Глава 10. Как уже было отмечено выше, Вселенная огромна, и это ее свойство чрезвычайно действует на нервы, вследствие чего большинство людей

Как уже было отмечено выше, Вселенная огромна, и это ее свойство чрезвычайно действует на нервы, вследствие чего большинство людей, храня свой душевный покой, предпочитают не помнить о ее масштабах.

Многие охотно перебрались бы в обиталище поменьше, скроенное по их собственному вкусу. Собственно, очень многие жители Вселенной осуществляют это желание на практике.

Например, в некоей складке Восточного Галактического Рукава расположена крупная планета-лес Огларун, все «разумное» население которой испокон веку ютится в дикой тесноте на одном-единственном, довольно небольшом ореховом дереве. На его ветвях они рождаются, живут, влюбляются, вырезают на коре крохотные спекулятивные заявления о смысле жизни, тщете смерти и важности планирования семьи, порой ведут чрезвычайно мелкие войны… и в конце концов умирают, привязанные к труднодоступным ветвям на верхушке дерева.

Строго говоря, дерево покидают лишь те огларунцы, которых скидывают оттуда за гнусное преступление – размышления о возможности жизни на других деревьях (при условии, что неверен общепринятый взгляд на другие деревья как на галлюцинации, возникающие из-за злоупотребления оглаорехами).

Какими бы несообразными ни казались эти обычаи, в Галактике не найдется ни одной формы жизни, которая не грешила бы чем-то подобным (вся разница в степени). Вот почему Тотальный Вихрь так ужасен.

Когда вас помещают в Вихрь, перед вашими глазами на один-единственный миг предстает во всей своей целостности невообразимая бесконечность мира всего сущего, и где-то в ней мигает крохотный-крохотный огонек, микроскопическая точка на поверхности микроскопической точки, обозначающая ваше местоположение.

Серый, безрадостный пустырь простирался перед Зафодом. Ветер свирепо завывал в развалинах. Посреди пустыря возвышался стальной купол. Вот куда ему предстоит попасть, подумал Зафод. Это и есть Тотальный Вихрь.

Вдруг нечеловеческий вопль вырвался из купола, заглушил вой ветра и замер вдали. Зафод передернулся от страха.

– Что это? – пробормотал он.

– Запись голоса последней жертвы Вихря, – сказал Гарграварр. – Ее всегда проигрывают для того, кто на очереди. В некотором роде прелюдия.

– Да, звучит страшновато, – проговорил Зафод. – Не улизнуть ли нам в какое-нибудь уютное место, где можно спокойно все обдумать?

– Насколько я понимаю, – сказал Гарграварр, – я уже сейчас на какой-то пирушке. Вернее, мое тело. Оно часто без меня развлекается. Говорит, я ему мешаю. Представляете?

– Что означает вся эта история с вашим телом? – спросил Зафод, стремясь отдалить неизбежное.

– Оно… оно занято, – ответил Гарграварр неуверенно.

– У него что, завелся собственный разум? Последовала длинная пауза.

– Должен заметить, что ваши слова представляются мне в высшей степени бестактными, – сказал наконец голос.

Зафод пролепетал какое-то извинение.

– Ладно, забудем об этом. – В голосе Гарграварра звучала неизбывная горечь. – Дело в том, что мы решили пожить врозь, проверить свои чувства. Увы, все это может кончиться разводом.

Зафод пробурчал нечто невнятное.

– Мы, видимо, не очень-то подходили друг другу. Эти вечные споры о сексе и рыбалке! Мы пробовали сочетать одно с другим, но ничего хорошего не выходило. А теперь оно не впускает меня. Не желает меня видеть…

В воздухе повисла трагическая пауза.

– Оно говорит, что я вечно в сомнениях, вечно на распутье. Я как-то заметил, что распутье лучше, чем распутство, а оно сказало, что подобные шутки в одно ухо входят, в другое выходят. Так я лишился тела и теперь вынужден работать хранителем Тотального Вихря. Ведь на эту планету никогда не ступит ничья нога. Жертвы Вихря, естественно, не в счет.

– Вот как?

– Если хотите, я расскажу вам эту историю.

– Э-э… – протянул Зафод.

– Слушайте. Много лет назад это была счастливая, процветающая планета. Люди, города, магазины – обычный мир, каких много. Разве что на центральных улицах было несколько больше обувных магазинов, чем может показаться необходимым, и число их продолжало увеличиваться. Но чем больше появлялось обувных магазинов, тем больше приходилось выпускать обуви и тем хуже становилось ее качество. С другой стороны, чем быстрее снашивалась обувь, тем чаще приходилось ее покупать, и магазины плодились еще стремительнее. Наконец вся экономика планеты перешагнула рубеж, когда стало невозможно строить что-либо, кроме обувных магазинов. В результате – полный крах, разруха, голод. Большая часть населения вымерла. Немногие уцелевшие постепенно превратились в птиц – одну из них вы видели, – которые прокляли свои ноги и землю, дали обет никогда не ступать на поверхность планеты. Злосчастный жребий! Идемте, я должен препроводить вас к Вихрю.

Зафод, спотыкаясь, двинулся через пустырь. В этот момент до них снова донесся вопль ужаса. Библброкс содрогнулся.

– Что же с ним делают? – прошептал он.

– Ему просто показывают Вселенную, – сказал Гарграварр. – Вселенную во всей ее бесконечности. Бесчисленные светила, неизмеримые расстояния – и ты, невидимая песчинка на невидимой же пылинке, бесконечно малая и ничтожная.

– Но-но. Я – Зафод Библброкс, – сказал Зафод, собирая воедино ошметки своей гордости.

Они подошли к стальному куполу. Открылась дверь в маленькую темную кабинку.

– Входите, – сказал Гарграварр.

– Что, уже? – Зафод поежился.

– Пора.

Зафод опасливо заглянул внутрь. Кабинка была тесной, на одного человека, не больше.

– Что-то на Вихрь не похоже, – заметил Зафод.

– Это лифт. Входите.

Зафод шагнул вперед, и лифт начал опускаться. Наконец двери открылись, и Зафод вышел в небольшую, обитую стальными листами комнату. В дальнем углу стоял вертикальный ящик высотой в человеческий рост. Толстый кабель соединял ящик с множеством каких-то приборов.

– Это он? – спросил Зафод. – В него и влезать?

– Увы…

Зафод открыл дверцу ящика и вошел в него. Раздался щелчок, и перед Зафодом предстала Вселенная.