Северный крест[136] и Берег Плиоценского периода

Вдруг Кампанелла, заикаясь, будто, наконец, решился произнести это, выпалил:

— Простит ли меня мама?

А Джованни подумал: «Да, и моя мама, наверное, сидит возле той оранжевой вышки, такой маленькой, точно пылинка, и думает сейчас обо мне», и промолчал.

— Я готов сделать все, чтобы моя мама стала по-настоящему счастлива. Но что сделает ее по-настоящему счастливой?

Казалось, что Кампанелла едва сдерживает слезы.

— Да ведь с твоей мамой ничего плохого не случилось! — удивленно сказал Джованни.

— Не знаю. Каждый человек будет счастлив, если сделает что-то по-настоящему хорошее. Так что я думаю, мама меня простит, — сказал Кампанелла так, будто принял какое-то решение.

Вдруг вагон наполнился ярким белым светом. Посмотрев за окно, они увидели, как по сверкающему руслу Серебряной реки, и впрямь усыпанной алмазами и росинками, текла беззвучная, бесформенная вода, и в середине этого потока смутно светился островок. На плоской возвышенности этого островка стоял ослепительный белый крест, неподвижный и вечный, будто отлитый из замерзших облаков Северного Полюса. Над ним сиял чистейший золотой нимб.

«Аллилуйя! Аллилуйя!» — послышались со всех сторон голоса.

Обернувшись, они увидели, что все пассажиры в длинных одеждах прижимают к груди черные библии и перебирают хрустальные четки. Они возносили молитвы, благоговейно сложив ладони. Мальчики непроизвольно встали. Щеки у Кампанеллы окрасились румянцем, словно спелые красные яблоки.

Но вот островок и крест остались позади.

На противоположном берегу дымился мутный бледный свет, на ветру колыхался мискант, его серебристый цвет то и дело мутнел, будто мискант дышал. А многочисленные горечавки то появлялись, то вновь скрывались в траве, будто нежные блуждающие огоньки.

На мгновение реку заслонили заросли мисканта, а островок в созвездии Лебедь мелькнул позади пару раз и сразу же сделался маленьким, как на картинке. За спиной Джованни сидела высокая монахиня-католичка с черной накидкой на голове — он и не заметил, когда она села в поезд. Ее круглые зеленые глаза были опущены долу, казалось, она благоговейно вслушивается в какие-то голоса, доносившиеся снаружи. Пассажиры медленно сели на свои места, а мальчиков вдруг охватило какое-то неведомое чувство, похожее на печаль, и они стали переговариваться полушепотом:

— Скоро станция «Лебедь».

— Да, ровно в одиннадцать часов мы будем там.

За окном промелькнул зеленый огонь семафора и белесые столбы, затем показался темный и мутный, как горящая сера, свет перед железнодорожной стрелкой. Поезд стал постепенно замедлять ход, и вскоре на платформе замелькали фонари, аккуратно выстроившиеся в ряд. Они становились все больше и больше, пока мальчики не оказались прямо перед большими часами станции «Лебедь».

В этот свежий осенний день синие стрелки на циферблате из закаленной стали показывали ровно одиннадцать. Все пассажиры вышли, и в вагоне стало пусто.

Под часами было написано: «Стоянка двадцать минут».

— Может, мы тоже выйдем? — предложил Джованни.

— Давай!

Они дружно вскочили и выбежали на перрон. У турникета при выходе со станции светилась лишь одна лиловая лампочка. Никого не было. Они огляделись по сторонам, однако не увидели ни начальника станции, ни контролеров в красных фуражках.

Мальчики вышли на небольшую площадь перед станцией, окруженную деревьями гингко, похожими на изделия из кристаллов. Широкая дорога уходила прямо в яркую синеву Серебряной реки.

Они не увидели ни одного из своих попутчиков, наверное, те уже разошлись. Ребята шли плечом к плечу по белой дороге, отбрасывая одинаковые тени во все четыре стороны, словно две колонны, освещенные со всех сторон светом из четырех окон. Вскоре они вышли на берег реки, который видели из окошка поезда.

Кампанелла насыпал на ладонь красивых песчинок, и, перебирая их, сказал как во сне:

— Все эти песчинки — кристаллы. Внутри них огоньки.

— Точно, — рассеянно ответил Джованни, подумав, что, кажется, он что-то учил по этой теме.

Все камешки на берегу были прозрачными: кристаллы и топазы неправильной формы, и корунды, грани которых светились бледным, как туман, светом. Джованни подбежал к берегу и опустил руки в воду. Странная вода Серебряной реки была прозрачнее водорода. Кисти рук, окрасившись в ртутный цвет, слегка покачивались, а волны красиво фосфоресцировали, будто в них горели огоньки.

Выше они увидели плоскую, ровную как спортивная площадка, белую скалу, выступавшую в реку чуть ниже кромки крутого утеса, поросшего мискантом. В глаза бросились силуэты нескольких человек, они что-то то ли закапывали, то ли откапывали: кто-то стоял, кто-то сидел на корточках. В их руках поблескивали инструменты.

— Бежим туда, — воскликнули в один голос Джованни и Кампанелла и припустили со всех ног.

На подходе к белой скале висела блестящая керамическая табличка с надписью: «Берег Плиоценского периода». На краю скалы были установлены тонкие железные перила, и стояли красивые деревянные скамейки.

— Какие странные штуки! — сказал Кампанелла с удивлением, подняв со скалы нечто похожее на орех с черным длинным и острым хвостом.

— Грецкие орехи! Как же их много. И их не течением принесло — они были в скале.

— Какие крупные. Раза в два больше, чем обычно. А этот совсем свежий.

— Пойдем туда. Там что-то раскапывают.

Сжимая черные орехи с хвостиками, они подошли ближе. На правый берег, сверкая как молнии, набегали волны, на левом крутом берегу колыхались стебли мисканта, словно сделанные из серебра и перламутра.

Подойдя ближе, они чуть не уткнулись в высокого человека в очках с толстенными линзами и высоких сапогах, похожего на ученого, который что-то поспешно записывал в блокнот и увлеченно командовал подручными, которые орудовали кирками и лопатами.

— Копайте так, чтобы не сломать, работайте лопатой! Вон оттуда заходите! Так не пойдет, нет не пойдет. Зачем так грубо?!

Из белой мягкой скалы торчал наполовину выкопанный голубоватый скелет огромного-преогромного зверя, который, казалось, упал и умер на этом самом месте, словно его чем-то придавило. Приглядевшись внимательнее, они разглядели около десяти квадратных глыб, аккуратно вырезанных из скалы и пронумерованных. На них были отпечатки раздвоенных копыт.

— Вы что, на экскурсии? — спросил их, сверкнув очками, ученый. — Вы видели орехи? Им больше миллиона лет. Не очень древние. Миллион двести тысяч лет назад, в конце третичного периода здесь был берег моря, поэтому попадаются ракушки. Там, где сейчас течет река, как раз бушевали приливы и отливы А этот зверь называется «Bos taurus^[137]». Эй, эй, там нельзя киркой, аккуратненько долотом пройдитесь. Ну, так вот. «Bos taurus» является предком современной коровы, раньше их тут много водилось.

— Он вам нужен для экспозиции?

— Нет, для доказательства. У нас уже есть различные доказательства того, что здесь залегает толстый геологический слой, который сформировался примерно миллион двести тысяч лет назад. Однако покажется ли другим людям этот слой таким же интересным, увидят ли они здесь что-нибудь, кроме ветра, воды и пустого неба? Понятно? Однако… Эй, эй, там нельзя лопатой. Ниже должны быть ребра.

Ученый метнулся туда.

Уже пора! Пойдем! — сказал Кампанелла, взглянув на карту и наручные часы.

— Простите, но мы хотим попрощаться, — сказал Джованни и вежливо поклонился ученому.

— Вот как… ну, до свидания, — сказал ученый и стал демонстративно расхаживать по раскопкам, давая указания.

Мальчики стремглав неслись по белой скале, чтобы не опоздать на поезд. Они мчались как ветер, словно и впрямь были ветром. Однако дыхание не перехватывало, а ноги были легкими-легкими.

Вот, если бы всегда можно было так бегать, запросто обежал бы весь свет, — подумал Джованни.

Они мчались по берегу, и огни возле турникетов на станции становились все ближе. И вот мальчишки уже сидят на своих местах в вагоне и смотрят из окошка назад — туда, откуда только что прибежали.