Марш энтузиастов. Упражнения. Изо дня в день он убеждается во всесилии и всеобщности законов, управляющих жизнью

НАКАНУНЕ ПРАЗДНИКА. ШКОЛА

упражнения. Изо дня в день он убеждается во всесилии и всеобщности законов, управляющих жизнью.

«Пролетариат смело (бороться) с угнетателями. Чернила (высохнуть). С правой ноги (соскочить) калоша» ¹⁹. Все, что надо сделать, это согласовать сказуемые. Они согласуются. Это такой же закон природы, как то, что калоша соскакивает, чернила высыхают, а пролетариат борется.

Мир — данность. Он правилен. Он согласован. В нем все устроено, как надо — калоши, пролетариат, плотники.

«Н. В. Гоголь любил (...) езду на тройке». Единственная загадка, которую школа оставляет учебнику, это какую езду любил Гоголь — «скорую, быструю, торопливую, стремительную»²⁰. Нужное — вставить. А ненужное — не нужно. Факты постулируются, чтобы сложиться в вечную гармонию.

Школа знает ответы даже на самые фантастические вопросы. Какой город самый сладкий?, какой самый горький?, какой самый сдобный?²¹

Школа знает все. Она обладает волшебной мощью. В ее распоряжении пространство и время. И она строит из них, как из кубиков, свои учебники.

Вот список сокращений имен авторов, из сочинений которых взяты примеры для упражнений. П. — это Пушкин, Дж. — Джамбул, Газ. — из газет. Их тут объединяет только равноценная грамматическая необходимость. Свести естественное разнообразие к искусственной схеме — в этом смысл обучения. Но в этом и смысл воспитания.

Пока Аксаков писал «Весна является утром года», это было его личным делом. Но когда высказывание попало в учебник, оно стало законом природы. Цель школы — свести стихию к повторяющимся ситуациям, которые подскажут ребенку однозначную реакцию на мир. И тогда мир уподобится учебнику, в котором плотники строят дома, жестянщики — ведра, и все знают, кто разбил окно.

Не зря школа всегда оперирует набором одинаковых клише. «Если все стенку станут пачкать; родители стараются сделать из него человека; тот, кто учится на тройку, легко может скатиться к двойке» ²².

Повторение — мать учения. Добрая заботливая мать прорыла в хаосе глубокие колеи, попав в которые, можно все свести к общему школьному знаменателю.

Школа решает нечастные вопросы идеологического воспитания. Она строит позитивную картину мира, дарит детям представление об идеальной, как кремлевские куранты, вселенной.

Нужно только взяться за дело с огоньком. Не откладывать на завтра, то, что можно сделать сегодня. Беречь книгу. Дружить с песней. Закаляться, как сталь. И тогда облегченно вздохнут наконец жестянщики. Исчезнет, как Атлантида, бессмысленная Америка. Не останется тайн у двух океанов. Наступит гармония высших сфер и круглых чисел.

«Если бы у меня была волшебная палочка, я бы прежде всего сделал бы так, чтобы ожил Владимир Ильич. А потом я бы взмахнул палочкой в последний раз, чтобы стал коммунизм» ²³.

Но школа — всего лишь иллюзия. Ее модель идеального мира не больше, чем картонное наглядное пособие. И только в книгах очень глупых писателей дети говорят: «А я все равно буду бороться с подсказкой». Нет таких детей и никогда не было. Они принадлежат к тому же фантастическому миру, что и диверсанты, пробирающиеся в Москву на свиных копытах.

В настоящем мире плотники пьют водку с жестянщиками. И только в учебнике Бархударова и Крючкова Пушкин стоит рядом с Джамбулом. На самом деле никакого Джамбула нет вовсе.

Однако сказки не для того, чтобы в них верили. В сказке нельзя жить, но она может менять жизнь.

Мир школьных представлений существует несмотря на то, что не имеет никакого отношения к реальности. Его стремление распространить поэтику задачника на действительность закладывает основы сознания. Сколько бы советский человек ни убеждался в ложности школьных постулатов, он всю жизнь считался с ними.

Когда юное поколение чуть подросло, оно бросилось в атаку на усвоенные в детстве истины. Школьный мир превратился в пародию, где американские шпионы соревновались в тупости с советскими майорами.

Как только целостный мир, созданный взрослыми для детей, рассыпался на осколки, он стал достоянием остряков.

Но не была ли всеобщая ирония 60-х ностальгией по гармонии? Советский человек может издеваться над своим детством, но он не может забыть счастье, которое оно ему подарило. Разрушенный, осмеянный идеал не стал менее притягательным от того, что оказался ложным. Истина только мешает идеалам.