Поверьте мне, принц, приготовьтесь к смерти. Вам и не приходится думать о защите. Тот, кто хочет вас погубить, сторонник правительства. Есть ли кто виновнее вас.» и т. д. 9 page

«Чтобы подвергнуться такому риску, чтобы среди опасностей сохранить полное хладнокровие и ясность взгляда, нужны высокие нравственные ка­чества и большое самопожертвование»^[101]. Роль таких лазутчиков почетна, и к ним вполне применимы слова Лаваренна: «Весьма печально, что название шпиона сопровождается всегда презрением, потому что в критических об­стоятельствах преданность интересам отечества побудит вполне честных граждан пробраться в неприятельский лагерь, чтобы узнать, что грозит сво­ей армии»^[102].

Лица той же категории, но занимающиеся шпионством в мирное, а не в военное время, подвергаются гораздо меньшей опасности, так как в случае поимки рискуют только попасть под суд и затем отсидеть более или менее продолжительный срок в тюрьме или крепости. Их деятельность нельзя на­звать почетной, но она не предосудительна, если только не основывается на предательстве, на злоупотреблении великодушными чувствами противника. «Я преклоняюсь перед офицером, который нанимается в качестве простого рабочего на постройку форта, чтобы ознакомиться с его положением; но я презираю того, который, заручившись доверием инженерного начальника, проникает в его управление, чтобы похитить план крепости. Солдат, проник­ший, хотя бы переодевшись, в неприятельский лагерь с опасностью для жиз­ни — храбрец. Но я считаю подлым того купца, который, живя много лет в чужом городе, злоупотребляет гостеприимством жителей, чтобы безнаказан­но передавать все своим соотечественникам»^[103].

Ко второй категории шпионов с нравственной точки зрения принадле­жат те лица, которые шпионничают не за и не против своего отечества, или те, которые занимаются этим делом хотя и на пользу своей родины, но не по чувству долга и патриотизму, а ради наживы. Если такие шпионы честно выполняют взятые на себя обязательства и не обманывают своих нанимате­лей, то ни в мирное, ни тем более в военное время их нельзя строго судить; можно не сочувствовать их конечной цели, т. е. корыстолюбию этих шпио­нов, но самая деятельность их не принадлежит к разряду бесчестных или позорных, если только, как и в предыдущем случае, она не основана на пре­дательстве.

Если же шпионы этой категории обманывают тех, у кого служат, то оче­видно, что они достойны лишь презрения.

Еще позорнее и преступнее деятельность шпионов третьей категории, т. е. лиц, служащих против своего отечества, на пользу врагам; никакими сооб­ражениями нельзя оправдать их гнусных поступков. Не лучше двойные шпи­оны, хотя бы они и не служили против своей родины.

К сожалению, число недобросовестных шпионов довольно значительно, и вот почему, быть может, не входя в подробное рассмотрите этого вопроса, общество огульно осуждает шпионов и относится к ним с нескрываемою брезгливостью. Впрочем, в критические минуты в настроении общества про­исходит перелом, и тогда оно справедливее оценивает их труд. Никому не придет в голову осуждать Фигнера за то, что он не раз являлся в Москве, занятой французами, и, вмешиваясь в толпы их, выведывал то, что ему нуж­но было; а между тем он в такие минуты в совершенстве разыгрывал роль лазутчика.

А кто кинет камнем в рядового Чембарского полка Рябова, который в минувшую войну переоделся китайцем и пробрался для разведки в район, занятый японцами, где был схвачен и расстрелян ими?

Австрийцы и пруссаки ненавидели Шульмейстера, знаменитого шпиона Наполеона I. Но мало-помалу негодование, возбуждавшееся в Германии при одном упоминании его имени, улеглось, а в 1853 г., когда умер Шульмейстер, Ферднанд Диффенбах посвятил ему безусловно симпатическое исследова­ние, называя его величайшим шпионом всех времен, своего рода гением.

Таковы шпионы с нравственной точки зрения. Что касается самого шпи­онства или, точнее говоря, тех лиц, которые прибегают к этому средству, то и по отношению к ним надо установить некоторую разницу в оценке в зависи­мости от времени, когда они пользуются услугами шпионов. «В военное вре­мя считаются позволительными различного рода военные хитрости и приме­нение необходимых способов к получению сведений о неприятеле и занима­емой им местности»¹. Поэтому шпионство не может быть вменено в вину или даже поставлено в укор лицам, прибегающим к нему. С принципиальной точ­ки оно, пожалуй, и безнравственно; но в таком случае безнравственна и са­мая война, а между тем почти весь цивилизованный мир считает ее явлением неизбежным. Бюжо вполне прав, утверждая, что шпионство ничуть не хуже, чем устройство засады; можно сказать даже, что второе гораздо преступнее первого, так как оно равносильно убийству из-за угла. Однако никто не осу­дит полководца, искусным образом организовавшего засаду; никто не назо­вет Блюхера безнравственным за то только, что он устроил засаду под Гайнау, трофеями которой были 1500 пленных и убитых.

А шпионство мирного времени, тайный сбор сведений и разоблачение секретов дружественной державы, разве оно может быть оправдано? На этот вопрос можно ответить только в отрицательном смысле. Но оно не делает чести только тому из двух соседних государств, которое первым прибегло к нему. Если одно правительство имеет неоспоримые доказательства, что дру­гое применяет по отношению к нему шпионство, то, сознавая свою ответ­ственность за безопасность страны и парода, оно обязано воспользоваться услугами шпионов, ибо в противном случае будет иметь меньше шансов на успех во время войны или купит этот успех ценой больших усилий и потерь. Общественное мнение почти единодушно осуждает не только государствен­ную измену, но и склонение иностранных должностных лиц к подобной из­мене. Спору нет — измена государству составляет гнусное и подлое преступ­ление; но относительно склонения к таковому поданных другого государ­ства, полагаем, что мнения моралистов нисколько изменились бы, если б они сами попали в роль лиц, ответственных за жизненные интересы страны.

Наполеон не раз жаловался в мирное время на попытки подкупа его чи­новников и вообще на шпионство, практиковавшееся другими державами; он утверждал, что такое средство позволительно только в военное время и по отношению лишь к неприятелю^[104]. На деле же он сам широко пользовался шпионством в период мира и, как видно из его переписки, очень много забо­тился о тщательной организации этого дела. К рассматриваемому вопросу вполне применима русская поговорка: «с волками жить, по-волчьи выть». Основываясь на таких соображениях и убедившись в пользе шпионства (хотя и поздно, лишь после удачных результатов применения его у противника) с 1871 г. французы обратили серьезное внимание на это дело и, судя по мыс­лям, высказываемым в их литературе, поставили себе задачей не только не отстать в этом отношении от будущих противников, но и превзойти их. «Вви­ду необходимости как для государства, так и для армии, знать все, что про­исходит у иноземцев или у противника, — говорят они, — надо признать бес­полезными и неуместными то искреннее или напускное негодование, кото­рое высказывается по поводу шпионства, и те громкие споры, которые воз­буждаются этим вопросом»^[105].

«Относительно преступлений, совершенных в пределах государственной территории, установился общий, никем не оспариваемый принцип, что в преследовании и наказании таких преступлений исключительно компетен­тна территориальная власть, простирающаяся в этом отношении одинако­вым образом, как на постоянных, туземных подданных, так и на временных иностранцев»³.

Итак, каждое государство имеет право наказывать шпионов, к какой бы национальности они ни принадлежали. Меры наказания за шпионство в мир­ное время, устанавливаемые различными законодательствами, далеко не оди­наковы; но в военное время шпионство всегда влечет за собою смертную казнь.

Ответственность за выдачу военных тайн и за шпионство указаны у нас в России для гражданских лиц в статьях 108, 111, 112, 113 из и 119 Уголовно­го Уложения, а для чинов военного ведомства — в приказе по военному ве­домству 1903 г., за № 79 и в статьях 243 и 271 кн. XXII С. В. П. 1869.

В нашем Уголовном уложении, Высочайше утвержденном 24 марта 1903 г., шпионство военного времени предусмотрено пунктом 6 ст. 108, в силу кото­рого «российский подданный, виновный в способствовании или благопри­ятствовании неприятелю в его военных или иных враждебных против Рос­сии действиях или против союзного с Россией по оружию иностранного го­сударства, если такое способствование или благоприятствование неприяте­лю заключалось в шпионстве, наказывается смертной казнью».

Согласно ст. 119 тому же наказанию за шпионство в военное время под­вергаются и виновные в том иностранцы во время пребывания в России.

Смертная казнь на общем основании совершается через повешение.

Шпионство в мирное время, под квалификацией государственной изме­ны, предусмотрено статьями 111, 112 и 113 того же Уголовного Уложения, притом для всех вообще лиц, без разделения на Российских подданных и иностранцев.

Статьей 111 определено, что «виновный в опубликовании или в сообще­нии правительству или агенту иностранного государства, не находящегося в войне с Россией, плана, рисунка, документа, копии с оных или сведения, которые заведомо долженствовали, в видах внешней безопасности России, хранятся в тайне от иностранного государства, наказывается каторгой на срок не свыше 8 лет». Для чинов военного ведомства за то же преступление определяется ссылка в каторжные работы на время от 12 до 15 лет.

В тех случаях, когда перечисленные данные были вверены виновному по службе, или получены по его служебному положению, или, наконец, если ему было объявлено воспрещение сообщать или публиковать их, то он нака­зывается срочной каторгой, т. е. на срок от 4 до 15 лет^[106]. Чины военного ведом­ства подлежат за сие ссылке в каторжные работы на время от 15 до 20 лет или без срока; если же виновный не мог не знать, что его преступление будет иметь особо вредные последствия для безопасности России, то он пригова­ривается к смертной казни.

Статьей 112 определено, что виновный в том, что без надлежащего разре­шения снял план или составил рисунок или описание российского укреп­ленного места или установленных района или эспланады оного, военного судна или иного военного сооружения, предназначенного для защиты стра­ны, наказывается заключением в тюрьме^[107], чины же военного ведомства — отдачей в исправительные арестантские отделения на срок от 1,5 до 3 лет.

Если же виновный имел ввиду сообщить свою работу государству, не находящемуся в войне с Россией, то он наказывается заключением в испра­вительном доме на срок не свыше 3 лет, а лица военного ведомства — каторж­ными работами от 4 до 8 лет.

Тем же наказаниям подвергаются лица, снявшие копии с вышеуказан­ных данных или получившие подобные копии.

Так как ловкий шпион, пробравшись, например, в крепость, может, не делая ни планов, ни рисунков, только по памяти, дать ценные о ней указания лицам, пославшим его, то во избежание этого статьей 113 определено, что все лица, проникшие без разрешения в российское укрепленное место, военное судно или иное военное сооружение, предназначенное для защиты страны, наказываются заключением в тюрьме^[108], а чины военного ведомства — отда­чей в исправительные арестанские отделения на время от 3 до 4 лет. Однако, чтобы не подвергать такой каре лиц, проникших в одно из перечисленных мест без разрешения, но не со злым намерением, а из пустого любопытства или по неосмотрительности, ст. 113 признает наличность преступления лишь в тех случаях, когда проникновение было достигнуто «скрыв свое звание, имя, подданство или национальность или посредством иных уловок»; по­добная же обстановка почти всегда служит приметой шпионства и доказа­тельством виновности обличенной в том личности.

Кроме вышеуказанных видов государственной измены, по нашим за­конам существует еще специальная военная измена, предусмотренная во­енно-уголовными законами. По их определению, «всякое нарушение обя­занностей службы с намерением способствовать или благоприятствовать неприятелю в военных или других враждебных его действиях признается государственной изменой», наказуемой смертной казнью и лишением всех прав состояния. Тому же наказанию подлежат неприятельские шпионы^[109].

Итак, по русским законам шпионство в военное время для всех винов­ных без исключений, а для чинов военного ведомства — и выдача в мирное время вверенных им по службе государственных тайн с явно вредными по­следствиями для России, влекут за собой смертную казнь. Все прочие виды шпионства в мирное время наказуются для лиц гражданских — от заключе­ния в тюрьме на 2 недели (minimum) до каторги на 15 лет (maximum), для лиц военного ведомства — от исправительных арестанских отделений на 1,5 года (minimum) до каторги без срока (maximum).

Особенность русского законодательства по сравнению с иностранным заключается в том, что:

1. У нас установлена ответственность различная для гражданского ве­домства и для военного: первая значительно мягче второй. Логичность этой меры ясна сама по себе.

2. В наших наказаниях за шпионство совершенно отсутствуют денеж­ные взыскания, которым отведено широкое место в законодательствах дру­гих европейских держав. Отсутствие денежной ответственности вполне ра­ционально, так как для состоятельного человека штраф малообременителен, а для человека, не имеющего никаких денежных средств, он заменяется дру­гим наказанием, сравнительно более тяжелым; в результате получается не­равномерная ответственность, короче — несправедливость.

Первоначальный, так сказать основной, закон против шпионства мирно­го времени издан во Франции значительно позже, чем в других государствах, именно 18 апреля 1886 г.; потому, вероятно, он до сих пор пересмотру не под­вергался, хотя французская пресса единодушно стоит за его переработку в смысле усилений наказаний, усматривая в этом единственное средство из­бавить Францию от той шпионской паутины, которой ее опутала Германия¹.

Все лица, прикосновенные к шпионству, разделены в нем на две катего­рии: служащих, которые выдают тайны, вверенные им по службе, и францу­зов или иностранцев, пытающихся разоблачить эти тайны. Для каждой ка­тегории определены особые наказания.

Всякий служащий, который обнародует, передаст или сообщит посто­роннему лицу, целиком или только частью, планы, бумаги или документы, вверенные или известные ему по службе и касающееся обороны территории или внешней безопасности государства, подлежит заключению в тюрьме на время от двух до пяти лет и денежному штрафу в размере от 1000 до 5000 франков (статья 1).

Всякое лицо, за исключением указанных в предыдущей статье, которое тем или иным путем добудет вышеупомянутые документы, бумаги или пла­ны и опубликует их передаст или сообщит постороннему лицу, целиком или только частью, наказуется заключением в тюрьме на срок от одного года до пяти лет и денежным штрафом в размере от 500 до 3000 франков (статья 2).

Всякое лицо, которое, не имея на то права, добудет вышеуказанные пла­ны или бумаги, подвергается тюремному заключению на срок от шести ме­сяцев до трех лет и денежному штрафу от 300 до 3000 франков (статья 3).

Всякое лицо, которое подложным именем и видом проникнет в крепость, укрепленный пункт, на государственное судно, в сухопутное или морское сооружение или которое будет снимать планы и производить рекогносци­ровки или собирать сведения, касающиеся обороны территории или безо­пасности государства, подвергается заключению в тюрьме на срок от одного года до пяти лет и штрафу в 1000—5000 франков (статья 5).

Лица, занимающиеся съемкой в ближайших окрестностях крепости или какого-либо сухопутного или морского сооружения (ближе одного мириа­метра, т. е. 9,5 верст), наказуются тюремным заключением на время от одно­го месяца до одного года и штрафом от 100 до 1000 франков (статья 6).

Наконец, всякое лицо, переходящее, с целью осмотра оборонительных сооружений, через ограды, палисады или другие преграды, устроенные на военной земле, заключается в тюрьму на срок от шести дней до шести меся­цев и подвергается штрафу в размере от 16 до 100 франков (статья 7).

Все вышеуказанные наказания могут быть сопряжены, по решению суда, с потерей всех или некоторых семейных, личных и по состоянию приобре­тенных прав и преимуществ на срок от пяти до десяти лет, с воспрещением жительства в определенных пунктах (стать 12).

Шпионство военного времени предусмотрено французским военно-уголовным законом, в двух статьях которого указано, кто считается шпионом и какому наказанию он подвергается.

Статья 206 гласит, что шпионом считается и подвергается смертной каз­ни с позорным лишением воинского звания:

1) Всякий военный, проникающий в крепость, укрепленный пункт, во­енное сооружение, лагерь, бивак или на квартиры армии для сбора каких-либо сведений в пользу неприятеля;

2) Всякий военный, доставляющий неприятелю какие-либо сведения, могущие повредить операциям французской армии или целости крепостей, укрепленных пунктов или других военных сооружений;

3) Всякий военный, заведомо укрывающий или способствующий укры­тию шпионов или противников, посланных на рекогносцировку.

На основании статьи 207, всякий неприятель, проникающий в переоде­том виде в одно из вышеозначенных мест, подвергается также смертной каз­ни, но без лишения воинского звания.

Германский закон о наказаниях, налагаемых за шпионство, переработан 18 лет тому назад и утвержден 3 июля 1893 г.

В отношении редакции, т. е. по вопросу об определении преступлений, он несколько сходен с нашим, хотя отличается меньшей определенностью.

На основании 1-й статьи его, всякий, кто передает или сообщает друго­му лицу бумаги, чертежи или какие-либо иные документы, содержание коих в тайне необходимо для обороны страны, если притом виновный знал, что подобным разглашением он может повредить внешней безопасности госу­дарства, подлежит заточению на срок не менее 2 лет и, смотря по обстоятель­ствам, штрафу до 15 000 марок. При наличии смягчающих вину обстоя­тельств указанное наказание может быть заменено заключением в крепости не менее как на 6 месяцев и штрафом до 10 000 марок.

Согласно статье II, за передачу тех же тайн с обдуманным намерением определяется заключение в тюрьме или крепости не более как на 5 лет; сверх того может быть наложен штраф в 5000 марок. Наказуется и покушение на преступление.

По статье III каждый, кто добудет или ознакомится с содержанием доку­ментов, указанных в статье 1, для передачи этого содержания третьим лицам с целью, чтобы сии последние воспользовались им во вред внешней безопас­ности государства, подвергается заточению до 10 лет и, смотря по обстоя­тельствам, штрафу в 10 000 марок.

Если же (статья IV) виновный не имел намерения, указанного в предыду­щей статье, то он наказуется заключением в тюрьме или крепости на 3 года; сверх того может быть наложен штраф в 5000 марок. При наличии смягчаю­щих обстоятельств наказание может быть ограничено одним штрафом. На­казуется и покушение на преступление.

По статье VIII лицо, проникшее в укрепленный пункт, в военно-сухопут­ные или морские сооружения, на военные корабли или суда, на опытные или маневренные поля, несмотря на явное воспрещение военных властей, под­вергается аресту или штрафу в 150 марок.

Шпионство в военное время предусмотрено в статье XI, в силу которой «виновный в сообщении неприятелю планов операций, крепостей или ук­репленных позиций; виновный в шпионстве в пользу противника, в приюте, сокрытии или поддержке неприятельских шпионов — наказуется бессроч­ным заточением».

В Австро-Венгрии по отношению к шпионам действуют уголовные за­коны, изданные 28 мая 1878 г.

Шпионство в военное время предусмотрено главой 3 (статьи 143—151) под названием «неверности», что вполне соответствует нашему определению государственной измены. Виновными в этом преступлении считаются сле­дующие лица: кто сообщает неприятелю военные операционные планы или планы лагерей, крепостей или каких-либо укрепленных мест; кто содействует неприятелю, стараясь поколебать верных лиц, принадлежащих к составу австро-венгерской армии; кто уведомляет неприятеля о расположении или движении армии и о местах, где происходят военные действия; кто принима­ет, сопровождает или укрывает неприятельских шпионов или отряды войск, отправленные для рекогносцировки, или в чем-либо, делом или словом, ока­зывает им содействие, и т. д. За подобные преступления австро-венгерские подданные подлежат пожизненному заключению в смирительном доме. В не­которых случаях закон допускает смягчение наказания при наличности уменьшающих вину обстоятельств. Что касается иностранцев, уличенных в шпионстве в военное время, то они, по определению австро-венгерского уло­жения, подлежат действию «международных военных законов».

Шпионство в мирное время рассмотрено в трех статьях (455, 456 и 458) главы XLI под названием «преступлений и проступков против армий». По этим статьям подлежат тюремному заключению на срок не более пяти лет и денежному штрафу в 4000 флоринов все лица, как австро-венгерские под­данные, так и иностранцы, которые: 1) обманным образом или хитростью добудут, для сообщения иностранному правительству, сведения, касающие­ся военного могущества или обороны Австро-Венгерской монархии; 2) раз­гласят путем печати сведения о расположении, передвижениях, силах и опе­рациях австро-венгерской армии, о положении крепостей или укреплений и о их вооружении или о других средствах нападения или обороны и т. д., если притом такое разглашение произведено вопреки состоявшемуся по сему вос­прещению или если виновный мог предусмотреть явный от сего вред для Австро-Венгерской империи.

Итак, австро-венгерские уголовные законы о шпионстве по определе­нию преступления весьма сходны с нашими, также как германские; по от­ношению же к строгости наказания они занимают середину между нашими и германскими, будучи мягче первых и суровее вторых.

В австро-венгерских уголовных законах о шпионстве упоминаются меж­ду прочим «международные военные законы». В чем же состоят эти после­дние? В сущности говоря, до сих пор нет никаких постановлений, соблюде­ние которых составляло бы не дело личного усмотрения военачальников, но их обязанность. Попытка регламентировать обычаи и правила войны была произведена, как известно, в 1874 г. на созванной по почину императора Алек­сандра II Брюссельской конференции. Но выработанный ею проект декла­рации не был утвержден и, следовательно, не получил силы закона. «Но тем не менее он должен быть признан наилучшим выражением правил и обычаев войны, которые могут теперь считаться обязательными. Авторитет Брюс­сельской декларации стоит выше всякого сомнения, ибо в составлении ее принимали участие как представители военной практики, так и дипломатии и науки»'.

Вопросу о шпионстве Брюссельская конференция посвятила сравнитель­но мало внимания. Он подробно разработан только в Полевых инструкциях для армий Соединенных Штатов, составленных профессором Либером по поручению президента Соединенных Штатов Линкольна во время амери­канской междоусобной войны^[110].

Как Брюссельская декларация, так и американские инструкции указы­вают прежде всего, кто именно должен считаться шпионом^[111]. Затем амери­канский закон определяет, что шпион может быть повешен независимо от того, удалось ли ему или нет исполнить поручение, данное ему неприятелем (статья 88). Согласно же статьи 20 Брюссельской декларации, «захвачен­ный на месте преступления шпион предается суду и наказывается по зако­нам, действующим в армии, которой он захвачен».

«Отсюда следует, что лазутчик не должен быть наказан суммарным по­рядком, без судебного разбирательства»^[112].

В нашем Положении о законах и обычаях сухопутной войны, составля­ющем приложение к ст. 1 Конвенции, подписанной в Гааге 17 июля 1899 г.^[113], также категорически указывается, что «лазутчик, пойманный на месте, не может быть наказан без предварительного суда».

Во время войны 1870— 1871 гг. французами был арестован мелочный тор­говец Арбине, шпионствовавший сначала в пользу пруссаков, а затем пы­тавшийся сыграть роль двойного шпиона. Получив уведомление об этом, г. де Серр телеграфировал генералу Кремеру: «Удостоверьтесь, при помощи гражданских властей, в личности и звании арестованного и прикажите рас­стрелять его сегодня же». За расстреляние шпиона (таковое ремесло Арбине было вполне доказано свидетельскими показаниями) без суда де Серр и Кремер были преданы 15 июля 1872 г. военному суду и приговорены каж­дый к тюремному заключению на один месяц «за смертоубийство по не­осторожности»³.

По определению американских законов, Брюссельской декларации и Гаагской конференции, лазутчик, исполнивший свою задачу и благополуч­но вернувшийся к своей армии, не может быть наказан, если впоследствии будет захвачен противником, но должен считаться военнопленным.

Вообще конференции старались смягчить участь лазутчиков. Высказы­валось даже пожелание, чтобы смертная казнь лазутчиков была заменена заключением их в крепости или тюрьме до окончания военных действий. Надо надеяться, что с течением времени подобный проект не останется в области благопожеланий и получит практическое осуществление.

В заключение остается заметить, что общепринятая строгость наказа­ний, которым подвергаются шпионы, служит еще одним доказательством крайнего вреда и опасности их занятий для одной стороны и, следовательно, несомненной пользы для другой, т. е. для своих войск. Понятно, что на шпи­онов не следует возлагать чрезмерных надежд: они никогда не заменят кава­лерию, но могут облегчить и дополнить все существующие приемы разведы­вания в военное время, а в мирное — они сами ничем не заменимы.

П. Ф. Рябиков

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ СЛУЖБА В МИРНОЕ И ВОЕННОЕ ВРЕМЯ