Не богом единым 3 page

Для Унамуно главное — бесконечная и вечная ценность человеческой личности. Это типичный подход с точки зрения монады. Но ее воплощению редко удается изолироваться от внешнего мира. Не удалось это и самому Унамуно. В 1936 году, последнем году своей жизни, поддержав сначала мятеж против Республики, он затем резко выступил против кумира франкистов, генерала Мильяна Астрая, услышав его «бессмысленный некрофильский вопль»: «Да здравствует смерть!»

Унамуно полемизировал с Л.Толстым, которого Д.Андреев тоже сопричислил к лику титанов. Но что же это за титан такой, который проповедует «растворение»?

Сам Д.Андреев давал такое объяснение: «Трагедия Толстого заключается... в том, что дары, необходимые для создания из собственной жизни величавого образа, который превышал бы значительность его художественных творений, — дары, необходимые для пророческого служения, остались в нем нераскрытыми. Духовные очи не разомкнулись, и миров горних он не узрел. Духовный слух не отверзся, и мировой гармонии он не услышал. Глубинная память не пробудилась, и виденного его душою в иных слоях или в других воплощениях он не вспомнил»[74].

Забывчивая монада? Монада, растворившаяся в архетипе?

Где-то Толстой все же преодолевал свой архетип. Например, к горцам он относился как и Лермонтов — написал «Хаджи Мурат». А вот Наполеона не оценил по достоинству, как Лермонтов. «Этот ничтожный старикашка облаял величайшего полководца всех времен и народов», — возмущенно писал в своем сочинении школьник Алексей Добровольский, известный ныне под именем «Доброслав».

Но глубинные причины того, почему проповеди Толстого оказались бледнее его художественных произведений, Д.Андреев все же не понял.

Толстой захотел стать тем, чем он стать не мог. Д.Андреев прав, что память о прошлых жизнях могла бы подсказать ему пределы его возможностей, но память эту у него отшибло, он «растворился» в архетипе. Только в каком?

Толстой вознамерился осуществить реформацию в сфере влияния Православия. Ему явно не давали покоя лавры Лютера. Но движение, которое возглавил Лютер, было восстанием германского архетипа против власти романского. Протестантизм, по сути своей, германский вариант христианства.

Русский архетип не был предрасположен к такому восстанию, поскольку не испытывал чужеродного засилья. В первые века христианства на Руси духовенство у нас было, в основном греческим, и духовным центром был Константинополь, но ко времени Л.Толстого этой зависимости давно уже не было и он не мог обратить свою ненависть против Константинополя, как Лютер — против Рима.

Да и не было у него никакой ненависти: он ведь проповедовал непротивление злу насилием. Ненависть, правда, монадам вообще не свойственна. Но и растворение в чем-то для них тоже не идеал. Протестантизм с его упором на личные отношения между человеком и Богом дальше всех ушел от религиозной стадности, но и растворение в Боге — все равно растворение. Религиозный кругозор Толстого не был ограничен одним христианством, он был знаком также с религиями Индии и Китая, хотя знакомство с ними в Европе оставляло и оставляет желать лучшего.

С легкой руки Шопенгауэра из всех индийских даршан наиболее известной в Европе стала веданта. Много способствовал этому индолог Пауль Дойсен, друг Ницше и издатель Шопенгауэра, основатель Шопенгауэровского общества. Согласно учению веданты, индивидуальная душа — часть вечного мирового духа, Брахмы, из которого возник мир. Познание своего единства с Абсолютом ведет душу к спасению: она сливается с мировой душой, не теряя, однако, окончательно свою индивидуальность[75].

Примерно такие же представления о мироздании были и у Л.Толстого, монистические, а не плюралистические. Бог, говорил он, есть то, частью чего является моя душа. Его стремление к слиянию с Абсолютом было понятным, но как быть, если Абсолюта нет? Вместо него мы имеем лишь абсолютизацию одной из реальностей, даже не всей ее целиком, а только одной ее части. На практике это означает выбор архетипа. Толстой выбрал таким архетипом русский народ, мечтал о слиянии с ним, но не мог слиться при всем желании — этому мешала его монадическая природа. Хотя он о ней и забыл, она никуда не делась. Вздумав реформировать Православие — а монада на все накладывает свой личный отпечаток — он был им отвергнут и слияние с русским народом у него в результате тоже не получилось.

В России индийские воззрения Толстого не прижились, но оказали образное воздействие на саму Индию через Ганди. Индийский архетип, в отличие от русского, встретил Толстого с распростертыми объятиями.

Ганди, когда началась Вторая мировая война, советовал европейским народам не сопротивляться Гитлеру. Савитри Деви уверяла, будто ее кумир собирался ввести в Европе индуизм. Интересно, какой именно?

Ни о какой подобной «реформации» Гитлер, разумеется, не думал. А вот учение о непротивлении злу обязано, со своей стороны, ответить на вопрос: А что такое зло?

Д.Андреев, кстати, большой поклонник Ганди, объяснял происхождение зла, всецело оставаясь в рамках христианской традиции. Люцифер, «выражая неотъемлемо присущую каждой монаде свободу выбора, отступил от своего Творца ради создания другой вселенной по собственному замыслу. К нему примкнуло множество других монад, больших и малых»[76]. Здесь верен только тезис о свободе выбора каждой монады, все остальное — от лукавого: ни у монад не было никакого «творца», ни вселенную никто не создавал.

Интересней дальше. «Каждая из примкнувших к нему (Люциферу) монад — только временная его союзница и потенциальная его жертва. Каждая демоническая монада, от величайших до самых малых, лелеет мечту — стать владыкой Вселенной; гордыня подсказывает ей, что потенциально сильнее всех — именно она. Ею руководит своего рода «категорический императив», выражаемый до некоторой степени формулой: есмь Я и есть не-Я; вс¸ не-Я должно стать мною; другими словами, вс¸ и все должны быть поглощены этим единственным, абсолютно самоутверждающимся Я... Вот почему тираническая тенденция не только присуща демоническому Я, но составляет неотъемлемую его черту».

«Поэтому демонические монады объединяются временно между собой, но, по существу, они соперники не на жизнь, а на смерть»[77].

Эту мысль выражал еще Гойя в подписи к одному из своих «Капричиос», на котором были изображены сцепившиеся в драке ведьмы: союз между силами зла невозможен.

Что бы ни писал Д.Андреев, но демонических монад нет. Все, что он называет «демоническим», исходит из мира волевых сгустков, как на уровне видовых душ, так и на уровне архетипов. Энгельс смеялся над Дюрингом: «Зло — это кошка, хи-хи-хи!» А ведь зря смеялся. Подобно тому, как в животном мире есть хищники, есть и хищные архетипы. Описывая «демонические монады», Д.Андреев прекрасно описал характерные черты именно этих архетипов.

Это архетипы, а не монады, пожирают друг друга, подавляют друг друга, раздуваются один за счет другого и образуют либо огромные волевые массы, подобные звездам-гигантам, либо чудовищные концентрации, вроде звезды Сириус-Б, откуда согласно преданиям догонов, записанным М.Гриолем, на Землю прилетали инопланетяне. Все боги, которым поклоняются люди, и все злые духи, которых они боятся, принадлежат именно к разряду хищных архетипов. Динозавры или тигры — их символические изображения, наиболее близкие к оригиналу.

Могут ли монады — точнее, их волевые выплески; всегда надо помнить, что речь идет лишь о частях монад — попасть в хищные архетипы? Да, могут. С точки зрения Д.Андреева это можно расценить как «падение монад, с другой — как попытки их воздействия на архетипы и на их земные воплощения.

Например, существует вишнуитское толкование явления Будды как одной из аватар Вишну, вызванной тем, что на Земле расплодилось слишком много демонов, и Вишну решил с помощью лжеучения увлечь их к погибели. Точно так же шиваистская Шива-пурана объясняет появление джайнизма, который, по словам А.Даниелу «является основой всех современных религий, потому что он оказал глубокое влияние на буддизм, а позже — на орфизм и христианство»[78]. Лжепророк, проповедь которого пересказывается в Шива-пуране, проповедует ненасилие. «С такими же речами, с небольшими изменениями, — комментирует А.Даниелу — какой-нибудь христианин мог бы обращаться к римскому императору. Они напоминают также учение Ганди»[79].

Новые религии, как называет их А.Даниелу, джайнизм и буддизм, распространились в Индии; иудаизм, орфизм, христианство и ислам — на Западе. Повсюду эти религии, говоря о любви, равенстве и милосердии, служили орудием завоеваний. Буддизм, зародившийся в касте кшатриев, позволил индийским императорам освободиться от господства брахманов. О том, как царь Ашока, буддийский Константин, истреблял шиваистское население Ориссы, в этом индийском штате помнят до сих пор.

На Западе орфизм внедрился в дионисизм и, как считает А.Даниелу, исказил его характер. Орфизм, по его словам, был приспособлением дионисизма к психическому складу греков. Он соответствовал формам шиваизма, ставшего составной частью арийского индуизма. «В текстах, которые относятся к дионисийским мистериям, нет никаких упоминаний ни об орфизме, ни о жертвоприношении молодого бога Загрея, разорванного титанами. Орфизм был своего рода реформой внутри дионисизма. В нем чувствуется влияние идей джайнов. Ошибочно считать орфизм представителем первоначального дионисизма»[80].

Именно такую ошибку делал, а может быть, сознательно вводил людей в заблуждение наш знаменитый в свое время эрудит Вячеслав Иванов, который, изображая Диониса в духе орфиков как бога-мученика изо всех сил пытался подтянуть диосинизм за уши к своему любимому христианству, в то время как согласно оценке А.Даниелу «орфизм был мощным элементом кастрации дионисизма и подготовил пришествие христианства, на которое он глубоко повлиял»[81].

Однако, А.Даниелу и сам допускает ошибку и противоречит сам себе. То у него джайнизм одна из древнейших, то одна из новых религий. Не проще ли было бы предположить, что джайнизм Махавиры был таким же искажением первоначального джайнизма как в случае с орфизмом и дионисизмом?

Имя первого тиртханкара джайнов, Ришабха, как уже говорилось, означает «бык». А бык это вахана (священное животное) Шивы и символ самого Шивы. Память и почитание бога-быка на Крите сохранилась в мифе о Минотавре.

Впрочем, образ быка вовсе не обязательно связывать с шиваизмом, который не имеет монополии на этот «брэнд». В «Слове о полку Игореве» одного из князей, Всеволода, величают «буй-тур», а у нас шиваизма вроде не водилось. Шиваизм, по определению самого А.Даниелу, был религией дравидов, а джайнизм, согласно нашей гипотезе, — религия арийского происхождения, только первоначальные ее формы скрыты под наслоениями «махавиризма».

Явление Христа в иудейском архетипе можно тоже представить себе как попытку некоей монады побудить этот хищный архетип перейти на вегетарианскую пищу, — попытку, заведомо обреченную на неудачу.

Но монада, связавшаяся с определенным архетипом, вовсе не обязательно воплощается в вероучителя. Есть и совсем другие варианты.

Лев Толстой издевательски пародировал историков, восхвалявших Наполеона: «Он убил много людей, потому что был очень гениален». Но люди постоянно убивали друг друга и до, и после Наполеона, взаимопожирание хищных архетипов — в их природе. Когда Арджуна перед битвой плачется, что не хочет убивать людей, Кришна утешает его: «Я их уже убил». В переводе на современный язык: они уже запрограммированы на убийство и смерть.

Кому-то могут показаться странными слова Суворова: «Я пролил реки крови. Содрогаюсь. Но ни одного смертного приговора не подписал». Что это: жалкая попытка самооправдания? Суворов не знал, что говорил Кришна Арджуне, но смотрел на вещи именно с этой точки зрения. Битвы между народами, отражение битв между архетипами, монада остановить не может. А вот подписание смертного приговора это уже индивидуальное действие, для монады недопустимое. Вот, с какого уровня судил о человеческих поступках Суворов!

Марк Алданов писал в романе «Чертов мост»: Суворов знал, что войска считают его колдуном, и поддерживал эту свою репутацию. Солдаты были убеждены, что его не берет пуля, — едва ли не для укрепления в них этой веры он, без крайней необходимости подвергая опасности свою жизнь, выехал на виду у обеих армий далеко за передовые посты в поле» накануне битвы при Нови. Алданов рассуждал, как простой смертный. Суворов не подвергал опасности свою жизнь, он знал, что ей никто не угрожает, как Цезарь знал, что не утонет. Так же вел себя на войне и М.Д.Скобелев. Потом все вспоминали:

Как Белый Генерал на белом

Коне, средь вражеских гранат,

Стоял, как призрак невредимый,

Шутя спокойно над огнем

(А.Блок. «Возмездие»)

Не менее странно звучат и слова из завещания Наполеона: «Английский народ не замедлит отомстить за меня». С какой стати английский народ стал бы мстить своей олигархии, убившей его врага? Возможно, предсмертные мучения помешали Наполеону ясно увидеть будущее, что это будет за месть и кому. Но именно англичане в союзе со своими бывшими врагами французами, которыми правил племянник Наполеона, отомстили в Крымской войне победительнице Наполеона — России. Наполеон просто предвидел, что два враждебных архетипа станут союзниками и между ними возникнет «entente cordiale».

Что же касается Александра Македонского, который, предположительно, был воплощением той же монады, что и Наполеон, в предыдущем цикле, то он не ждал будущего, а хотел примирить победителей и побежденных еще при своей жизни собственными руками. Во всех покоренных городах он способствовал бракам между греками и персами и сам подал пример. Он принял обычаи персов, выучился языку побежденных и принял в свою стражу молодых людей из знатных персидских семейств. 10 000 македонских воинов выразили желание жениться на персиянках. Когда же македонцы стали требовать возвращения на родину, Александр бросил им: «Подите, скажите грекам, что Александр, покинутый вами, положился на верность варваров, им побежденных» и набрал себе армию исключительно из персов.

Не укладывается монада в один архетип, ну никак не укладывается. Один Алкивиад чего ст о ит! Как легко он перепрыгивал из одного архетипа в другой, и тот, куда он перепрыгивал, получал перевес. «Где Алкивиад — там победа!» — такой был лозунг.

Но Алкивиад это дела давно минувших дней, это на любителя. Два великих вождя XX века до сих пор вызывают неослабный интерес у самой широкой публики и для одних служат предметом жгучей ненависти, а для других — фанатичного поклонения.

Многие вздыхают: если бы эти два вождя объединились, мир был бы сегодня иным. Но это из той же серии, что и рассуждения Д.Андреева на тему, что было бы, если бы Лермонтов не погиб на дуэли.

Пытались они один раз объединиться — ничего из этого не вышло. И не могло выйти. Согласно учению того же Д.Андреева, союз между «демоническими монадами» в принципе невозможен.

Повторю еще раз: никаких «демонических монад» нет. Д.Андреев жил иллюзиями неизбежной победы Добра над Злом, поэтому и думал, будто «Господь творит новые и новые монады, демоны же неспособны сотворить ни одной, и соотношение сил непрерывно увеличивается не в их пользу. Новых отпадений не совершается и не совершится больше никогда... Во всяком случае, все демонические монады — очень древнего происхождения, все они — давние участники великого восстания»[82].

Д.Андреев сам признает, что не может изложить эту проблему «сколько-нибудь вразумительно». Самокритично, но верно.

Говорить о сотворении монад Господом, за отсутствием оного, не приходится. Мир монад бесконечен, вечен и никем не сотворен. И никакое «соотношение сил» в результате подавления оппозиции правящей партией в нем не меняется.

Но, как мы уже знаем, бывают случаи, когда монады отбрасывают свои части, как ящерица хвост. Ранее рассказывалось о том, как монада сбрасывает материальный балласт. Воплощения, связанные с выполнением этой неблагодарной задачи, не имеют определенной направленности, они только доставляют груз, куда попало, и возвращаются обратно — их связь со своей монадой не теряется.

Иное дело — волевые выбросы, добровольно отделяющиеся от монады. Они могут до того довыбрасываться, что монада выбросит их окончательно. Помните рассуждения Эволы о двух путях в потусторонний мир? Это одновременно и два пути реинкарнаций. Ахилл и Давид — примеры великих воплощений не с монадического уровня.

Такими же воплощениями были Сталин и Гитлер.

О том, кто они и откуда взялись, много и мучительно думал Д.Андреев. Ленин в его глазах «был человеком». «Его личная монада оставалась незатронутой... и его человеческий образ, его характер неизбежно отражал в какой-то мере свет этой монады»[83].

Ленина Д.Андреев явно идеализировал, зато Сталина представлял себе таким исчадием ада, каким он только и мог быть для узника сталинских лагерей.

«Каждая из реинкарнаций этого существа была как бы очередной репетицией. В предпоследний раз он явился на исторической арене в том самом облике, который с гениальной метаисторической прозорливостью запечатлел Достоевский в своем «Великом инквизиторе» (там же).

Д.Андреев, поскольку глаза его застилала ненависть, сразу же попал пальцем в небо. Никаких воплощений в Испании у Сталина в XVI веке не было. В неизданной работе Н.Богданова обстоятельно доказывается версия, что предыдущим воплощением Сталина в этом веке был Иван Грозный. Аналогий в жизни этих двух исторических персонажей, действительно, много.

В «Великом инквизиторе» Достоевского никакой «гениальной исторической прозорливости» нет, а есть лишь крайняя узость религиозного горизонта, ограниченного православием, и дикая, архетипическая ненависть к католицизму, начисто исключающая правильность суждений о нем. Великий инквизитор Достоевского это злобная карикатура на выдающегося религиозного и политического деятеля кардинала Хименеса, примаса Испании с 1495 по 1517 год. Он основал университет в Алькала и при нем в Испании, как нигде в Европе, были популярны среди образованного меньшинства идеи великого гуманиста Эразма Роттердамского, имя которого вскоре после смерти Хименеса попало в список запрещенных книг[84].

Чем дальше в лес, тем больше дров можно наломать. Из глубины веков возникает некая монада, похищенная демоническими силами для грядущего Антихриста у одного из императоров Древнего Рима[85]. Кого именно, Д.Андреев не уточняет. Очевидно, имеется в виду кто-либо из гонителей христиан, Нерон или Диоклетиан. Но, поскольку Сталин, по Д.Андрееву, до Антихриста все же не дотянул, мы оставим Древний Рим в покое — к Сталину он отношения не имеет.

Более интересны дальнейшие рассуждения Д.Андреева: «Почему, вернее, зачем это существо, предназначенное к владычеству над Россией, было рождено не в русской семье, а в недрах другого, окраинного, маленького народа? Очевидно, затем же, зачем Наполеон был рожден не французом, а корсиканцем, не наследником по крови и духу великой французской культуры и национального характера этого народа, а, напротив, узурпатором вдвойне: захватчиком не только власти, к которой он не был призван ни обществом, ни правом наследования, но еще вдобавок власти в стране чужой, а не своей собственной. И Корсика, и Грузия, страны суровые, горные, культурно отсталые, где человеческая жизнь стоит дешево, а всякий конфликт перерастает в кровавое столкновение, сделали свое дело, укрепив в обоих своих порождениях глубокое презрение к ценности человеческой жизни, жгучую мстительность, неумение прощать и ту поразительную легкость, с какой уроженцы этих стран готовы пустить в ход оружие. Для того, чтобы лучше выполнить свое предназначение во Франции и в России, оба эти существа должны были быть как бы чужеродными телами в теле обеих великих стран, не связанными никакими иррациональными, глубинными, духовными нитями с тем народом, которому предстояло стать главной ареной их деятельности и их жертвой по преимуществу»[86].

Либералы могут сколько угодно распускать сопли насчет того, будто «преступность не имеет национальности». Д.Андреев фактически подтверждает, что существуют хищные архетипы, и называет конкретно один из них. В земном воплощении этот архетип проявляет свои хищные наклонности соответствующим образом.

Гитлера, как и Сталина, Д.Андреев считал «кандидатом в Антихристы», но откровенно сознавался: «Мне неизвестно, кем был, какими путями был вед о м и как подготавливался другой кандидат... Гениальной способностью к тиранствованию обладал он: та же жажда самоутверждения, та же кровожадность, та же способность на любое злодейство». Но он «не сумел довести эти качества до совершенства. Некоторые чисто человеческие черты в нем окончательно не искоренились»[87].

«Я не знаю, — продолжает Д.Андреев, — «отколь» пришел он... но, во всяком случае, он не был инородным телом в теле Германии. Это не проходимец без роду и племени, а человек, выражавший собою одну — правда, самую жуткую, но характерную сторону германской нации. Он сам ощущал себя немцем плоть от плоти и кровь от крови. Он любил свою землю и свой народ странною любовью»[88].

Лермонтов любил свою родину «странной любовью»; Гитлер, выходит, тоже? У него-то в чем заключалась эта «странность»? Д.Андреев находит у него «почти зоологический демосексуализм». Не потому ли, что он говорил, что «женат на Германии»? Но и Блок называл Русь: «Жена моя».

Д.Андреев ошибочно судил о «немецкой» сущности Гитлера, равно как и о чужеродности Наполеона Франции. В Германии мы имеем не один архетип, а два. Северная, нордическая Германия — протестантская, Южная Германия и Австрия, откуда родом Гитлер — католические. И разделает немецкий Север и Юг не только религия. На юге, где раньше жили кельты, преобладает альпийская раса. Именно этот не очень-то немецкий Юг и представлял Гитлер.

На это указывал в своей книге «Туле» недавно умерший идеолог французских новых правых Жан Мабир. В этой книге его собеседник, старый немец, переживший времена Гитлера, отмечает, что тогда, при всех разговорах о расизме, на самом деле господствовал узкий немецкий национализм и задает вопрос: «Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколь малую роль играли в III Рейхе, который так кичился своим «нордизмом», немцы с Севера и с Востока? Этот перекос роковым образом сказался на ходе войны: все эти гауляйтеры с Юга и с Запада Германии ничего не понимали в славянском мире. Гиммлер, тоже южный немец и католик, представлял порядок, дисциплину, сектантство, а, в конечном счете — римский и средиземноморский мир (см. русский перевод главы из книги «Туле» в журнале «Атака» No.104). В том же номере журнала «Атака» можно прочесть статью Ж.Мабира «Фашизм это тупик». В ней он писал: «Традиционное чувство индивидуальной свободы, столь ярко выраженное в нордических странах Европы, по своей внутренней сути противоположно фашизму... Гитлеровское движение с его централизаторскими, римскими представлениями о государстве было настоящей изменой тому наследию, на которое оно претендовало».

Наполеона с Францией религиозный архетип не разделял так, как Гитлера — с нордической Германией; кстати, не разделал он и Сталина с Россией — грузины, как и русские, — православные. Д.Андреев думает, будто Наполеон, как чужак, равнодушно проливал кровь французов. Он ошибается. Когда такое же замечание сделал Наполеону Меттерних, тот пришел в ярость: «Французы, кровь которых вы тут защищаете, не могут так же жаловаться на меня. Я потерял, правда, в России 200 тысяч человек; в том числе было 100 тысяч лучших французских солдат: о них я, действительно, жалею. Что касается остальных, то это были итальянцы, поляки и, главным образом, немцы!»[89].

В конце концов, и Александр Македонский был для греков чужак и поработитель. Македония долгое время была обособлена от Греции и населяли ее греческие, фессалийские племена, смешанные с иллирийско-фракийскими племенами.

Есть известное выражение: Кого Бог хочет погубить, у того он отнимает разум. Если опять-таки обойтись без Бога, то утрата волевым выбросом и его воплощениями связи со своей монадой выражается, прежде всего, в утрате дара предвидения.

Классический пример — поведение Сталина и Гитлера в 1941 году. Один внушил себе, что немцы не нападут, упрямо отвергал все предупреждения и до последнего момента строжайше приказывал не реагировать на провокации, в результате чего поставил свою страну на грань катастрофы, другой так же слепо верил в успех блицкрига и довел свою страну до катастрофы.

Откуда взялся Гитлер, Д.Андреев не знал; он со своими догадками о предсуществованиях Сталина — «пролетел».

Искать в таких случаях помогает теория циклов. Как я уже неоднократно писал, русская история в новом цикле повторяет историю древней Персии. Связь между Иваном Грозным и Сталиным, которую прослеживает Н.Богданов, сравнивая при этом и две смуты, начала XVII и конца ХХ веков, это внутрициклический уровень, а если выйти на межциклический, то прямая параллель протянется между Иваном Грозным и древнеперсидским царем Камбизом (529—523 гг. до н.э.).

Камбиз убил своего брата Бардию. Это убийство сыграло в последовавшей смуте такую же роль, как предполагаемое убийство царевича Димитрия в наше смутное время. Завоевав Египет, Камбиз установил там жестокий террор, как Иван Грозный в Новгороде. Описывая злодеяния Камбиза, Геродот называет его «безрассудным и сумасшедшим человеком», который в припадке безумия убил копьем священного быка древних египтян Аписа, ударом ногой в живот убил свою беременную жену Роксану и вообще страдал «тяжким умопомешательством».

Пока Камбиз был в походе, один из мидийских жрецов (магов) по имени Гаумата, выдав себя за убитого Бардию, поднял восстание против Камбиза, после смерти которого большое Персидское царство стало распадаться. В Эламе, в Вавилонии, в Мидии и даже в самой Персии появились самозванцы и вспыхнули восстания[90]. Как видим, совпадает все, вплоть до самозванщины.

И даже наша социалистическая революция имела аналог в истории древнего Ирана в виде движения маздакитов в конце V века уже нашей эры, названное по имени его руководителя, зороастрийского священника (мобеда) Маздака. Движение это имело успех благодаря поддержке шаха Кавада (488—531), но затем шах увидел в нем угрозу для себя и решил с ним покончить. Первоначально он устроил религиозный диспут, а за ним в 528—529 годах последовало избиение маздакитов.

Кое-что напоминает, не правда ли? У нас тоже в 20-х годах сначала проводились внутрипартийные дискуссии, а потом партийные кадры стали истреблять уже безо всяких дискуссий. И занимался этим человек, чей любимый партийный псевдоним «Коба» очень похож на имя коварного шаха, жившего в VI веке. Кстати, вариант произношения имени этого шаха — Кобад.

Смуту после смерти Камбиза Персия пережила. После Кавада она была завоевана арабами, и на этом ее цикл кончился.

Теперь о Гитлере. Его соратник, Гиммлер, точно знал о себе, любимом, что он — новое воплощение Генриха Птицелова. Гитлер таких прямых заявлений не делал, но можно усмотреть некий намек в том, что роковой для себя план он назвал именем императора Барбароссы.

Фридрих I, известный под этим прозвищем, правил с 1152 по 1190 год и принадлежал к династии Гогенштауфенов, владевший землями в юго-западной Германии, т.е. представлял, как и Гитлер, немецкий юг. Начал он свое правление с закона об охране мира, как Гитлер — с чрезвычайного постановления «о защите народа и государства», поводом для которого послужил пожар Рейхстага. Но, главное, именно при Фридрихе I его империя стала именоваться «Священной». Таким образом, была осуществлена сакрализация самого государства — империи, т.е. воплощена в жизнь любимая идея Ю.Эволы. Впервые этот титул был использован Фридрихом I в 1157 году: «Мы по милости Божьей держим в своих руках управление Римом и всем миром и должны заботиться о благе Священной империи и божественного государства», — так говорилось в послании императора его дяде, епископу Оттону Фрейзингенскому, который как раз был теоретиком этой идеи и утверждал, что империя священна и без того, что императорскую корону формально возлагает на голову императора папа[91].

Притязания на мировое господство, как видим, были и у Барбароссы.

Или еще один эпизод. Противником Барбароссы был папа Александр III. Построенная в Ломбардии новая крепость была названа в его честь Алессандрией. В 1174 году Фридрих начал новый поход в Италию, который стал для него роковым с осады Алессандрии, служившей символом независимости и военной доблести Ломбардской лиги. Защитники города проявили невиданный героизм и стойко отбивали натиск немецких рыцарей. Затянувшаяся осада Алессандрии с военно-стратегической точки зрения, несомненно, явилась ошибкой Барбароссы. Было упущено время и понесен моральный ущерб[92].

Чем не Гитлер под Сталинградом? То же безумное упорство, та же «зацикленность» на городе, носящем ненавистное имя, желание во что бы то ни стало одержать символическую победу именно в этом месте и то же пренебрежение правилами военной стратегии. Шлиффен предупреждал, что нельзя сосредотачивать такие массы войск на столь малом пространстве. Армии Гитлера под Сталинградом просто напрашивались на окружение: их просьба была выполнена.

В 1176 году армия Барбароссы была разгромлена при Леньяно ополчением Ломбардской лиги. А в 1189 году император, отправившись в третий крестовый поход, утонул в небольшой горной речке Сельеф в Малой Азии.

Странно, что Гитлер, при всем своем суеверии, назвал свой план похода на Восток именем человека, поход которого в том же направлении закончился столь печально. Или он надеялся на закон компенсации? Но этот закон действует только при межциклических, а не при внутрициклических воплощениях.