Вы же понимаете, что я не могу оставить без внимания совершенный Вами проступок.

- Так точно, Ваше высокопревосходительство! - вновь вытянулся в струну Шеховской.

- Павел Николаевич, я к Вам сейчас не как к подчиненному обращаюсь, но как к человеку, с которым, смею надеяться, меня связывают еще и дружеские отношения. Поэтому оставьте этот тон! Вы не можете не знать, что нарушение приказов командования влечёт за собой наказание по всей строгости закона. Но прежде, чем выносить окончательное решение, мне хотелось бы понять мотивы Вашего поступка.

- У меня были на то свои причины, - тихо ответил Павел.

- О чем Вы думали, покидая столицу несмотря на строжайший запрет? – повысил голос Катенин.

Шеховской сглотнул ком в горле. Лгать было нелегко, он ненавидел ложь в любом ее проявлении, а уж лгать командиру, к которому никогда не питал ничего, кроме уважения, было вдвойне тяжелее. Но с тех пор, как в его жизни появилась Жюли, ложь успела стать дурной привычкой.

– Если Вы помните, меня взяли под стражу по ложному обвинению в убийстве актрисы Александринского театра Елены Леопольдовны Ла Фонтейн, - начал он. – Я действительно был у нее в тот вечер, но не убивал ее – у меня и мыслей таких не было. Для меня вообще странно, откуда в полиции узнали об этом моем визите? Я был на новой квартире Элен всего два раза, по-моему, даже швейцар не знал моего имени, и тем не менее урядник совершенно точно знал обо всем, когда на следующее утро явился в дом моего отца. А после моего ареста истинного убийцу, как я понял, никто и не искал, - иначе с чего бы мне каждый день предлагали сознаться во всем чистосердечно? Только благодаря показаниям одной юной барышни, которая сама явилась в полицейское управление и призналась, что ночь убийства mademoiselle Ла Фонтейн я провел с ней, меня выпустили на свободу, однако репутация моей спасительницы, как вы понимаете, этим заявлением была окончательно погублена. Впрочем, она и до того не была безупречной, поскольку барышня, спасаясь от нежеланного брака, сбежала в Петербург без ведома родных. Но случилось так, что брат этой юной особы совершенно случайно встретил ее, когда она возвращалась из полицейского управления, и, дабы прикрыть грех сестры, решил, как и собирался ранее, выдать ее замуж за их соседа по имению, человека много старше ее, не откладывая дела в долгий ящик. Когда я узнал об этих его планах, то после всего, что она сделала для меня, просто не мог допустить этого венчания, да и барышня сия мне далеко не безразлична.

- Что ж Вы творите, Павел Николаевич! - укоризненно покачал головой Катенин. – Сначала соблазнили девицу, потом умыкнули из-под венца. Это с ней Вы обвенчаться собирались, когда рапорт подавали?

Павел вспыхнул.

- Так точно, Ваше высокопревосходительство.

- И что дальше?

Шеховской отвел глаза.

- Юлия Львовна теперь находится под моей защитой.

- Иными словами, согласна быть Вашей любовницей, - заключил Катенин, тяжело вздыхая и поднимаясь со стула.

Отойдя к окну, он некоторое время стоял спиной к Шеховскому, постукивая пальцами по подоконнику и явно раздумывая над этой непростой ситуацией, а потом резко развернулся, видимо, приняв какое-то решение.

- С одной стороны, мне не трудно Вас понять, Павел Николаевич - сам был молод и горяч, но, тем не менее, как командир, не могу закрыть глаза на Ваше поведение, дабы другим офицерам полка неповадно было…

Взяв со стола колокольчик, Катенин позвонил, и тотчас на пороге его кабинета показался дежурный офицер.

- Препроводите штабс-капитана Шеховского под арест, - обратился он к нему. – И подготовьте соответствующий приказ.

- Сколько суток аресту, Ваше высокопревосходительство? - вытянулся перед ним дежурный.

- Двадцать пять, - бросил Катенин дежурному и повернулся к Шеховскому. – Двадцать пять суток, Павел Николаевич, и то только учитывая Ваши боевые заслуги. Ровно столько, сколько Вы отсутствовали в полку. У Вас будет время подумать обо всем.

Павел уже стоял на пороге, когда Александр Андреевич окликнул его.

- Павел Николаевич, если желаете, Вы можете отписать, - кивнул он на стол с письменными принадлежностями, - я распоряжусь, чтобы Ваши письма доставили сегодня же.

- Благодарю, - вернувшись к столу, Поль набросал несколько строк и, заклеив воском конверт, передал его Катенину. - Пусть доставят в дом князя Горчакова на Литейном. Михаил Алексеевич знает, кому передать.

Выйдя из кабинета Катенина, князь отстегнул и передал дежурному офицеру именную саблю с золотым эфесом, полученную им из рук самого Государя за штурм аула Салты, где он был тяжело ранен. Следуя за своим провожатым, он не мог не думать о том, что Жюли остается почти на месяц одна. Как же дурно все, однако, вышло, - нахмурился он, - его супруга остается одна в доме князя Горчакова, и пусть он всегда доверял Мишелю, как самому себе, все ж от него не укрылось отношение друга к его женитьбе. Михаил до самого последнего момента пытался его отговорить, и к Жюли он не питает особого расположения, да и она к нему относится весьма настороженно. Ох, и не сладко Юленьке придется в эти дни, ох, и не сладко! - вздохнул Шеховской.

Павел вздрогнул, когда за ним захлопнулась тяжелая дверь каземата. Вспомнилась Петропавловка. Тогда он провел в крепости всего четыре дня и уже готов был лезть на стену от тоски и безысходности, что стали его спутницами с самого первого дня заточения, сейчас же его ожидал почти месяц ареста. Опустившись на жесткий деревянный топчан, Шеховской обхватил голову руками. Похоже, все его неприятности только начинались. Поль не знал, сколько просидел в неподвижности, обдумывая все, что с ним случилось и что еще ждет впереди.

Очнувшись от своих дум, он расстегнул тесный ворот мундира. Рука сама потянулась к небольшому распятию на тонком шелковом гайтане. Тонкое обручальное кольцо было тут же, рядом с нательным крестом. Боже! Во что же он влип?! – потер виски Шеховской. Во что втянул свою юную супругу? Даже предполагая, что его ждет арест, он так и не решился сказать Жюли, что их венчание на какое-то время необходимо сохранить в тайне, хотя Мишель неоднократно настаивал на том. Те две недели, что длилось их путешествие до Петербурга, Павел наслаждался законной возможностью быть с ней, но даже в эти дни безмятежное счастье то и дело омрачали мысли о том, чем ему доведется заплатить за это решение. Но разве ж мог он поступить с Юлей иначе? Вот, пожалуй, и наступил час расплаты, - думал он. И это только начало - стоит отцу прознать, что он вернулся в столицу, как все станет во сто крат хуже. Только бы ей хватило ума затаиться и не кинуться его разыскивать! Необходимо любой ценой сохранить в тайне факт венчания без получения разрешения на то от полкового командира: стоит только кому-нибудь прознать про это, и ему придется выбирать - либо увольнение со службы, либо признание брака недействительным. О том, что когда-нибудь он может столкнуться с необходимостью сделать подобный выбор, не хотелось даже думать.

Проводив князя Шеховского на гауптвахту, граф Левашов, бывший в тот день дежурным офицером, вернулся в штаб полка и занял свое место за рабочим столом в приемной перед кабинетом командира полка, где принялся раскладывать бумаги и записи, а также готовить тексты приказов для передачи в полковую канцелярию, когда дверь кабинета Катенина распахнулась, и Александр Андреевич попросил его зайти. Войдя, Левашов плотно прикрыл за собой дверь и замер навытяжку, ожидая дальнейших указаний.

- Сергей Александрович, - обратился к нему Катенин, - у меня в к Вам просьба. Это отнюдь не приказ, потому в Вашей воле отказаться. Дело весьма деликатное, и, если Вы согласитесь, я буду вынужден просить Вас сохранить в тайне и данное поручение, и визиты, с ним связанные.

Заинтригованный Левашов молчал. Такая таинственность невольно наводила на мысли о чем-то недостойном, но, словно прочитав его мысли, Катенин поспешил развеять его подозрения.

- Я потому и обращаюсь к Вам, что знаю Вас как человека исключительно порядочного и способного сохранить чужие секреты.

- В таком случае, - склонил голову Левашов, - я согласен выполнить Ваше поручение.

Вздохнув с облегчением, Катенин передал ему два конверта. На одном почерком князя Шеховского был написан адрес дома князя Горчакова, на другом - рукой самого Катенина адрес родового особняка Шеховских. По всему было видно, что с этими конвертами было связано что-то весьма и весьма неприятное для командира Преображенского полка.

- Доставьте, пожалуйста, по назначению сегодня же, - заметно нервничая, попросил Александр Андреевич. – И на сегодня можете быть свободны.

Выйдя из расположения полка и остановив наемного извозчика, молодой граф Левашов направился на Литейный, решив сначала отвезти конверт, предназначенный князю Горчакову. Дворецкий Горчакова проводил его в малый салон и удалился с докладом к хозяину особняка.

Юленька после завтрака поднялась в спальню, что Мишель предоставил в распоряжение молодоженов. Утренний разговор с Мишелем опять вернул ее к тревожным размышлениям о том, как они с Павлом будут жить, которые не давали ей покоя еще перед венчанием. Тогда она послушалась совета Пелагеи, убедившей ее, что обо всем этом должен муж позаботиться, теперь же пребывала в растерянности: о чем может позаботиться муж, который по всеобщему мнению и не муж ей вовсе, да еще и под арестом находится? И почему ей показалось, что Мишель сообщил ей о том, что для всех она будет содержанкой Шеховского, едва ли не с удовольствием? А если она содержанка, то разве имеет она право находиться в доме Горчакова? Вещи их так и стояли не разобранными, но когда Тася предложила разложить их по местам, Юля отказалась от ее помощи. Стоя у окна, она видела, как сначала уехал, а потом через какое-то время вернулся домой Мишель, и она подумала было, что он привез какие-то вести от Павла, но ей никто ничего не говорил, а обратиться с Мишелю сама она не решилась. Уже смеркалось, когда она краем глаза заметила экипаж, остановившийся перед парадным. Высокий мужчина в шинели Преображенского полка быстро поднялся по ступеням и вошел в дом. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что это вернулся Павел, и, подобрав юбки, она метнулась вон из комнаты. Добежав до салона, она с трудом успокоила дыхание, недоумевая, почему Поль не поднялся в их комнату. Нимало не задумываясь над тем, что делает, она толкнула белые створки двери, ведущей в комнату, и застыла на пороге. Ах, как же велико было ее разочарование! Человек, которого она мельком увидела из окна, оказался вовсе не тем, кого она так ждала, о чьем возвращении молила Господа весь день.

Горчаков и незнакомый ей офицер одновременно повернули головы на звук открывшейся двери. Михаил Александрович недовольно покачал головой, всем своим видом выражая неодобрение ее импульсивному поступку, но отступать теперь было поздно. Голубые глаза незнакомца скользнули по ней с нескрываемым восхищением. У Сергея даже дух захватило от красоты той, что так внезапно прервала его беседу с князем. Темно-красное бархатное платье с белой кружевной отделкой выгодно подчеркивало прелесть юного лица, больших карих глаз. Но более всего Левашова поразила прическа mademoiselle: коротко остриженные локоны не доставали даже до плеч, завиваясь в тугие кольца, отливающие черным шелком, но это было ей так к лицу. Невольно залюбовавшись девушкой, Левашов потерял нить беседы. Незнакомка вспыхнула, как маков цвет, и робко шагнула в комнату.

Горчаков, тяжело вздохнув, повернулся к Левашову.

- Сергей Александрович, позвольте представить Вам мою гостью: Юлия Львовна Кошелева, - выделив голосом фамилию, князь недовольно глянул на девушку.

Жюли присела в легком реверансе.

- Простите, что помешала, господа, - раздался нежный, ласкающий слух голос. – Есть ли новости от Павла Николаевича?

Горчаков передал ей только что полученный конверт, и она, торопливо спрятав его в складках платья, поспешила покинуть их. Левашов с недоумением посмотрел на Горчакова. Мишель только покачал головой в ответ на невысказанный вопрос.

- Но как можно? – вырвалось вдруг из уст Сергея. – Как можно так? Как он мог? – не сдержался Левашов.

- Видит Бог, Сергей Александрович, мы не в праве судить их. Они сами сделали свой выбор, - пожал плечом Горчаков, давая понять, что не расположен говорит на эту тему.

Левашов поспешил откланяться и покинуть особняк на Литейном. По пути на Сергиевскую улицу он то и дело вспоминал большие темные глаза, полные такой невысказанной грусти, что эхо этой тоски вдруг отозвалось в его собственной душе. Он слышал толки, что ходили вокруг фамилии Шеховского в последнее время, и хотя после той скандальной заметки, когда князя обвинили в смерти актерки императорского театра mademoiselle Ла Фонтейн, в газетах не появилось более ни слова о случившемся, в обществе упорно ходили слухи, что своей свободой Поль обязан некой юной деве, что пожертвовала своей репутацией и открыла полиции, что ночь убийства князь провел в ее обществе. Неужто это дивное видение, что он встретил у Горчакова, и есть та самая таинственная барышня, чья личность до сих пор будоражила воображение света Петербурга?

Поднявшись все в ту же спальню, Юленька торопливо вскрыла конверт. Всего несколько строк, но какой же болью они отозвались в ее сердце: «Юленька, родная моя, я вернусь к Рождеству. Не пытайся ранее свидеться со мной. Помни: я люблю тебя, я живу тобой, я буду ждать нашей встречи с нетерпением. Любящий тебя супруг». Прижав к губам письмо, Юля отвернулась к окну. Слезы выступили на глазах. Бог мой, почти целый месяц в разлуке! Как же ей перенести это?! И как ей ныне оставаться в доме князя Горчакова одной, без своего супруга? Как это будет истолковано в обществе? Впрочем, какое ей дело до общества, - оно уже вынесло ей вердикт, и спорить с ним она не собиралась. Куда более ее волновала судьба супруга. Горчаков открыл ей, в каком двойственном положении оказался Павел из-за своего решения жениться на ней. Та пелена самообмана, что она сама же создала, радуясь чудесному избавлению от Четихина, была безжалостно сорвана с ее глаз суровыми словам князя, и отныне страх поселился в ее душе. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какой выбор сделает Шеховской, если его заставят выбирать между ней и тем, что для него по сути является смыслом всей жизни. О, мужчины! Для них испокон веку воинская доблесть была куда важнее, чем самые горькие слезы самой любимой женщины! Закусив губу, Юля тихо роняла слезы на сложенные на коленях руки, что судорожно сжимали эту короткую записку.

Она услышала тихий стук в дверь.

- Entrez (Войдите), - поспешно утирая слезы, отозвалась она.

Она ничуть не удивилась, увидев на пороге своей комнаты Горчакова, и поднялась ему навстречу. Она ждала его появления, еще в салоне увидев его недовольство тем, как безрассудно она поступила, открыв совершенно незнакомому офицеру и свое присутствие в его доме, и связь с Шеховским.

- Юлия Львовна, я бы хотел просить Вас впредь быть осторожнее в Ваших порывах. И хотя мне не трудно понять их, Вы должны знать, что ставите под удар не только свое благополучие, но и карьеру Вашего супруга, - начал было Мишель, но остановился, увидев нетерпеливый жест Жюли. Она хотела было сказать ему, что все понимает, что сожалеет, но почему-то не смогла вымолвить ни слова, и, не совладав со своими страхами и огорчениями, что доставило ей письмо Поля, вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Стыдясь своих слез, Юленька отвернулась от Горчакова, плечи ее сотрясались от горьких рыданий, всхлипывания перемежались бессвязным лепетом. Она вдруг почувствовала себя такой одинокой и брошенной, что жалость к себе захлестнула ее с головой. Мишель, непривычный к виду женских слез, вдруг растерялся, не зная, что ему делать

- Ну будет, будет, - тихо прошептал он, поглаживая худенькие плечики.

Не раздумывая, она шагнула к Горчакову и спрятала заплаканное лицо у него на груди. Мишель растеряно провел рукой по ее спине, утешая.

Горчаков так и не понял, что вдруг нашло на него. Был ли это тонкий цветочный аромат ее духов, что напомнил ему вдруг тот вечер, что он так хотел забыть, но что-то сжалось в груди. Он снова был в темной карете, он снова держал ее в объятьях. Губы его легко коснулись ее виска, скользнули по щеке, ощущая солоноватый вкус слез, неудержимо льющихся по щекам. Жюли испуганно ахнула и дернулась в его объятьях. И он безропотно отпустил ее и отступил, боясь поднять глаза. Боже! Что же он творит?!

- Pardonnez, pardonnez-moi! (Простите, простите меня). Мне нет оправдания.

Жюли испуганно шарахнулась от него. Повернувшись спиной к Горчакову, она застыла у окна.

- Юлия Львовна, - окликнул он, но она в ответ только нетерпеливо дернула плечом, давая понять, что не расположена сейчас к беседе и не желает выслушивать его извинения.

С тяжелым вздохом Мишель закрыл дверь в небольшую гостиную. Прислонившись лбом к двери, он ругал себя последними словами. Как он мог? Зачем, зачем он это сделал? Гадкое чувство не давало покоя. Он ощущал себя предателем. С чего он решил, что остыл к ней? Да, он старательно напускал на себя строгий вид, но так и не забыл ни бархатистость ее кожи под своими пальцами, ни мягкость губ, ни сладость того украденного поцелуя. Даже зная отныне, кто она, он все-таки не совладал с собой. Нет, не любовь то была, лишь примитивное влечение плоти, но как оно осложняло и без того непростую ситуацию, в которой они оказались!

Поздним вечером в особняк на Сергиевской улице прибыл посетитель. Дворецкий поспешил доложить хозяину о прибывшем офицере. Сергей Александрович нетерпеливо расхаживал по салону, ожидая, когда Николай Матвеевич изволит принять его. Он бы мог просто передать конверт дворецкому и покинуть дом Шеховских, посчитав свою миссию выполненной, но отчего-то взгляд печальных карих глаз столь глубоко запал ему в душу, что захотелось вдруг сказать несколько слов старому князю.

Николай Матвеевич быстрым шагом вошел в салон и поприветствовал позднего визитера.

- Мне доложили, что Вы имеете что-то сообщить мне, - обратился он к Левашову.

- Совершенно верно, Ваше сиятельство. Александр Андреевич просил передать Вам лично в руки, - ответил Левашов доставая из-под мундира конверт с письмом Катенина.

- Благодарю, - отозвался Шеховской, протягивая руку за письмом, однако Левашов удержал конверт в своей руке, и князь перевел удивленный взгляда на своего vis-à-vis.

- Николай Матвеевич, я был ныне в доме князя Горчакова и видел там некую mademoiselle, которой молва приписывает спасение Павла Николаевича в одном весьма щекотливом деле. Я считаю, что Ваш сын должен поступить как человек чести, а Вы должны повлиять на него, ежели он сам этого не понимает, - с этими словами Серж разжал пальцы, позволяя князю забрать письмо Катенина.

- Послушайте, Ваше сиятельство, Сергей Александрович, - недовольно отозвался Шеховской-старший, - позвольте мне самому судить о том, как должно поступить в этой ситуации. Сия девица прекрасно знала, на что шла. Я вовсе не умаляю ее заслуг, но это всего лишь увлечение, оно пройдет, и что дальше? Что будет, когда страсть остынет? Вы сами бы отважились на такой шаг?

Левашов задумался. Что для него значит мнение света? Но ведь он и не любил так, чтобы презреть все, отринуть все сомнения. Да, увлекался, но ни одна до сей поры не заставила сердце биться ради только одного взгляда любимых глаз.

- Нет, наверное нет, - неуверенно ответил он.

- Тогда не судите, и да не судимы будете, - иронично улыбнулся князь.

С тяжелым сердцем покидал Сергей особняк на Сергиевской улице. Все не шла из головы девушка, встреченная им у Горчакова. Какое будущее ждет ее, когда Шеховской пресытится ею? Пойдет по рукам, становясь содержанкой то одного, то другого, до тех пор, пока молодость и красота не увянут? А далее? Печальная участь, но ведь она сама избрала ее! И какое ему-то дело до того? Он попытался думать о другом, но мысли помимо воли снова и снова возвращались к темным глазам и бледному встревоженному лицу.

Пройдя в кабинет, Николай Матвеевич торопливо вскрыл конверт. Так и есть, Павел вернулся. Катенин в своем письме сухо сообщил лишь факт прибытия и срок ареста штабс-капитана Шеховского, да еще то, что перед арестом Павел написал единственное письмо, которое попросил доставить в дом Горчакова. Вспомнив недавнюю пламенную речь молодого Левашова, князь Николай принялся нервно барабанить пальцами по столу. – Не хорошо, ой не хорошо, что девица осталась у Горчакова! Мысль, посетившая его, была столь неожиданной, что он вскочил с кресла и хотел приказать тотчас закладывать лошадей, но, достав из кармана жилета брегет и убедившись, что время уже позднее, решил отложить визит на Литейный до утра.

Ночью Юля плохо спала. Ей снился сон - поначалу столь благостный, что ей казалось, будто она наяву ощущает тепло солнечных лучей, что пробиваются сквозь густые кроны деревьев парка в Кузьминках и играют бликами на ее лице. Щурясь от солнышка, она шла по аллее навстречу высокому гвардейскому офицеру. Остановившись и приложив ладонь ко лбу, она всматривалась в приближающуюся мужскую фигуру. Сердце радостно забилось в груди: конечно, это он! Это его золотистые кудри сияют в солнечных лучах, его серые глаза лучатся нежностью, его улыбка предназначена ей одной. Она протянула к нему руки, но, не дойдя до нее нескольких шагов, Павел остановился. Улыбка, еще мгновение назад мягкая и нежная, вдруг превратилась в пренебрежительную усмешку, и, повернувшись к ней спиной, он зашагал прочь. Юля бросилась вслед за ним, выкрикивая его имя, но сколь она ни старалась, не могла нагнать его. Ее ноги путались в широких юбках платья, в груди кололо от частного дыхания, а он уходил от нее все дальше и дальше. Заливаясь слезами, она все кричала и кричала ему вслед, чтобы он подождал ее, но он даже не оглянулся. И тогда, безнадежно разрыдавшись и замерев посреди аллеи, она вдруг ощутила холод, что пробирал ее до костей, а когда отняла руки от лица, с удивлением подставила ладонь белым пушистым хлопьям, что кружились вокруг нее.

Проснувшись, Юля резко села на постели и коснулась кончиками пальцев щек. Щеки были мокрыми от слез, сердце колотилось у самого горла. Сон – успокаивала она себя. Это был всего лишь дурной сон! Открылась дверь в спальню, и в комнату с зажжённой свечой в руке вошла горничная, что Горчаков предоставил в ее распоряжение. Прикрывая огонь ладошкой, девушка осторожно подошла к постели.

- Что с Вами, барышня? Вы так кричали, - всматриваясь в заплаканное лицо, спросила она.

- Ничего, Тася. Ступай спать. Просто сон дурной приснился.

Пожав плечами, девушка удалилась в гостиную, где она спала с тех пор, как ее приставили ходить за этой странной барышней.

Юля, накинув на плечи шаль, шагнула к окошку. Нынче был последний день ноября. Мягко кружась в морозном воздухе в свете уличных фонарей, на землю ложились крупные белые хлопья. Девушка зябко поежилась, совсем как в ее сне. А ведь сегодня четверг, - вздохнула она, - а с четверга на пятницу сны, говорят, вещие…

Перекрестившись, она тихо пробормотала себе под нос: «Куда ночь, туда сон», - и вернулась в постель, но больше так и не уснула до самого рассвета, глядя в щель, что она нечаянно оставила между портьерами, как на ночной Петербург мягко падает снег.

Спускаясь поутру в столовую, Жюли услышала громкие голоса, доносящиеся из-за двери в кабинет хозяина особняка. Кто бы мог прийти со столь ранним визитом? – задумалась она, на мгновение замедлив шаг. Дверь распахнулась, и из комнаты вместе с Мишелем вышел человек, в котором она с удивлением узнала Николая Матвеевича Шеховского. Будучи еще ребенком, Юленька несколько раз видела князя Шеховского, когда тот, бывая в Ильинском, заезжал с визитами к Льву Алексеевичу и Ларисе Афанасьевне, и с той поры он мало изменился. К тому же отец и сын Шеховские были весьма и весьма схожи меж собой, и теперь она имела вполне определенное представление, как будет выглядеть ее супруг лет через тридцать. Шеховской остановился, догадавшись, что это дочь его покойного соседа, и вперил в девицу тяжелый взгляд. Правила хорошего тона требовали поприветствовать ее, но он умышленно решил не торопиться, наслаждаясь ее замешательством. Юля на удивление быстро пришла в себя от столь неожиданной встречи. Присев в реверансе, она подняла глаза на князя. Николай Матвеевич лишь сухо кивнул ей головой и направился в вестибюль, сопровождаемый князем Горчаковым. Почти невозможно было в этой грациозной красивой молодой женщине признать ту чернявую голенастую непоседу, что он запомнил из своих визитов в Кузьминки! Что ж, совсем не удивительно, что Поль предпочел столь самобытную красоту нежной прелести Полин или благородному очарованию Алекс Радзинской.

Николай Матвеевич поспешил покинуть особняк Горчакова, дабы не сказать в сердцах чего-нибудь такого, о чем впоследствии пожалеет, хотя слова так и рвались с языка. Зачем, зачем эта глупая девчонка своими руками разрушила свою судьбу!? Ей следовало тихо выйти замуж за барона Четихина, ведь в ее положении это было единственное разумное решение. Он даже готов был вступиться за нее перед бароном и предложить ему довольно крупную сумму с тем, чтобы тот закрыл глаза на былые прегрешения своей юной супруги. Барон хоть и слыл человеком не бедным, но вряд ли бы отказался от такого предложения, а Шеховские всегда платили свои долги. Но девица сама выбрала этот путь, и сколько бы угрызения совести ни донимали его, он никогда не согласится на то, чтобы она вошла в семью Шеховских.

Уже сидя в экипаже, Николай Матвеевич снова вспоминал свой разговор с Горчаковым. Когда вчера вечером он раздумывал, как усмирить взбунтовавшегося сына, ему пришла в голову эта замечательная идея, и он с самого утра, выехав по своему обыкновению на прогулку, поспешил ее осуществить, заехав к Горчакову на Литейный по пути в Михайловский парк.

Николая Матвеевича немало удивило, что Поль, судя по письму Катенина и сообщению Левашова, привез свою барышню в приличный дом. Впрочем, вспомнив, что месяц назад выставил сына из дома и лишил содержания, он решил, что другого выбора у того, пожалуй, и не было; но уж никак не годится, чтобы эта кокотка почти целый месяц оставалась в доме князя. Опять же не дело, если квартиру ей станет оплачивать Горчаков - зачем лишние толки вокруг имени Павла? У Шеховского была небольшая, но довольно прилично обставленная квартира. Вот уж почти полгода, как в ней никто не жил с тех пор, как его maîtresse (любовница), вдруг пожелавшая оставить свое ремесло и явиться где-нибудь в провинции респектабельною вдовою, получила отставку. Однако, как же кстати он вспомнил об этих апартаментах! Выслушав его, Мишель более чем охотно согласился с его доводами и поспешил заверить, что окажет Юлии Львовне содействие в скорейшем переезде. Со своей стороны, Шеховской-старший пообещал прислать Прохора, чтобы тот помог перевезти багаж Поля на квартиру. Таким образом, сия деликатная проблема была разрешена ко всеобщему удовольствию.

- С чего вдруг такая милость? – все ж не сдержал любопытства Горчаков, обращаясь к уже поднявшемуся из кресла Николаю Матвеевичу.

- Чем бы дитя ни тешилось! – снисходительно усмехнулся князь.

- Думаете, он оставит ее? – иронично поинтересовался Мишель.

- Это всего лишь вопрос времени, - уверенно заявил Шеховской.

Но увидев девушку, Николай Матвеевич уже не был так в этом уверен. Нельзя, никак нельзя упускать их из виду! Как дерзко она смотрела на него, не отвела взгляда, когда даже мужчины, встречая такой его взгляд, спешили опустить глаза. В ней, несмотря на кажущуюся внешнюю хрупкость и ранимость, чувствовалась несгибаемая воля и какая-то внутренняя духовная сила. Пожалуй, именно такая и способна не только вскружить голову, но и украсть ветреное сердце его сына.

Жюли, бросив взгляд вслед уходящему Николаю Матвеевичу, прошла в столовую. Лакей придержал перед ней дверь и отодвинул стул, когда она присаживалась к столу. Вскоре, проводив утреннего гостя, к ней за завтраком присоединился Мишель. Оба не забыли вчерашнего вечера, и в комнате повисло неловкое молчание. Жюли, нервничая, перебирала пальцами краешек льняной салфетки, ожидая, когда лакей обслужит их и удалится. Ей не терпелось узнать, зачем отец Павла приходил к Горчакову. Она чувствовала, что его визит каким-то образом связан с ней, и теперь гадала, чего именно ей ждать от него. Наконец, она решилась, и, оторвав взгляд от тарелки, посмотрела прямо в глаза Мишеля.

- Михаил Алексеевич, возможно, я не имею права Вас спрашивать об этом, но мне кажется, что визит Николая Матвеевича к Вам, да еще в столь раннюю пору, как-то связан с делами моими и моего супруга. Если это не так, то прошу прощения за мое неуместное любопытство.

- Вы правы, Юлия Львовна, - со вздохом отложил вилку Горчаков. – Николай Матвеевич считает, что Вам неприлично далее находиться в стенах моего дома, не имея компаньонки.

- Неприлично? – едва заметно усмехнулась Жюли. – И как князь предлагает разрешить эту situation (ситуацию), что, по его мнению, наносит непоправимый ущерб моей репутации?

Мишель легко уловил иронию в ее словах. О какой репутации может идти речь, коль все считают ее падшей женщиной, maîtresse младшего Шеховского?

- Жюли, - улыбнулся Горчаков, - я склонен согласится с мнением Николая Матвеевича, особенно после вчерашнего, хотя это целиком и полностью моя вина. Он предлагает Вам перебраться на квартиру, которая принадлежит Шеховским. Это вполне приличные апартаменты, а я обещаю Вам всяческое содействие в переезде в любое время, которое Вы сочтете удобным.

- Вот как! - язвительная реплика вертелась у нее на языке, но Юля удержалась.

В конце концов, Мишель прав, им не стоит оставаться наедине в его доме.

Но Боже, как же тяжело стало дышать! Князь счел ее любовницей своего сына и потому предложил этот вариант, который, будь она на самом деле любовницей, а не женой, должен был бы совершенно устроить ее. Ну а чего ты ждала? – грустно усмехнулась девушка, - Что он предложит переехать в фамильный особняк и ждать возвращения Павла там? Глупо было надеяться! - покачала она головой. – Никогда Николай Матвеевич не даст своего благословения, и напрасно она поверила уверениям Поля, что стоит только подождать, и его отец смирится с их браком. Он никогда не смирится, а следовательно, им и дальше придется скрывать от всего света истинное положение дел. Кроме того, ее беспокоило отсутствие разрешение на брак от командира полка. Мишель ведь не просто так говорил ей, что такой брак может быть признан недействительным. Вновь вспомнились ее ночные видения. Боже! Неужели это пророчество ей?! Господи, сделай так, чтобы ему не пришлось выбирать! - тайком перекрестилась она и постаралась взять себя в руки. Но все же когда она решила выпить чаю, чайная пара мелко подрагивала в ее руках, и она поспешила поставить ее на стол, пока не расплескала на белоснежную скатерть ее содержимое.

- Михаил Алексеевич, - вновь обратилась она к Горчакову, - мне бы хотелось нанести визит сестре. Вы не могли бы… - она хотела было попросить у него разрешения воспользоваться его экипажем, но передумала: что будет, если кто-нибудь увидит ее в экипаже Горчакова?

- Жюли, я убежден, что Вам не стоит пока выезжать, - ответил Михаил. – Пусть пройдет время, пусть хотя бы вернется Ваш супруг, и тогда, может быть, можно будет открыть Полин правду о Вашем положении. Поймите, что чем больше людей знают какой-то секрет, тем труднее сохранить его в тайне.

- Вы правы, Михаил Алексеевич, - поднялась она из-за стола. – Пойду попрошу Тасю упаковать мои вещи. И, если это возможно, мне хотелось бы переехать как можно скорее.

- Ну, я же обещал Вам всяческое содействие! Николай Матвеевич обещал прислать в помощь Прохора, денщика Павла. Кстати, если Вам нравится Ваша горничная, можете забрать ее с собой, - предложил Горчаков.

- Как можно? – удивилась Жюли.

- Я решу это вопрос с Вашим супругом.

- Благодарю, - кивнула головой Жюли, обрадованная тем, как легко решился вопрос с прислугой.