Переступить порог

После окончания школы «Горная страна» я снова отправилась на ранчо к тете Энн. Я вернулась в знакомые места, к знакомым людям, где выполняла знакомую работу, — мне было хорошо и спокойно, и ничто меня не тревожило. Вскоре после прибытия я получила письмо от мамы:

Дорогая Темпл!

Рада узнать, что у кобылы тети Энн родился жеребенок. Погладь его от меня. Должна заметить, клеймение, судя по твоему описанию, — весьма неприятная процедура. Думаю, я бы с этим не спра­вилась.

Знаешь, я много думала о нашем с тобой разговоре о любви, помнишь? Я спра­шивала себя, возможно ли вообще объяс­нить на бумаге, что такое любовь. Мне кажется, любовь проявляется прежде всего в стремлении к развитию и совершенство-

12!

ванию — касается ли это любимого чело­века или отношения к какому-то предме­ту. Прежде всего каждый хочет разви­ваться сам и для этого создает разные символы. Вспомни свой станок. Вначале ты использовала его, потому что скучала и тосковала по ранчо. Затем, когда ты вло­жила в него собственные силы, он начал восприниматься как символ зрелости, которую ты обрела на Западе, — символ шага за порог. Желание расти — это и есть любовь к себе, к лучшей части себя. Для тебя эта любовь символизируется станком (так же, как и потребность в физических проявлениях любви). Научив­шись любить себя, человек распознает тот же инстинкт в других и хочет помочь им, чтобы они тоже научились расти и пере­шагнули свой порог. Когда человек вклады­вает силы в чье-то развитие, этот «кто-то» или это «что-то» начинает отчасти как бы принадлежать ему — так возника­ет привязанность. Ты чувствуешь ранчо своим, потому что работала на нем. Так же и я чувствую своим наш дом, потому что здесь трудилась. Нам было бы невыно­симо видеть, как гибнут эти места, пото­му что мы их любим. Точно так же в людях возникает привязанность друг к дру­гу. Я люблю тебя, потому что в тебя вло­жена очень большая часть меня, и хочу, чтобы ты росла и развивалась. Но что ты чувствуешь ко мне?

Здесь есть разница. Люди — существа одушевленные и способные на отклик.

Неодушевленные предметы не могут пого­ворить с тобой или тебя обнять. Все, что в них есть, — грубая материя, наша энер­гия и воображение. Единственное их значе­ние — то, которое мы в них вкладываем. А человек — не символ для личного пользова­ния, не воплощение наших стремлений и усилий; он — живой и отвечает нам. И его ответ не всегда нам нравится. Быть может, он реагирует совсем не так, как мы ожидали. Однако у человека есть душа — душа, в которую, как и в нашу душу, заложено стремление к совершен­ству. Каждый человек уникален, как ты и я. За все эпохи существования мира на свет не появится двух одинаковых людей. То же самое, возразишь ты, можно ска­зать о снежинках или о котятах; но в уникальности человека кроется нечто большее. Мы умеем мечтать и стремиться к цели. У меня и у тебя есть своя мечта о совершенстве; мы делимся друг с другом своими мечтами и учимся друг у друга, вместе трудимся над исполнением своих желаний — вот так и возникает привя­занность. Мы не только любим, но и люби­мы в ответ. Неодушевленные предметы не могут тебя любить, любовь животных очень ограниченна, но люди способны глубо­ко привязываться друг к другу. Любовь — не только то особое чувство между муж­чиной и женщиной, которое чаще всего именуют этим словом. Бывает, что ты просто интересуешься другим человеком, прислушиваешься к его мнению, учишься у

него, и вдруг понимаешь, что он тебе небезразличен, и что, случись с ним что-нибудь, тебе станет горько и одиноко...

Милая мама! Добрая, любящая, неизменно дели­катная... Но я понимала, что она имеет в виду, гово­ря о принципиальных различиях между котенком или снежинкой и человеком: мама никак не могла примириться с моим станком. Школьные психологи немало потрудились, убеждая ее, что станок — вред­ная и опасная штука. Возникшее между нами раз­ногласие еще более побуждало меня искать доказа­тельство того, что станок может помочь и другим людям. Такая помощь возможна, полагала я, это не просто моя болезненная выдумка. Это — реальность!

В начале осени, вскоре после возвращения с ран­чо, я поступила в колледж. Вечно буду благодарна тем, кто выбрал для меня маленький колледж! В большом университете, среди множества зданий и тысяч студентов, я бы просто потерялась. Здесь же я скоро заслужила репутацию лучшего в кампусе «взломщика» (не раз мне приходилось открывать двери для друзей, забывших ключи), а со временем у меня появились близкие друзья.

По счастью, колледж находился недалеко от шко­лы «Горная страна». Мистер Карлок, мой вечный спаситель, всегда был рядом и подбадривал меня. Когда я рассказала ему об утомительных спорах с психологами и с мамой из-за моей пресс-машины, он дал мне мудрый совет:

— Сделай так: построй новую модель и проведи серию экспериментов на своих товарищах-студентах. Подобным образом мы и выясним, в самом ли деле эта штука оказывает расслабляющее действие, или это тебе только кажется.

— Отлично. С чего начнем? — отозвалась я.

— Начнем с тебя, Темпл, — твердо ответил мис­
тер Карлок и тут же улыбнулся. — Если хочешь
доказать свою теорию, тебе придется серьезно
заняться математикой, почитать научные статьи в
библиотеке и произвести кое-какие исследования.

Я последовала его совету и много дней провела в библиотеке, где копалась в каталогах и ломала голо­ву над сложными статьями в технических журналах. Каждые субботу и воскресенье мистер Карлок открывал для меня свою мастерскую — там я рабо­тала над пресс-машиной.

Он пробудил во мне интерес к науке и направил мое увлечение в конструктивное русло. Теперь я часами сидела в библиотеке, просматривая всё, что могла найти, о том, как воздействие на один сенсор­ный канал может влиять на восприятие через другие сенсорные каналы. К своему удивлению, я обнару­жила, что существует целое научное направление, занимающееся так называемым сенсорным взаимо­действием. Разумеется, мои студенческие работы вскоре были посвящены именно сенсорному взаимо­действию и описанию экспериментов с пресс-маши­ной. Результаты экспериментов показали, что стиму­ляция давлением влияет на слуховой порог.

После долгих трудов и поисков на свет появился АКВОНС: Аппарат Контролируемого Воздействия на Нервную Систему. Это устройство с панелями, обитыми войлоком, выглядело «кадиллаком» по сравнению с моим первым «спартанским» станком. Но преподаватели и психологи в колледже, воспи­танные на фрейдистской школе мышления, не виде­ли в моей пресс-машине ничего, кроме отражения неких сексуальных комплексов. Это заставляло меня чувствовать какую-то непонятную вину.

Однако я видела, что на практике моя машина не так уж плоха. В колледже я сделала большой шаг вперед в установлении общения с людьми и полага­ла, что обязана этим прорывом своей незаслуженно опороченной пресс-машине. Благодаря ей я научи­лась мягкости и сочувствию, смогла понять, что мягкость и слабость — не одно и то же. Постепенно я обретала навыки чувствования.

Два исследования аутичных взрослых с высоким уровнем развития интеллекта показали, что главным их недостатком была неспособность к сопережива­нию. Один из них прямо написал, что окружающие ему не нужны и не интересны. Другие молодые люди, вышедшие из состояния выраженного аутиз­ма, также испытывали трудности в отношениях с людьми. Один из них написал: «Я был тем, что называется „бесчувственный", — не умел ни прини­мать, ни дарить любовь. Я отталкивал от себя людей и отвергал их симпатию. И сейчас отношения с окружающими остаются для меня проблемой. Вещи нравятся мне больше людей; заботиться же о других людях мне совсем не хочется». Джулз Р. Бемпорад из Медицинской школы в Гарварде так описывает одного аутичного взрослого: «Порой кажется, что Джерри способен интеллектуально осознать, что чув­ствуют другие, но бессознательно поставить себя на место другого он не может».

Мягкое давление пресс-машины постепенно учи­ло меня сопереживать окружающим. Я писала в дневнике: «Детей следовало бы учить быть мягкими. Меня не научили этому вовремя — приходится навер­стывать теперь. Пресс-машина дает мне такое чув­ство, как будто мама держит меня на руках, ласкает и баюкает... Мне трудно об этом писать, но расска-

126

зать о своем чувстве значит признать его существо­вание».

Эксперименты на детенышах обезьян показали, что малыш, не получавший в детстве достаточно ласки, с возрастом оказывается менее способным к привязанности. Похоже, любить можно научиться только если любят тебя. Исследования на животных показали также, что приятная тактильная стимуля­ция вызывает в центральной нервной системе опре­деленные биохимические изменения. Возможно, регулярное использование пресс-машины помогло бы мне избавиться от биохимических нарушений, от которых я страдала, будучи лишена приятной так­тильной стимуляции в раннем возрасте. Возможно также, что холодность и сухость аутичных взрослых напрямую связана с тем, что, будучи детьми, они избегали объятий и вообще внешних проявлений любви со стороны взрослых. Однако я подчеркиваю, и готова подчеркивать снова и снова: пресс-машина ни в коем случае не может считаться панацеей для всех аутичных детей!

Новый станок сдавливал меня более мягко, одна­ко сопротивляться ему было невозможно. Мягкое давление оказывало большее воздействие. Благодаря привычке преодолевать первоначальный дискомфорт при использовании станка и еще более благодаря тому, что в станке я всегда контролировала силу давления, я наконец научилась терпеть короткий физический контакт с людьми: пожимать руку или не отшатываться, когда меня хлопали по плечу.

Хотя я и понимала все выгоды станка, но по-прежнему боялась его. Окружающие видели в моей машине какой-то сексуальный подтекст, и это меня смущало. Однако вскоре я поняла, что переношу на машину другие свои страхи — более серьезные и

реальные. Я поняла, что хотя психологи и ищут в моей машине сексуальный смысл, на самом деле она «никак не виновата» в моих мыслях и фантазиях. Станок просто помогает мне осознать и выразить мои сокровенные стремления: он не более ответ­ствен за мои мысли, чем проигрыватель — за музы­ку, записанную на пластинке.

Я чувствовала, что если сумею доказать полез­ность станка другим, то и сама крепче поверю в свои силы. Станок позволял мне заглянуть глубоко внутрь себя; я больше не ощущала необходимости защищаться от него или как-то рационализировать свои чувства. С раннего детства я мечтала о «вол­шебной» машине, приносящей покой. И даже в том раннем возрасте догадывалась, что моя машина — какой бы она ни была — поможет мне понять себя и мир и достичь неведомых другим сфер бытия. Уже тогда я спрашивала себя: не впаду ли в зависимость от этой машины?

Я поверила в свой станок — и создала его. Я нау­чилась держать себя в руках и не бороться с воздей­ствием станка. Когда я прекращала сопротивление и расслаблялась, станок смягчал и успокаивал меня.

Результаты тестов, проведенных на других людях, показали, что пресс-машина во многих случаях понижает активность обмена веществ в организме. Из 40 обычных студентов колледжа 60% сообщили, что пресс-машина доставляет им приятные ощуще­ния и помогает расслабиться. Пресс-машина обеспе­чивает давление на участки тела, наиболее чувстви­тельные для вызова «рефлекса кожного давления». Некоторые замечали, что пресс-машина оказывает расслабляющий эффект в течение 10-15 минут, а затем начинает раздражать. Очевидно, это оптималь­ный уровень стимуляции. Выяснилось также, что

пресс-машина менее эффективна в жаркие дни или, наоборот, когда в комнате холодно.

Итак, увлечение станком помогало не только мне: моя машина способствовала расслаблению 60% из 40 студентов, принимавших участие в эксперименте. Я ощутила, что мое увлечение вполне оправданно.

В настоящее время пресс-машина постоянно используется в клиниках для коррекционного воз­действия на аутичных и гиперактивных детей и взрослых. Лорна Кинг, педагог и директор Центра исследований нервного развития в Финиксе, штат Аризона, полагает, что это устройство способствует устранению гиперактивности. Она сообщает, что на следующий день после 20-минутного сеанса гипер­активный взрослый и чувствует, и ведет себя гораздо спокойнее. Хотя Лорна Кинг добилась немалых успехов, применяя в работе с аутичными детьми метод сенсорной интеграции, тем не менее она никогда не навязывает ребенку стимуляцию. Силь­ное давление, вестибулярная и тактильная стимуля­ции призваны помочь поврежденной нервной систе­ме восстановить себя. Сенсорная стимуляция направлена на образование новых нейронных свя­зей. Крысы, растущие среди множества предметов-стимулов — игрушек, лесенок и т. д., — впослед­ствии показывали более сильное развитие нейронов мозга, чем крысы, выросшие в обычных лаборатор­ных клетках. Вестибулярная стимуляция, кроме того, ускоряет созревание нервной системы. У собак, подвергавшихся вестибулярной и тактильной сти­муляции, были обнаружены более крупные, по срав­нению с контрольной группой, вестибулярные нейроны.

Другой моей фиксацией, перенесенной из школы в колледж, стала символизация двери. Проходя через

дверь, я как бы проигрывала принятое решение: например, решение закончить школу и поступить в колледж. Проход сквозь материальную дверь превра­щал абстрактное решение в реальное. Мои двери символически обозначали отрезки на пути по кори­дору времени. Я мыслила визуально и не могла представить себе эту абстрактную идею иначе чем с помощью зримых образов.

После двух лет учебы в колледже я вновь начала задумываться о будущем — об окончании колледжа и поступлении в вуз. Чтобы эмоционально подгото­виться к этому и сделать символический шаг в буду­щее, я снова стала искать подходящую дверь. Двер­ца, открывающаяся на крышу спального корпуса, означала выход на новую территорию. Разумеется, лазить на крышу было запрещено — но это только придавало действию дополнительный символичес­кий смысл. «Ни одно стоящее дело не обходится без риска», — думала я. Если бы на крышу можно было лазить спокойно и не скрываясь, мой символ поте­рял бы значимость. Этими походами на крышу я в первый раз сознательно нарушила правила колледжа. Меня оправдывало лишь то, что без такого поступка будущее окончание колледжа и высшая школа так и не превратились бы для меня в реальность.

Снова, как в школе, я открыла запретную дверь. Я высунула голову, затем выбралась на крышу цели­ком. Снаружи было сыро и ветрено. Из разорванных облаков, осветив окрестности, выглянула луна.

До самого окончания колледжа я укрепляла свои решения относительно будущего с помощью этой двери. Дверца на крышу превратилась в удобный символ для сложных идей и труднообъяснимых чувств. В школе, перешагнув порог смотровой ком­наты, я начала лучше учиться. Открыть дверь озна-

чало для меня как бы подписать контракт, где я обя­зуюсь стать лучше. Дверь превращала мои решения в реальность.

Я не сомневаюсь, что именно станок и символи­ческая дверь помогали мне в моих научных изыска­ниях и в отношениях с людьми. А с последним по-прежнему были проблемы. Некоторые студенты называли меня «женщина-ястреб». Многие не хотели со мной общаться, даже когда я модно одевалась. Я не могла понять, что делаю не так. Сделать большой шаг вперед в отношениях с окружающими помогло мне участие в работе над «Вороньим обозрением» — нашим самодеятельным спектаклем. Вспоминая ран­ние школьные годы, когда мое общение с товарища­ми ограничивалось стычками и потасовками, я виде­ла, что сделала огромный шаг вперед. Именно я сколотила и раскрасила едва ли не половину всех декораций. Соученики уважали меня за творческие способности. Я узнала, что наладить контакт с чело­веком легче, когда мы вместе заняты каким-то инте­ресующим нас делом.

Летом своего первого года в колледже я работала в больнице для детей с эмоциональными проблема­ми. Там я познакомилась с семилетним Джейком. Он заинтересовал меня: в нем я увидела свои черты. Как я в детстве забиралась под покрывало и обкла­дывала себя подушками, так и он даже в самые жар­кие дни ходил, завернувшись в одеяло. Хотя Джейка и не считали аутичным ребенком, определенные аутистические черты у него, безусловно, были. Боль­шую часть времени он не обращал внимания на дру­гих людей: не смотрел на них и к ним не прислуши­вался. Его привлекали только механизмы. Он умел говорить, но в ответ на требования типа: «Сядь, Джейк!» часто кричал или визжал. В то лето я про-

Ш

вела с ним много времени. Мы разговаривали о механизмах, и я, открывая дверь в тайный мир Джейка, чувствовала себя в роли мистера Карлока. Иногда мне удавалось привлечь его внимание к людям, но для этого требовалась долгая предвари­тельная беседа о всяких механических приспособле­ниях. Иначе Джейк вообще отказывался разгова­ривать.

Как правило, специалисты отказываются поощ­рять фиксации. Однако многие фиксации у детей аутичного типа необходимы им, чтобы уменьшать излишнее напряжение нервной системы. Концентра­ция на своем увлечении позволяет заблокировать воздействие других стимулов, с которыми такой ребенок справиться не может. Как известно, моно­тонная стимуляция способна успокоить при волне­нии и обычного человека.

К сожалению, многие специалисты и люди, изу­чавшие психологию, уверены, что потакание фикса­циям может нанести ребенку непоправимый вред. Я не думаю, что это всегда верно. Фиксация есть про­сто увлечение или привычка «в превосходной степе­ни». Пока увлечение не выходит за пределы нормы, его называют упрямством; когда же оно захватывает ребенка целиком, к нему приклеивается ярлык «фиксация». Однако определенные увлечения полез­ны. А упрямство — оборотная сторона настойчивос­ти, необходимой в достижении целей. Привычки и увлечения аутичных людей те же, что у нормальных, но у первых некоторые привычки и увлечения выхо­дят за рамки обычного.

Помню, что в детстве болезненная стимуляция была мне в каком-то смысле приятна. Очевидно, то же ощущают дети, причиняющие себе боль. Возмож­но, их аутостимуляцию можно направить в более

позитивное, не столь саморазрушительное русло. Не исключено, что таким детям могла бы помочь моя машина. Быть может, научившись получать удоволь­ствие от пресс-машины, ребенок перестанет, напри­мер, кусать себя за пальцы. Недавние исследования на животных показали, что аутостимуляция и стере­отипное поведение уменьшают у них нездоровое возбуждение.

Стереотипное поведение снижает уровень корти-зола (гормона стресса). У аутичных детей сверх­активная нервная система. Симптомы аутизма и сенсорной депривации схожи. Сенсорно депривиро-ванные люди и животные также обладают сверхчув­ствительной нервной системой и как результат — пониженным порогом чувствительности к сенсор­ным стимулам. При использовании пресс-машины ребенок, возможно, узнает, что существует интен­сивная, и вместе с тем приятная стимуляция. Кон­струкция станка такова, что ощущения при его использовании во многом похожи на ощущения от ласковых объятий — поэтому, привыкнув к машине, ребенок будет легче принимать ласку от людей. Первым шагом станет привязанность к машине, вто­рым — привязанность к человеку. Этот первый шаг важен, так как станок, в отличие от человека, подда­ется контролю ребенка.

Если же ребенок наносит себе физический вред, его, конечно, следует остановить. Но другие типы фиксаций не всегда нуждаются в искоренении. Иногда с их помощью можно установить контакт с ребенком, как в случае Джейка. Вполне возможно превратить негативное действие в позитивное. Думаю, моя пресс-машина могла бы оказать Джейку огромную помощь.

Недавно я стала переписываться со взрослой аутичной женщиной, страдающей неконтролируемы­ми приступами ярости. В ее письмах ясно сквозит жажда тактильной стимуляции. В описаниях она использует «тактильные» выражения: «мягкий», «пушистый» и т. п. Ее привлекла идея пресс-маши­ны. Возможно, моя машина сможет помочь и ей.

Однако в то время использование пресс-машины превратилось в предмет постоянных пререканий с родственниками, друзьями и психотерапевтами. У меня даже пытались ее отобрать. В конечном счете они причинили мне реальный вред: у меня развился комплекс вины — как будто в моей машине было что-то грязное и недозволенное. Немало лет потре­бовалось мне, чтобы преодолеть эти чувства и при­нять свою машину полностью.

С другой стороны, чем больше окружающие воз­мущались моей машиной, тем сильнее росло мое стремление доказать, что она приносит практичес­кую пользу. Именно их неодобрение заставило меня направить свое увлечение в конструктивное русло.

Все два года в колледже сопровождал меня и сим­вол двери. Свои страхи перед будущим я поверяла дневнику. Я не знала, готова ли к дальнейшему дви­жению вперед, однако с нетерпением ждала «следу­ющей двери» и перехода к новому опыту. В коллед­же я порой чувствовала себя, как в тюрьме. В каком-то смысле это так и было — только колледж был тут не при чем. Разумеется, я стремилась учить­ся, развивать самоконтроль, налаживать отношения с людьми, готовилась сделать следующий шаг к сво­боде и к будущему. Однако жизнь двигалась по кру­гу, и я понимала, что прошлое нельзя оставить поза­ди. Дверца на крышу колледжа — лишь распростра­нение на новую ситуацию прежнего символа, най-

денного в Вороньем Гнезде в «Горной стране». Этот символ был связан в моем сознании с вхождением в жизнь и общение. А станок — способ больше узнать о собственных эмоциях. «Жить» и «учиться» — эти понятия неразделимы, и лишь вместе они дают полноту.

Учеба в колледже подходила к концу. Близились выпускные экзамены. Я старательно занималась, делала большие успехи в отношениях с товарищами и уже чувствовала возникновение в себе внутренней гармонии. Одно из последних моих сочинений, написанных на семинаре по семье и браку, ярко иллюстрирует мои страхи, надежды и мечты

Итак, от меня требуется сочинение на тему: «Чего я жду от брака?» Я могу «на­катать» две страницы теоретических рас­суждений, а могу написать правду о себе. Думаю, глупо будет переводить бумагу на приглаженную чушь — Вы же прекрасно поймете, что это чушь и что я так не думаю. Я не стремлюсь воплотить в жизнь теоретическую идею брака: в конце кон­цов, теории — это одно, а жизнь — совсем другое. Не знаю, стоит ли мне писать о том, что я чувствую на самом деле, — это всегда рискованно. Много раз я откры­вала другим свои секреты, а назавтра они, искаженные и перевранные, разлетались по всему кампусу, и мне хотелось провалиться сквозь землю. Но если я не смогу поверить Вам, то, наверное, не научусь доверять никогда и никому. Поэтому я решилась рассказать правду. Буду очень благодарна, если после прочтения Вы вернете это сочи-

нение мне назад или уничтожите, чтобы мои «военные тайны» не могли попасть в руки людей, для которых они не предназна­чены. А ТЕПЕРЬ ВНИМАНИЕ!

Я родилась на этой планете, чтобы создать устройство или разработать метод, которые помогли бы людям взгля­нуть на себя и научиться доброте и мяг­кости. Для меня это очень важно, потому что мне самой, чтобы научиться сопере­живать другим, понадобилось такое устройство. Всю жизнь я мечтала о том, как изобрету машину, которая научит меня быть мягкой и нежной, — и наконец создала модель, взяв за образец станок для скота.

С самого детства и почти до настоя­щего времени (это изменилось всего не­сколько лет назад) машины интересовали меня больше людей. Я закрывалась от всех и до четырех лет даже ни с кем не разго­варивала. Для такого состояния есть высо­коученое название — аутизм. Я и сейчас увлекаюсь машинами — особенно механиз­мами, которые каким-либо образом помо­гают мне взаимодействовать с людьми.

Благодаря использованию станка, о котором я размышляла с раннего детства, я научилась чувствовать. В школе, вместо того чтобы заниматься, я часами приду­мывала свою чудесную машину. Учиться мне было неинтересно, пока я не поняла, что для создания машины, которой мне так не хватало в детстве, нужны знания.

Вы, возможно, спросите: какое отноше­ние все эти рассуждения имеют к моим жизненным целям? Огромное! Не знаю, Бог, случай или что-нибудь еще, но мой генный набор оказался созданным таким, каков он есть; а затем произошло нечто, разъеди­нившее в моем мозгу «провода», отвечаю­щие за привязанность к матери и другим любящим людям. Только став взрослой и многому научившись, я сумела восстано­вить эту связь. Возможно, Бог или судьба хотели, чтобы, стремясь помочь себе, я открыла способ оказывать помощь и дру­гим. Ведь по-настоящему проверить, действует ли мое изобретение, я могла лишь одним способом — испытать его на себе.

Даже сейчас, уже сконструировав и используя пресс-машину, я порой чувствую к ней неприязнь и страх. Само ощущение давления приятно, но чувства, которые оно вызывает, зачастую болезненны. Мне до сих пор трудно принять собственные эмоции. Больше всего я боюсь, что чувства возьмут надо мной верх, и я уже не буду хозяйкой собственной судьбы. Вот почему меня пугает замужество. Для меня гораздо важнее разработать свой метод и помочь страдающим людям, чем выйти замуж и «быть, как все». В семье женщина — всег­да подчиненная сторона. Я еще не видела семьи, которую могла бы считать для себя образцом. Если я смогу выйти замуж, то только если и я, и мой муж будем зани­маться наукой.

К сожалению, в обществе до сих пор существует предрассудок против женщин. Это заметно даже в нашем кампусе. Руко­водство относится к своим подчиненным-женщинам, как к каким-то тупицам. Женщин не уважают. Может быть, имен­но такое пренебрежительное отношение заставляет меня отказаться от брака и от интимных отношений.

Хочу подчеркнуть: моя пресс-машина создана не для того, чтобы подчинить человека какому-то учению, предлагаемому обществом; она призвана помочь человеку разобраться в собственной душе и прийти в согласие с самим собой, может быть, даже приблизить его к Богу и научить думать не только о своей выгоде. Я не ищу ни известности, ни денег. Если бы для того, чтобы мое изобретение использова­лось во всем мире, мне пришлось отдать машину и все возможные выгоды от нее в руки чужих людей, я бы сделала это без колебаний.

Но увы! Я не хочу, подобно Б. Ф. Скин-неру в его книге «Уолден-2»¹, становиться рабом своей идеи, особенно сейчас, пока она еще никому не известна. Только когда она заслужит признание, я смогу с чистой совестью наслаждаться жизнью. Если бы

¹ Скиннер Б. Ф. — известный американский психолог, представитель школы бихевиоризма. В своей книге-утопии «Уолден-2» описал «иде­альное» общественное устройство, основанное на принципах «научной психологии». Название «Уолден-2» представляет собой аллюзию на на­звание популярной книги Торо Г. Д. «Уодден, или жизнь в лесу» (1854 г.), в которой также представлена концепция жизни, альтерна­тивная «цивилизации потребления». — Прим. ред.-консулы».

не эта идея, осветившая всю мою жизнь, я была бы ничем. Только ради ее воплощения я старательно училась в школе. И сейчас я порой расстраиваюсь от того, что мне не всегда хватает необходимых для работы математических знаний.

Что ж, мистер Вебер, мое сочинение подходит к концу. Я могла бы написать две страницы гладкой, отлично оформлен­ной чуши, а написала три страницы правды. Сбивчивой, неряшливой, с кучей ошибок, но — правды. Эта тема важна для меня, и я не хочу прятаться за пусты­ми словами. Надеюсь, я не зря доверилась Вам, и Вы не станете ни с кем обсуждать мое сочинение.

Мистер Вебер написал внизу: «Отлично! Спасибо. Вы, как всегда, идете своим путем. Я верю, что с такими задатками Вы добьетесь своей цели».

Вот и пришел великий день! Выпуск 1970 года. Звание бакалавра по психологии и Салютующей¹ класса.

Настало время открыть дверь, ведущую в буду­щее. Я поднялась по лестнице колледжа и стояла перед новым порогом — порогом высшей школы.

После торжественной выпускной церемонии я в последний раз поднялась на крышу — на этот раз не таясь и не опасаясь наказания. Я укрепила на кры­ше библиотеки символ, напоминающий о преодоле-

¹ Салютующая/Салютующий (в оригинале Salutatorian). Почетное звание в учебных заведениях США, присваемое перед выпуском за достиже­ние второго места по успеваемости (устанавливается обычно по сред­нему баллу оценок). — Прим. перев.

i39

нии еще одного жизненного порога, — металличес­кий диск, украшенный надписью: «Saxum. Atrium. Culmen». В очень приблизительном переводе это означает: «Преодолей все препятствия на пути к вер­шине». Я поднялась по одной лестнице и готова была начать восхождение по следующей.

Слово «выпуск» означало для меня новое начало. Выход на крышу — символ поступления в вуз. В память о моем достижении мама подарила мне золо­той медальон с надписью: «Перешагни порог».