Кто виноват. Диссидентство. Чужим, и оказалось решающим фактором

чужим, и оказалось решающим фактором. Когда прошла новизна, осталось главное: власть знала тот язык, на котором говорили с ней диссиденты, и если даже проигрывала в отдельных стычках, то в полной мере могла использовать свое стратегическое преимущество — например, то, что она все-таки власть.

Углубление в правовую специфику порождало профессионалов среди любителей, таких, как Вольпин, Чалидзе, Юлиус Те-лесин, Владимир Альбрехт. Но часто юридическая игра замыкалась сама на себе, превращаясь в схоластическое упражнение: «На вопрос следователя: «Давали ли вы для прочтения и если давали, то кому, ваше заявление № 3» — Юлиус отвечал: «Ответом на ваш вопрос № 9 может служить мой ответ № 7»,— так что к концу допроса ни следователь, ни Телесин, ни тем более чита-

тель протокола не могли понять, что на что является ответом». Правозащитная тактика была господствующей в диссидентстве. Андрей Амальрик вспоминал: «Я заспорил со священником Сергием Желудковым, говоря, что мы к власти можем обращаться только с вопросами формально-правового порядка, но не идейного: мы не можем обсуждать наши идеи с теми, кто сажает

за идеи в тюрьму. И почти убедил его в своей правоте — чтоб

» ad
затем самому в ней усомниться» ^и.

Идее может противостоять только идея (не танки). Вопросы «формально-правового порядка» уместны в демократически развитом обществе. Диссиденты же, ведя себя как свободные люди в несвободной стране, опередили события. Проще говоря — проиграли. Но это в том случае, если считать целью победу. А целью и было средство—свободное поведение, создание прецедента, формирование общественного мнения. Но это уже и есть идея — нравственная оппозиция.

Отвечая на извечный вопрос российской интеллигенции — кто виноват?—самые последовательные из советских интеллигентов ответили: мы. Каясь и идя на жертву, диссиденты ни к чему не призывали, но являли пример.

В этом суть и смысл важного события нравственной жизни страны того времени — кампании писем протеста. Подписанты, как их неблагозвучно назвали, совершали сакральный акт, заклиная черные силы собственной жизнью и судьбой. Дальнейшее протекало по известным образцам, только вместо костра было партсобрание, побивание камнями трансформировалось в увольнение с работы. Для российской специфики характерно, что к ка-

тарсису вели сугубо писательские действия — сочинение текста, подпись под ним как признание авторства. И началом массового движения протеста стало дело двух литераторов—Андрея Синявского и Юлия Даниэля⁴¹. На суде они отстаивали сочиненные ими тексты и признавали свое авторство. Именно этим занялись и участники кампании петиций в защиту двух писателей.

Диссидентство как акт творчества—так можно трактовать побудительный мотив, толкнувший к разрушению своей карьеры многих благополучных членов советского общества. Если видеть главную ценность именно в творчестве, а не в славе, власти и деньгах, то станет ясно, «чего им еще не хватало» — признанным ученым и известным писателям.

Советские психиатры были, в общем-то, правы, утверждая ненормальность этих людей. Они в той же мере психически отклонены от нормы, как поэты или религиозные подвижники. Не является и не может являться нормой творчески насыщенная жизнь, достигающая пика в привлекательном мученичестве подвига. «Я ждал этого суда как праздника»⁴²—Владимир Буковский. «То был самый жуткий момент моей жизни. Но это был и мой звездный час»⁴³—Петр Григоренко.

Двойному «орвелловскому» сознанию противостояли одиночки с повышенным творческим потенциалом. Интересно, что сам генезис общественного протеста Буковский определяет в эстетических терминах. «Что черное — это белое, мы уже привыкли. Что красное—это зеленое, нас убедили. Что голубое — это фиолетовое, мы сами согласились, черт с ним! Но теперь еще и синее—это не синее, а желтое? Хватит!»⁴⁴

Несогласие с уродством социальной гаммы требовало реакции. Творческая личность противопоставляла несовершенному миру — свои ценности. И высшая российская ценность — дружеское общение—легла в основу зарождающегося общественного мнения. Что может быть увлекательнее, чем в компании остроумных подвыпивших друзей ругать советскую власть.

Продолжением этого веселого времяпрепровождения и стало диссидентство. Не случайно, одним из самых активных участников движения был Валентин Турчин — не только признанный ученый, но и составитель книги «Физики шутят». Как остроты Аркадия Райкина, передавались реплики с допросов в КГБ: «Откуда у вас Евангелие?—От Матфея»⁴⁵. Правозащитная тактика своей популярностью во многом обязана соблазну игры —