Старые знакомые. Майор Мимикьянов неторопливо шагал по августовскому дню

Майор Мимикьянов неторопливо шагал по августовскому дню.

Он думал.

Сведения, полученные в частном порядке от заместителя начальника окружного управления по розыску Николая Олеговича Кокина, майора Мимикьянова озадачили. Поверить, что Леша Грибков мог быть каким‑то образом причастным к ограблению инкассаторов, Ефим не мог. Но и отбрасывать такую, на первый взгляд, глупую версию, не следовало. Майор не был новичком ни на этом свете, ни на оперативной работе, и хорошо знал, какие сюрпризы способна преподносить жизнь.

Погрузившись в свои мысли, Мимикьянов едва не налетел на двух мужчин. Они стояли и о чем‑то сосредоточенно беседовали также, не замечая окружающих.

Мимикьянов знал их обоих.

У клумбы с оранжевыми бархотками индийского шалфея беседовали Максим Карликов и Феликс Бобин. И тот и другой трудились в научно‑производственном объединении «Топология» на должностях научных сотрудников: Максим – старшим, а Феликс, в той же лаборатории – младшим. Должность заведующего лабораторией пространственных измерений давно являлась вакантной, и Карликов, сколько помнил майор, всегда исполнял его обязанности.

Утверждению в должности полноправного заведующего Максиму мешало, то ли отсутствие ученой степени, то ли грубый характер. Но, скорее всего, то, что лабораторию постоянно грозились ликвидировать по причине слабой загруженности. Однако, почему‑то, при утверждении штатного расписания на новый год, каждый раз продлевали ее существования еще на один отчетный период. И так – много лет подряд.

Правда, в конце концов, от всей прежде весьма многолюдной лаборатории остались только трое, – исполняющий обязанности начальника Максим Карликов, младший научный сотрудник Феликс Бобин и инженер Женя Вергелесов.

Но все‑таки лаборатория функционировала, занимала большую комнату на верхнем этаже двухсотметрового корабля «Топологии», получала заработную плату согласно штатному расписанию, и регулярно сдавала никем не читаемые месячные, квартальные и годовые отчеты.

Максим Карликов был высок ростом, широк костью и могуч плечами. Он имел большую круглую голову, похожую на шар для игры в кегельбан. Однако в отличие от гладкого шара, идеальная сферическая поверхность головы Максима Карликова всегда находилось в состоянии то ли недобритости, то ли, напротив, – легкого обрастания. Голову Максима покрывали толстые черные волоски, размером со спичечную головку.

Лицо занимало у Максима совсем небольшую часть колючего шара. Оно напоминало детскую новогоднюю маску медвежонка, которую, перепутав, нацепил на себя подвыпивший дедушка.

И, все‑таки, в целом, внешность Карликова не производила отталкивающего впечатления. Лаборантки научно‑производственного объединения «Топология» и официантки Дома ученых, вообще, находили неженатого Максима Карликова мужественным и обаятельным человеком.

Феликс Бобин, в отличие от своего начальника и закадычного друга, не вышел ни ростом, ни крепостью. Зато его пышная, гордо заброшенная назад, львиноподобная шевелюра горела на солнце огненной трансформаторной медью. Рыжими у Феликса являлись не только волосы, но и все остальное – кожа, веснушки, брови и даже глаза.

Феликса легко было представить кем угодно – начиная с бомжа и кончая главой окружной администрации. Трудно было лишь вообразить его склонившимся над белым листом бумаги с математическими формулами – не имелось в его лице отрешенности от этого мира и необходимой для малоподвижной научной работы физической вялости. Напротив, читалась в нем любовь к жизни и всем ее отрицательным проявлениям, вроде алкоголя, игорных домов и женщин, как легкого поведения, так и нелегкой судьбы.

Но, как это ни странно, именно за написанием абстрактных математических формул Феликс проводил большую часть своей жизни. Этим он занимался не только в научной лаборатории, но и за столом своей собственной кухни, и даже на общественном пляже.

Столкнувшись нос к носу, мужчины несколько ощутимых секунд потратили на то, чтобы выбраться из мира своих мыслей на погожее августовское солнышко. Они сосредоточенно смотрели друг на друга, стараясь сообразить, чье же это такое знакомое перед ними маячит.

Первым, будучи профессионалом, определил свои координаты в трехмерном пространстве, майор Мимикьянов.

– Привет, коллегам! – поднес он два пальца к виску, и затем протянул руку для рукопожатия, сначала, по старшинству, – суровому Карликову, затем – гордому Феликсу.

– Здравия желаем! – в традициях русской армии приветствовал майора исполняющий обязанности начальника лаборатории.

– Всегда рады видеть! – отбросил назад гривоподобную прическу Феликс.

– О чем говорим‑спорим? – поинтересовался майор.

– Да, это опять Максим всякую ерунду несет! – завил Феликс.

– Кто это ерунду несет? – набычился Карликов. – А по рогам получить не боишься?

Незнакомый человек мог бы подумать, что сотрудники лаборатории сейчас подерутся. Но Ефим знал: это был их обычный стиль общения.

Когда‑то, в самом начале своей работы в отделе научно‑технической контрразведки, Мимикьянов часами просиживал в библиотеке Дома ученых, с целью составить свое собственное представление о том, в каких направлениях развивается современная наука, и, разумеется, прежде всего, та ее часть, что связана с созданием оружия новых поколений.

В принципе, это требовали, как его профессиональная деятельность, так и его начальник – Гоша Пигот. Но, в не меньшей степени, и собственное мимикьяновское любопытство.

В библиотеке Ефим с двумя закадычными друзьями и познакомился. Точнее, в просторной библиотечной курилке с двумя длинными столами под зеленым сукном. Там вообщем‑то, никто не курил, зато вдоволь спорили и махали руками неуемные младшие научные сотрудники и солидные доктора наук.

В споре читатели специальной библиотеки субординации не признавали: могли нагрубить, и даже матюгнуть, а иногда и куда‑нибудь послать. Но не обижались, если нечто подобное прилетало и им самим.

Ефим хорошо помнил, например, такой случай.

Он как‑то подсел в курилке к друзьям, когда они схватились по поводу четвертого измерения пространства.

Конечно, большинству людей, допустим, тому же Гоше Пиготу, твердо, со школьной скамьи уверенному, что мы живем в трехмерном мире, где есть только ширина, длина и высота, вряд ли был бы интересен такой беспредметный спор. Но майору было очень интересно.

– Мир, в котором пространство имеет не три, а четыре измерения, – это не математическая абстракция. Это – реальность. Мы живем именно в таком мире, – говорил Феликс, склонившись рыжей гривой над белым листом бумаги с несколькими формулами. – Мы просто это четвертое измерение не ощущаем! Как не ощущал бы третье измерение – высоту – плоский муравей, живущий на двухмерном листе бумаги.

А вот, если бы, могли видеть мир в четырех измерениях, то, например, шар мы бы наблюдали со всех сторон разом! Тогда бы тебе, Макс, продавщица яблочко с гнилью не подсунула бы, хоть и положила бы его на весы румяным бочком! Ты бы тогда повернутую от тебя сторону яблока с темным пятном все равно бы видел!

Максим Карликов засопел:

– А почему же тогда наши органы чувств настроены так, чтобы видеть мир только в трех измерениях? Почему?

Феликс тряхнул львиной головой:

– А потому, что это четвертое измерение оказалось для нашего выживания не нужным! Ради твоей победы в борьбе с продавщицей Клавой природа решила огород не городить, четырехмерных глаз не создавать!

– Трудно представить себе, – поскреб репу майор Мимикьянов, – как это можно видеть шар со всех сторон разом.

Карликов посмотрел на Ефима мрачным взором и тоном злой учительницы произнес:

– А ты, Ефим Алексеевич, извилины напряги! Надо ведь в жизни иногда и извилины напрягать, а не только члены!

Он явно намекал на ухаживания Ефима за лаборанткой Катей из соседнего отдела. К полненькой блондинке старый холостяк Карликов, похоже, также испытывал какие‑то романтические чувства, хотя и упорно это скрывал.

Максим, конечно, понимал, кто такой Мимикьянов, к какой организации принадлежит, и что грубить ему не следует. Но, «в научном разговоре – генералов нет», любил говорить старший научный сотрудник Карликов. И вообще‑то был прав.

Однако Ефим не любил излишнего панибратства.

– Еще раз про члены услышу, дам в табло! – нагнувшись к исполняющему обязанности заведующего лабораторией, пообещал он.

– Понял, – не обижаясь, кивнул колючим шаром головы брутальный Карликов.

Вот примерно такие разговоры в свое время вели в курилке библиотеки Дома ученых два научных сотрудника «Топологии» с посильным участием майора Мимикьянова.

Пока Ефим и двое сотрудников лаборатории пространственных измерений обрадовано оглядывали друг друга, к ним подошел третий и последний сотрудник лаборатории – Евгений Вергелесов.

В лаборатории Женя занимал должность инженера по спецоборудованию. Возможно, в прошлом, когда лаборатория насчитывала до сотни человек, она и имела смысл. Но теперь все ее оборудование исчерпывалось пачкой писчей бумаги и несколькими шариковыми ручками, половина из которых имела засохший стрежень. Однако по какой‑то неизвестной причине ставку Вергелесова генеральный директор «Топологии» каждый раз вычеркивал из списка сокращаемых должностей, и Евгений Иванович оставался в штате лаборатории.

Внешность Вергелесова прямо‑таки просилась на экран.

Прямой античный нос, волнистые русые волосы и выпуклые темно‑голубые глаза, похожие на шарики из хорошо отполированного твердого базальта – что еще нужно герою? Он даже и фигурой походил на античную статую юноши‑дискобола, только разогнувшегося и прилично одевшегося. Но надо заметить, сам Евгений никаким героем себя не считал. И вообще, наперекор внешности, являлся человеком не самовлюбленным, тихим и скромным.

Все свободное и служебное время, которые у него почти совпадали, он проводил в библиотеке Дома ученых.

В отроческих годах Вергелесов учился в знаменитой Новосибирской физико‑математической школе, затем окончил математический факультет университета. Но в бесконечных дискуссиях между Карликовым и Бобиным по проблемам современной математической науки участие принимал только в качестве слушателя. Даже окончивший электротехнический институт Ефим, проявлял себя активнее.

Как‑то, воспользовавшись отсутствием Вергелесова за своим столом в читальном зале, старый оперативник Мимикьянов быстро проглядел те книги, что инженер читал.

И очень удивился.

Ни одной страницы, касающейся математических дисциплин, на столе Евгения Ивановича он не обнаружил. Вместо этого майор нашел «Чудеса магии с точки зрения современной науки». Книга была издана в Санкт‑Петербурге в 1903 году, и, конечно, изложенный в ней научный взгляд, являлся не таким уж и современным. Но это инженера, видимо, не смущало. Вторая книга была ничем не лучше. Она представляла собой сделанный в позапрошлом веке русский перевод какой‑то английской монографии под детским названием «Мгновенное перемещение в пространстве и другие чудеса великого Мерлина, мага, алхимика и чародея».

Прочитав это, Ефим пожал плечами.

«Так уж люди устроены: они разным интересуются», – сказал он себе, и на том положил конец размышлениям о необычных читательских вкусах Евгения Вергелесова.

Но великий маг Мерлин его почему‑то заинтересовал. Что‑то он об этом сказочном персонаже как будто слышал, где‑то что‑то читал, но ничего определенного вспомнить не мог.

И на следующий день он сам взял в читальном зале старый фолиант.