Страшный сон

Акселю стало плохо, есть он больше не мог. Фотография Беверли притягивала взгляд.

Рафаэль макнул кусочек картошки в лужицу кетчупа на краю тарелки.

Аксель вдруг увидел подростка, стоявшего у двери и смотревшего на них. Молодой человек казался уставшим и встревоженным. В руке он держал мобильный телефон.

– Питер, иди сюда! – позвал Рафаэль.

– Не хочу, – слабым голосом ответил подросток.

– Это не просьба, – раздраженно улыбнулся Рафаэль.

Мальчик подошел и застенчиво поздоровался с Акселем.

– Это мой сын, – пояснил Рафаэль, словно они были на самом обычном приеме.

– Добрый день, – приветливо ответил Аксель.

Мужчина, сидевший в вертолете рядом с пилотом, стоял возле бара, бросая земляные орехи счастливой лохматой собаке. Седые волосы казались металлическими, очки поблескивали белым.

– Ему от орехов плохо, – сказал Питер.

– Может, принесешь скрипку после обеда? – предложил Рафаэль с внезапной усталостью в голосе. – Наш гость любит музыку.

Питер кивнул. Он был бледен, весь вспотел, а круги под глазами казались почти фиолетовыми.

Аксель попытался улыбнуться.

– Какая у тебя скрипка?

Питер пожал плечами:

– Все равно она для меня слишком хороша. Амати. Мама была скрипачкой, это ее Амати.

– Амати?

– А какой инструмент лучше? – спросил Рафаэль. – Амати или Страдивари?

– Зависит от того, кто играет, – пожал плечами Аксель.

– Вы родились в Швеции, – сказал Рафаэль. – В Швеции находятся четыре скрипки Страдивари, но Паганини не играл ни на одной из них… и я представляю себе…

– Верно, – кивнул Аксель.

– Я собираю струнные, которые еще помнят… нет, – перебил он сам себя, – лучше сформулировать по-другому… Если за этими инструментами ухаживали должным образом, вы услышите пустоту, которая осталась после утраченной души.

– Может быть.

– Я стараюсь напоминать людям об этой пустоте, когда приходит время подписывать контракт, – безрадостно улыбнулся Рафаэль. – Я собираю заинтересованные стороны, мы слушаем музыку, неповторимый скорбный звук – и подписываем контракт, а приложением к нему идут наши желания и кошмары. Это и есть контракт Паганини.

– Понимаю.

– Правда? Такой контракт невозможно разорвать, даже собственной смертью. Тот, кто попытается нарушить условия или решит покончить с собой, очень скоро поймет: так он сделает реальностью свой самый страшный кошмар.

– Что же я, по-вашему, должен ответить?

– Я просто объясняю, что подобные контракты не разрывают, и я… как бы точнее выразиться? – задумчиво спросил Рафаэль сам себя. – Не знаю, будет ли моему бизнесу выгодно, если вы по ошибке примете меня за любезного человека.

Рафаэль подошел к большому телевизору, висящему на стене. Вынул из внутреннего кармана блестящий диск и вставил его в DVD-проигрыватель. Питер присел на краешек дивана. Мальчик боязливо-неохотно поглядывал на собравшихся. Он был светлым, совсем не похожим на отца, ширококостного и коренастого, чувства легко читались на его лице.

Экран заполнили серые полоски. Аксель почти физически ощутил страх, увидев, как три человека выходят из дверей кирпичного дома. Он мгновенно узнал двоих – комиссара уголовной полиции Йону Линну и Сагу Бауэр. Третьей была молодая женщина, похожая на латиноамериканку.

На экране Йона Линна вынул телефон и стал звонить. Ему вроде бы не ответили. С напряженными замкнутыми лицами все трое забрались в машину и уехали.

Камера скачками подобралась к двери; дверь открылась, в неожиданной темноте свет пропал, потом диафрагма автоматически перенастроилась. В прихожей стояли два больших чемодана. Камера продвинулась к кухне, потом свернула налево и стала подниматься по лестнице, двигаться по выложенному кафелем коридору, в большое помещение с бассейном. Какая-то женщина в купальнике сидела в шезлонге, другая женщина с мальчишеской стрижкой говорила по телефону.

Камера потихоньку отъехала назад, «оператор» явно дожидался конца разговора, потом снова приблизилась к женщине со стрижкой. Послышались шаги, женщина с телефоном повернулась усталым печальным лицом в камеру и замерла. На лице отразился парализующий страх.

– Папа, я, кажется, не хочу смотреть дальше, – еле слышно сказал мальчик.

– Все только начинается, – ответил Гуиди.

Экран вдруг стал черным, камеру выключили, но через несколько секунд изображение вернулось, подергалось и снова стабилизировалось. Теперь камера была закреплена на штативе; на полу, привалившись к кафельной стене, сидели рядом две женщины. На стуле перед ними сидел Понтус Сальман. Он быстро дышал и беспокойно ерзал.

Таймер в углу экрана показывал, что съемка происходила всего час назад.

Одетый в черное человек с лицом, скрытым маской с прорезями, подошел к Вероник, схватил ее за волосы и развернул лицом к камере.

– Простите, простите, – запищал Рафаэль.

Аксель с удивлением взглянул на него, но тут же услышал голос Вероник Сальман:

– Простите, простите!

Ее голос прерывался от страха.

– Я не знала, – пропищал Рафаэль и ткнул пальцем в экран.

– Я не знала… Я сделала фотографию, но не хотела ничего плохого. Я не знала, как это глупо, я только хотела…

– Выбирай, – сказал человек в маске Сальману. – Кому в колено выстрелить? Твоей жене… или твоей сестре?

– Пожалуйста, – прошептал Сальман, – не надо.

– В кого выстрелить? – повторил человек в маске.

– В жену, – почти беззвучно ответил Сальман.

– Понтус, – заплакала Вероник, – прошу тебя, не дай ему…

Сальман заплакал – душераздирающие, лающие рыдания.

– Если я выстрелю, будет больно, – предупредил человек в маске.

– Не надо! – в ужасе закричала Вероник.

– Ты не передумал? Может, мне выстрелить в твою сестру?

– Нет.

– Попроси.

– Что? – с перекошенным лицом спросил Сальман.

– Вежливо попроси меня выстрелить в твою жену.

Стало тихо, потом Аксель услышал голос Сальмана:

– Пожалуйста, будьте так добры… выстрелите моей жене в колено.

– Вы так любезны, что я могу выстрелить в оба. – И человек в черном направил револьвер на ноги Вероник Сальман.

– Пусть он не стреляет! – закричала она. – Понтус…

Человек в маске выстрелил; раздался хлопок, нога дернулась. На плитки пола брызнула кровь. Над дулом поднялось облачко пороховых газов. Вероник кричала что было сил. Человек в маске снова выстрелил. От отдачи дуло дернулось вверх. Пуля попала во второе колено, и нога неправдоподобно искривилась.

Вероник снова закричала – чужим хриплым голосом, ее тело дергалось от боли, на плитки под ней натекла лужа крови.

Сальмана вырвало; человек в маске с сонным удивлением посмотрел на него.

Вероник проехалась спиной по стене, быстро дыша и пытаясь дотянуться руками до изувеченных ног. Другая женщина, казалось, пребывала в шоке – зелено-серое лицо, глаза, словно большие черные дыры.

– Твоя сестра что, психически нездорова? – с интересом спросил человек в маске. – Как ты думаешь, она вообще понимает, что происходит?

Он утешающе погладил Сальмана по голове и спросил:

– Мне изнасиловать твою сестру или застрелить твою жену?

Понтус не ответил. Кажется, он потерял сознание. Глаза закатились, и человек в маске отвесил ему оплеуху.

– Отвечай, мне застрелить твою жену или изнасиловать сестру?

Сестра Сальмана затрясла головой.

– Изнасиловать ее, – прошептала Вероник, тяжело дыша. – Ну прошу тебя, Понтус, скажи, чтобы он изнасиловал ее.

– Изнасилуй ее, – шевельнул губами Сальман.

– Повтори.

– Изнасилуй мою сестру.

– Ладно. Это я мигом.

Аксель уставился вниз, на свои ноги. Ему изо всех сил хотелось услышать еще что-нибудь, кроме жалобных слов и диких, полных ужаса криков. Он пытался заполнить голову мыслями о музыке, пытался вспомнить пространства, которые являлись, когда кто-нибудь исполнял Баха. Залитые светом, пронизанные лучами солнца.

Наконец все стихло. Аксель поднял глаза на экран. Мертвые женщины лежали у стены. Человек в маске, дыша открытым ртом, стоял над ними, в одной руке нож, в другой – пистолет.

– Кошмар стал реальностью. Теперь можешь покончить с собой, – сказал он, бросил Понтусу пистолет и отошел в сторону, за камеру.