Глава 26. На пути в палату Катрин Томас столкнулся с Тамплтоном, который после допроса пострадавшей возвращался несолоно хлебавши

На пути в палату Катрин Томас столкнулся с Тамплтоном, который после допроса пострадавшей возвращался несолоно хлебавши.

– Глядите‑ка! Наш друг психиатр! – усмехнулся инспектор. – Как я рад вас видеть! Как раз собирался вам звонить.

Томаса все это вовсе не забавляло. Он молча взглянул на Тамплтона, испытывая огромное желание заехать ему кулаком в лицо.

– А вы, доктор, хитрый, очень хитрый. Хотели совершить идеальное преступление: заставили Катрин принять мнемониум и приняли его сами.

Томаса озадачило это сообщение. Значит, Катрин принимала мнемониум! Неужели это он дал ей лекарство? Хотя это мог сделать любой человек, работающий в клинике. К тому же, очевидно, клиника Гальярди не единственное учреждение, где прошла презентация препарата. Однако мнемониум еще не выпустили в продажу.

– Вы уже слышали показания доктора Купер, – парировал Гибсон, – и знаете, что у меня есть алиби, так почему бы вам не оставить меня в покое?

– Потому что я считаю, что ваше алиби – выдумка! Вы просто морочите мне голову, доктор. И что та молодая женщина тоже лжет, покрывая тем самым вас. Но ваш ход не слишком удачен. Мне только что звонили из лаборатории и сообщили, что отпечатки пальцев на бокале действительно принадлежат Джулии Купер, а также найденные на диване волосы. Но нет никаких доказательств, что она провела с вами всю ночь. И потом, хочу предупредить, что сейчас мы проверяем ее алиби. Если хоть кто‑то из соседей видел, как она возвращалась к себе домой вчера вечером, все рухнет и вы попадете в нехороший переплет, доктор.

По телу Томаса пробежал холодок. Этот инспектор, похоже, обладал даром всеведения или, по крайней мере, незаурядной дедуктивной логикой.

– Вот как мне представляется ход событий, – продолжил инспектор. – Вы выпили по стаканчику с доктором Купер, затем занимались с ней любовью…

– Затем, – оборвал его Томас, – я, будучи сексуально озабоченным, пошел насиловать одну из моих пациенток, которая совсем недавно пыталась покончить с собой. Блестяще, инспектор, просто великолепно! Вы, случайно, не член Менса?

– Менса?

– Впрочем, забудьте, инспектор, это не важно.

В этот момент Эми, незадачливая поэтесса, заметила Томаса и, по‑прежнему с плеером в ушах, подошла к нему. Она убрала наушники и, не обращая внимания на присутствие инспектора, протянула психиатру большой белый лист:

– Доктор, наконец‑то я вас нашла! Я думала, что умру с тоски. Сегодня утром вас не было в кабинете, и я ничего не поняла. Я надеялась на встречу. Но, к счастью, с вами ничего не случилось. Я написала вам новые стихи. Прочтите – вот они. А то вы так и не прочли?

– Но у меня не было времени, Эми. Однако я обещаю прочесть. Я только прошу вас потерпеть.

– Но, доктор, поэзия, она ведь не может ждать!

Она вручила ему лист бумаги, испещренный стихотворными строчками, и, не прощаясь, продолжила свой путь.

– Кажется, вы пользуетесь большой популярностью у своих пациентов, доктор Гибсон! Откройте свой секрет.

– Эми Робер очень больна.

– Больна вами, доктор, вы это хотите сказать. Позвольте? – попросил он, протягивая руку к стихам.

Томас заколебался. Конечно, существует такое понятие, как профессиональная тайна, но он не хотел, чтобы инспектор подумал, что он скрывает любовную связь.

– Да, пожалуйста!

Тамплтон прочел стихотворение Эми, если так можно назвать несколько неразборчивых строк, нацарапанных в спешке. Он пробежал текст глазами и, широко улыбаясь, прочел доктору вслух:

– ваше тело, доктор, мое тело, одна симфония, музыка палаты тридцать четыре двадцать два… – Он повторил: – Тридцать четыре – двадцать два! Интересно, не правда ли, доктор? Какой номер палаты этой молодой женщины? Тридцать четыре – двадцать два?

– Послушайте, инспектор, я не могу терять время, опровергая ваши инсинуации. Эта молодая женщина очень больна! С теми же основаниями вы могли бы любому практикующему психиатру предъявить обвинение в том, что у него любовная связь с пациенткой, которая все чувства, не воплощенные в своей реальности, изливает на лечащего врача, полиции Нью‑Йорка работы хватило бы на целый день.

– Так вы сознаетесь?

– Я ни в чем не сознаюсь!

– Это ваше право, доктор, ваше право, но, когда начнется суд и у нас будут доказательства вашей вины, вам придется во всем сознаться. А пока позвольте мне сейчас продолжить, как мне представляется то, что произошло: вы выпили с Джулией Купер, занялись любовью, затем позвонила ваша пациентка Катрин, которая непременно хотела вас видеть, угрожая в противном случае покончить с собой. Вы испугались, что с ней произойдет то же, что и с другой вашей больной, Дианой Турман, и поспешили к ней.

Томас негодовал. Конечно, инспектор уже проведал о потрясшем его неожиданном самоубийстве пациентки! Инспектор продолжал:

– Вы встретились с ней неподалеку от клиники или может, даже внутри и усадили ее в машину, чтобы поговорить с ней. Вас заворожило ее необычайное сходство с покойной женой. И в самом деле, доктор, ведь Катрин ее настоящий двойник!

– Не втягивайте мою жену в эту историю! Я вам запрещаю!

– Теряете самообладание, доктор? Я затронул болезненную струну?

Томас с трудом сдерживался. Он не понимал, что его удерживает, не позволяя сбить невыносимую спесь с этого инспектора. Но тот был вооружен, а у Томаса и так хватало проблем.

– Итак, вы предложили Катрин принять мнемониум, и, для того чтобы доказать безвредность этого лекарства, а она в этом сомневалась, вы также приняли дозу. Возможно, вам искренне хотелось все забыть, усыпить чувство вины. Потому что вы уже тогда поняли, что намереваетесь сделать. Доктор, вы знали, что ваша давняя идея фикс вот‑вот реализуется и вы сможете в последний раз заняться любовью с убитой вами же женой, точнее, с ее двойником. И я это докажу!

На этот раз Томас не смог сдержаться: резким движением он ударил инспектора в живот, сбив ему дыхание, и с силой толкнул к стене. Он уже собирался отплатить полицейскому за все, но тут вмешались двое коллег.

– Эй, Томас, даже не думай об этом!

– Это же полицейский!

Томас позволил отвести себя в сторону. На какую‑то долю секунды он потерял контроль над своими действиями. Проведя рукой по лицу, психиатр заверил коллег, что пришел в себя.

Уязвленный тем, что какой‑то гражданский, притом совершенно безоружный, едва не размазал его по стенке, инспектор поднялся и оттолкнул врача, который наклонился к нему, чтобы помочь.

– Я мог бы задержать вас за это, доктор! – процедил сквозь зубы инспектор, поправляя растрепавшиеся волосы. – Но лучше оставайтесь на свободе. Мне доставит больше удовольствия загнать вас в ловушку, как мелкую тварь, коей вы, в сущности, и являетесь. Охота началась, доктор!

– Добро пожаловать! – бросил Томас.

Но инспектор уже развернулся к выходу.

Коллеги, слегка удерживая Томаса за рукав, просили его не усугублять положение.

– Спасибо, что вмешались, – сказал Томас.

Врачи, принимая его благодарность, смотрели на него, как и большинство тех, с кем он повстречался сегодня в клинике, смущенно, с опасливым подозрением. Виновен ли он? На самом ли деле он изнасиловал эту несчастную или стал жертвой ужасных наговоров?

Ведь не зря говорят, что нет дыма без огня.