Роща Кэндзю

Кэндзю, подпоясавшись веревкой, бродил по лесам и полям и радостно смеялся. Увидит зеленую чащу под дождем, — и от счастья захлопает ресницами, приметит в голубом небе летящего по своим делам сокола — аж подпрыгнет от восторга, в ладоши хлопает, а потом всем об этом рассказывает.

Однако дети дразнили Кэндзю дурачком и смеялись над ним. Поэтому ему приходилось делать вид, будто он и не смеется вовсе.

Бывало, налетит порыв ветра, листы на буке заискрятся, и уж так рад этому Кэндзю, так рад, так и хочется засмеяться, — однако нарочно откроет рот пошире и затаит дыхание, чтобы никто не видел, что он смеется. И долго-долго стоит, задрав голову, любуясь буком…

Иногда он, бывало, раскроет рот и нарочно почесывает щеку, — а сам в это время беззвучно смеется.

И, правда, издалека можно было подумать, что он и впрямь почесывается или зевает, но вблизи-то видно было, что он смеется, даже губы подрагивают. И дети все равно потешались над ним.

По просьбе мамы Кэндзю мог вычерпать пятьсот черпаков воды в день. Или целый день собирать траву в поле. Но ни мама, ни папа таких поручений ему не давали.

За домом Кэндзю было пока еще не распаханное поле размером со спортивную площадку.

Однажды, когда с гор еще не сошел снег, а на полях еще не проклюнулась молодая зелень, Кэндзю прибежал к родителям, трудившимся в поле, и сказал:

— Мамочка, купите мне семьсот саженцев криптомерии.

Мама Кэндзю перестала махать блестящей мотыгой, посмотрела на Кэндзю и спросила:

— А где же ты хочешь их посадить — семьсот саженцев?

— Да на поле за нашим домом.

На что старший брат Кэндзю сказал:

— Кэндзю, криптомерия там не будет расти. Ты бы лучше нам здесь, на рисовом поле помог!

Кэндзю огорченно опустил глаза в землю, не решаясь перечить.

Тогда его отец отер пот со лба, разогнулся и сказал:

— Купите, купите. Наш Кэндзю еще никогда ничего не просил. Так что надо купить.

И тогда мама тоже рассмеялась.

Кэндзю радостно помчался прямиком домой. Он достал из кладовки мотыгу и принялся корчевать траву за домом, чтобы вырыть там ямки для криптомерии.

Старший брат Кэндзю, увидев это, сказал:

— Ямки нужно рыть тогда, когда сажаешь дерево. Подожди до завтра — я куплю саженцы и принесу их тебе.

Кэндзю расстроился и отложил мотыгу.

На следующий день небо было ясным, белый снег искрился на горах, жаворонки летали высоко-высоко и там, в небесах выводили свои трели — «тиитику-тиитику». Кэндзю не смог сдержаться и радостно засмеялся, а потом принялся копать ямки для саженцев криптомерии, начиная с северной части поля, как посоветовал ему брат. Он старался копать ямки прямыми рядами и делать между ними одинаковое расстояние. Старший брат Кэндзю сажал в них маленькие деревца.

И тогда к ним подошел Хэйдзи, хозяин соседнего поля — к северу от поля Кэндзю. Хэйдзи курил трубку, руки засунул за пазуху и поднял плечи, словно от холода. Хэйдзи иногда работал в поле, но основная работа у него была такая отвратительная и всеми презираемая, что и говорить о ней не хочется. И вот, этот самый Хэйдзи обратился к Кэндзю.

— Эй, малый! Кэндзю! Что это ты удумал — сажать криптомерии на этом месте? Дурость какая! Смотри, чтобы никакой тени от них не было на моем поле. Я этого не потерплю!

Кэндзю покраснел, хотел что-то сказать, но замялся и промолчал.

— Доброе утречко, Хэйдзи-сан, — сказал тогда старший брат, сидевший на корочках, и поднялся на ноги.

Увидев его, Хэйдзи пробормотал себе что-то под нос и убрался подальше.

Не один Хэйдзи смеялся над Кэндзю, затеявшим вырастить на поле криптомерии. «Это место для криптомерии негоже, тут под землей твердая глина. Дурак он и есть дурак», — судачили все.

Собственно, так дело и обстояло. К пятому году только потянулись вверх зеленые побеги, верхушки деревьев распушились, но и на седьмой, и даже на восьмой год они были еще не выше шести сяку.^[82]

Как-то раз утром один из соседей решил подшутить над Кэндзю.

— Эй, Кэндзю. Что же это ты у своей криптомерии ветки не подрезаешь?

— Что значит — подрезать ветки?

— Подрезать ветки — значит срубить все нижние.

— Ах, вот как, значит, надо подрезать ветки…

Кэндзю опрометью бросился за топором.

А затем одну за другой дочиста обрубил все нижние ветки на криптомериях. Деревья были всего еще в девять сяку высотой, поэтому ему пришлось ползать под ними на коленках.

К вечеру на деревьях осталось по три-четыре верхних веточки, все остальные Кэндзю срубил.

Срубленные ветви темно-зеленым ковром накрыли траву поддеревьями. В маленькой рощице стало совсем светло.

У Кэндзю стало нехорошо на душе, даже сердце защемило, когда он увидел, как опустела его роща.

Как раз в это время с поля вернулся старший брат, и, увидев, что натворил Кэндзю, не смог удержаться от смеха. Затем принялся успокаивать брата, потерянно смотревшего на деревья.

— Давай соберем ветки. Будет отличный хворост. Да и рощица какая стала красивая!

Кэндзю, наконец, успокоился, и они с братом пошли и собрали срубленные ветки.

Трава под деревьями была короткая и такая красивая, что как раз в таком месте и должны бы играть в «го»^[83] святые отшельники.

На следующий день, когда Кэндзю перебирал в амбаре бобы, поеденные жучком, со стороны рощицы до него донеслись какие-то звуки: голоса, которые подражали трубящим сбор горнам, топот ног и взрывы смеха, — словно взлетали птичьи стаи. Кэндзю удивился и отправился посмотреть, что там происходит.

Каково же было его изумление, когда он увидел человек пятьдесят ребятишек, возвращавшихся из школы. Выстроившись в шеренгу, они маршировали между криптомериями.

И правда, каждый ряд деревьев был прямым, как настоящая аллея. Казалось, сами криптомерии выстроились в шеренги и маршируют в своей зеленой форме. Как же радовались дети! Они раскраснелись, что-то кричали и щебетали, вышагивая между деревьями. Они выкрикивали ими же придуманные названия рощи: «Токийская дорога», «Русская дорога» и даже «Заграничная дорога».

Кэндзю так обрадовался, что спрятался за криптомериями, открыл рот и стал беззвучно смеяться.

Дети стали приходить сюда каждый день.

Только в дождь не приходили.

Когда с белого жидкого неба капала вода, Кэндзю стоял в своей роще один, мокрый до нитки.

— Кэндзю-сан. Вы сегодня на посту? — спросил как-то, проходя мимо, сосед.

На криптомериях уже появились плоды темно-рыжего цвета. Свисая с великолепных зеленых ветвей, они роняли на землю капли прозрачного прохладного дождя — «кап-кап». Кэндзю беззвучно смеялся, широко открыв рот. Изо рта шел белый пар, а он все стоял и стоял под дождем.

Как-то раз утром спустился густой туман.

И тут Кэндзю столкнулся в зарослях мисканта с Хэйдзи.

Хэйдзи огляделся по сторонам, скривил противную волчью морду и закричал:

— Кэндзю, сруби свои деревья!

— Зачем?

— Они отбрасывают тень на мое поле!

Кэндзю молча опустил голову. Хэйдзи утверждал, что на его поле падает тень, однако тень от криптомерии была не длиннее пяти сяку. К тому же криптомерии защищали его поле от сильного южного ветра.

— Руби, руби. Ты что, не собираешься рубить?

— Не собираюсь, — твердо промолвил Кэндзю, подняв голову.

Его губы задрожали — вот-вот расплачется.

Единственный раз в жизни Кэндзю посмел кому-то перечить.

Однако Хэйдзи решил, что дурачок смеется над ним, совсем разозлился, расправил плечи — и ударил Кэндзю по щеке. А потом еще раз, и еще раз.

Кэндзю закрыл лицо руками и молча переносил удары. А потом все перед его глазами потемнело, и он покачнулся. Тут уж сам Хэйдзи перепугался, опустил руки и поспешно скрылся в тумане.

Той же осенью Кэндзю заболел тифом и умер. Хэйдзи тоже заразился и умер на десять дней раньше мальчика.

Но каждый день в рощу приходили дети.

Ну-ка, расскажу-ка я побыстрей, что было дальше.

На другой год через деревню провели железную дорогу, и всего в трех тё^[84] от дома Кэндзю построили станцию. Потом построили фарфоровый завод и шелкопрядильню. А на месте рисовых полей и пустошей поставили дома. Деревня превратилась в небольшой городок. Удивительно, но только рощу не тронули. Криптомерии вымахали на целый дзё,^[85] и дети по-прежнему каждый день приходили сюда поиграть. Поскольку рядышком с рощей теперь находилась школа, дети считали рощу и поляну в ее южной части продолжением школьной спортивной площадки.

Волосы отца Кэндзю побелели, как снег. Оно и понятно — ведь уже двадцать лет минуло, как Кэндзю не стало.

Однажды в городок прибыл молодой профессор, уехавший еще из деревни пятнадцать лет назад и теперь преподававший в американском университете.

Где же теперь поля и леса его детства? Большинство нынешних жителей городка приехали сюда совсем недавно.

Однажды профессора пригласили в начальную школу, чтобы он рассказал детям о стране, в которой теперь жил. После официальной части он вместе с директором и учителями вышел на спортивную площадку. Они направились к роще Кэндзю.

И тут молодой профессор удивлено поправил очки и вполголоса, словно бы самому себе, сказал:

— А вот здесь всё так, как было раньше. И деревья те же, что и раньше. Хотя теперь кажется, что они не такие уж высокие. И дети здесь играют. Нет ли среди них меня и моих бывших дружков?

Профессор улыбнулся, словно вдруг вспомнил о чем-то, и спросил у директора:

— Это тоже школьная площадка?

— Нет. Эта земля принадлежит семье, живущей за рощей. Они не возражают, чтобы дети здесь играли. Поэтому эту рощу и стали считать частью школьной территории. Но на самом деле это не так.

— Удивительно. А как это получилось?

— Когда город стал разрастаться, владельцев много раз просили продать эту землю. Люди они пожилые, но говорят, как бы тяжко им ни жилось, они никогда не продадут рощу потому, что это память об их покойном сыне Кэндзю. Так сказать, его прощальный подарок.

— Да-да! Я вспомнил. Мы все считали, что у Кэндзю было с головой не в порядке. Он всегда так странно смеялся. Каждый день он приходил сюда, стоял и молча смотрел, как мы играем. Все эти криптомерии вырастил он. Да уж, никогда не поймешь, кто действительно умен, а кто нет. Удивительно, насколько универсален буддийский закон десяти сил.^[86] Теперь это красивое место всегда будет принадлежать детям. А что, давайте дадим этой роще имя Кэндзю, так оно сохраниться навеки!

— Хорошая идея. Да и дети будут очень рады.

И все вышло именно так.

Рядом с рощей, в самом центре поляны установили белый камень и выбили на нем слова: «Роща Кэндзю».

В школу пришло много писем и пожертвований от бывших учеников: кто-то стал судьей, кто-то офицером, кто-то уехал в другие страны и стал фермером.

Семья Кэндзю радовалась и горевала одновременно.

Чудесная темная листва криптомерии, свежий запах, прохладные летние тени, поляна цвета лунного сияния — все это и многое, многое другое дарит тысячам людей истинное счастье.

Так же как и при жизни Кэндзю идет дождь, прозрачные капли падают на короткую траву — «кап-кап», а потом вновь светит солнце, и вновь наполняется роща свежим благоуханием.