Преемник

Аксель Риссен медленно расстегнул на накрахмаленных манжетах запонки и положил их в бронзовую раковину на бюро. Запонки достались ему в наследство от отца, адмирала Риссена, но рисунок на них был вполне гражданский – орденский знак, изображавший перекрещенные пальмовые веточки.

Риссен посмотрелся в зеркало, висящее рядом с дверью гардеробной. Распустил галстук, потом прошел на другую половину комнаты и сел на кровать. В радиаторе зашумело; Акселю показалось, что он уловил фрагмент мелодии, звучащей за стеной.

Музыка доносилась с половины младшего брата. Скрипка, подумал Аксель и тут же в уме продолжил музыкальную фразу. Где-то в себе он услышал Баха – Первую соль-минорную сонату для скрипки, первую часть, адажио, но гораздо медленнее, чем в распространенных трактовках. Аксель слышал внутренним слухом не только мелодическую линию; он наслаждался каждым обертоном, каждым звуком, который издавала случайно задетая струна.

Его пальцы задрожали, когда изменился темп, рукам страстно хотелось взять скрипку. Когда-то, давным-давно, музыка струилась и через его пальцы, текла по струнам, по грифу.

Зазвонил телефон, и музыка в голове Акселя замолчала. Он поднялся с кровати и потер глаза. Как же он устал. Как будто не спал последние несколько недель.

Определитель номера доложил, что звонят из правительственной канцелярии. Аксель откашлялся и спокойно произнес в трубку:

– Аксель Риссен.

– Меня зовут Йорген Грюнлихт. Я председатель правительственной Комиссии по вопросам внешней политики. Вероятно, о Комиссии вы слышали.

– Добрый вечер.

– Прошу прощения за поздний звонок.

– Я еще не ложился.

– Мне говорили, что вы могли бы… – Йорген Грюнлихт немного помолчал, потом продолжил: – У нас только что закончилось экстренное совещание. Мы приняли решение пригласить вас на должность генерального директора Агентства по контролю за экспортом оружия.

– Понимаю.

В трубке стало тихо. Потом Грюнлихт торопливо сказал:

– Полагаю, вам известно, что случилось с Карлом Пальмкруной.

– Я читал в газетах.

Грюнлихт тихонько кашлянул и что-то неразборчиво пробормотал. Аксель понял его, только когда тот заговорил громче:

– Вы в курсе нашей деятельности и теоретически могли бы – если примете наше предложение – в скором времени приступить к работе.

– Мне нужно закончить дела в ООН.

– Есть проблемы? – забеспокоился Грюнлихт.

– Нет.

– Конечно, вы должны ознакомиться с условиями, но, уверяю вас, нет ничего, что мы не могли бы обсудить. Не стану скрывать – нам очень хочется, чтобы вы вошли в нашу команду.

– Я хотел бы подумать над предложением.

– Мы можем встретиться завтра утром?

– Это настолько срочно?

– Обычно мы стараемся не торопиться, – принялся объяснять Грюнлихт, – но учитывая происшедшее… Мы уже получили от министра торговли несколько напоминаний касательно одного затянувшегося дела.

– Какого дела?

– Ничего особенного… речь идет о разрешении на экспорт. Предварительное решение – положительное, Совет по контролю за экспортом все проверил, документы об отправке товара готовы, но Пальмкруна не успел их подписать.

– А был должен?

– Только генеральный директор может одобрить экспорт военных материалов или продукции двойного назначения, – пояснил Грюнлихт.

– Но ведь правительство само дает добро на подобные сделки?

– Лишь в том случае, если генеральный директор Агентства принял решение передать дело правительству.

– Понимаю.

Одиннадцать лет проработал Аксель Риссен инспектором по контролю за военными материалами в прежней системе, в министерстве иностранных дел, до того как к нему начали обращаться из органа ООН под названием UNODA – Управление ООН по вопросам разоружения. Сейчас он был чем-то вроде старшего консультанта в экспертно-аналитическом отделе. Риссену исполнился всего пятьдесят один год, подернутые сединой волосы были еще густы. Черты лица симметрично-неброские. После отпуска в Капстадене он загорел. Там он арендовал яхту и в одиночку ходил под парусом вдоль головокружительно крутого берега.

Аксель прошел в библиотеку, сел в кресло, закрыл глаза (под веками ощущалось жжение) и задумался о смерти Пальмкруны – о том, что директор Агентства ушел из жизни, писали в «Дагенс Нюхетер». Трудно было понять, что именно случилось, но в статье содержался намек на странную внезапность этой смерти – во всяком случае, Пальмкруна не был болен. Аксель подумал, что все эти годы они с Пальмкруной довольно часто встречались. К ним обоим обращались как к экспертам, когда речь шла о подготовке решения, предваряющего заключение риксдага об объединении Комиссии по надзору за продукцией военного назначения и правительственной Комиссии по контролю за военным экспортом в единый орган – Агентство по контролю за экспортом оружия.

И вот Пальмкруна умер. Аксель мысленно увидел длинного бледного человека с коротким военным ежиком, человека, окруженного ореолом одиночества.

На Акселя накатило беспокойство. Почему здесь так тихо? Он поднялся и выглянул в общий коридор этажа, прислушался.

– Беверли? – негромко окликнул он. – Беверли?

Беверли не отвечала. Акселю стало страшно. Он быстро прошел по комнатам и спустился в холл, собираясь взять пиджак и отправляться на поиски, как вдруг услышал Беверли – она что-то напевала, выходя босиком из кухни. Когда девушка увидела его встревоженное лицо, ее глаза расширились.

– Аксель, – произнесла она своим тонким голоском, – ты чего?

– Я волновался. Вдруг ты ушла, – пробормотал он.

– В этот опасный мир, – улыбнулась Беверли.

– Я только говорю, что не стоит доверять всем подряд.

– Я и не доверяю всем подряд. Просто смотрю на людей, на свет, – объяснила девушка. – Если вокруг них есть свет – я понимаю, что они хорошие.

Аксель не знал, что ответить, и сказал только, что купил ей чипсы и большую бутылку фанты.

Беверли как будто не услышала его. Аксель попытался угадать, о чем она думает. Определить по ее лицу, не становится ли она беспокойной, подавленной или замкнутой.

– Мы поженимся, правда? – спросила Беверли.

– Правда, – соврал Аксель.

– Но из-за цветов я начинаю думать про мамины похороны и вспоминаю папино лицо, когда…

– Значит, обойдемся без цветов.

– Хотя ландыши я люблю.

– Я тоже, – слабо отозвался Аксель.

Беверли радостно покраснела, и Аксель услышал, как она притворно зевает – для него.

– Как спать хочется, – сказала она и уже из коридора спросила: – Хочешь спать?

– Нет, – сказал себе Аксель, но поднялся и пошел следом за Беверли.

Он шел по комнатам с ощущением, что его собственное тело пытается остановить его. Он чувствовал себя неуклюжим и странно медлительным, идя за Беверли по коридору, по мраморному полу, поднимаясь по лестнице, минуя два салона и комнаты, где привык приходить в себя по вечерам.

Беверли была худенькой и маленькой, она не доставала Акселю до груди. Волосы у нее на голове уже начали отрастать после того, как на прошлой неделе она побрилась наголо. Беверли быстро обняла его. У нее изо рта приятно пахло карамелью.