Общий взгляд на непроизвольное течение мыслей. 6 page

решительным выводам. В настоящее время собираемые
факты пытаются истолковать при помощи моторного
автоматизма, транса и т. д., но более поучительные ре-
зультаты получатся лишь при широком сравнительном
изучении этих явлений.

Глава XXI. Восприятие пространства

Мы, взрослые люди, познаем, по-видимому, мгновенно
и вполне определенно величину и размеры предметов,
среди которых живем и двигаемся, и расстояния между
ними; сверх того, мы имеем довольно определенное по-
нятие о целом, необъятном и непрерывном реальном
пространстве, в котором находятся наш мир и все по-
знаваемые нами предметы. Тем не менее несомненно,
что мир ребенка представляется ему в этих отношениях
очень неясным. Как же выросло у нас определенное пред-
ставление о пространстве? Вот один из спорных вопро-
сов психологии. Настоящая глава по необходимости дол-
жна быть коротка, ввиду чего я не буду вдаваться в по-
лемику по этому вопросу и не представляю здесь исто-
рического обзора учений о происхождении идеи прост-
ранства, ограничившись догматическим изложением тех
выводов, которые мне кажутся наиболее правильными.

Протяженность есть свойство, которым обладают на-
ряду с интенсивностью все ощущения. Раскаты грома
и "шум бури мы называем более объемистыми, чем скрип
грифеля об аспидную доску; погружение нашего тела в
теплую ванну дает более массивное ощущение, чем укол
булавкой. Слабая невралгическая боль в лице, легкая,
как паутина, кажется менее массивной, чем мучительно-
тяжкое ощущение ожога или сильная боль в виде колик
или люмбаго на большом участке тела; одинокая звезда
кажется меньше полуденного неба. Мышечные ощуще-
ния и ощущения, связанные с функциями полукружных
каналов, имеют объем; не лишены его вкусы и запахи,
а органические ощущения обладают им в довольно
значительной степени.

Чувства переполнения и пустоты, одышки, трепета,
головной боли наряду с общим осознанием протяжен-
ности нашего тела при тошноте, жаре, тяжелом чувстве
сонливости и усталости служат примерами массивных
ощущений. В таких случаях общий объем нашего тела

начинает сознаваться значительно яснее и сильнее по
сравнению с местными ощущениями толчков, давления
и неудобства. Во всяком случае кожа и сетчатка суть
органы, в которых пространственные элементы играют
наиболее активную роль. Не только с помощью сетчат-
ки мы воспринимаем большие объемы пространства,
чем с помощью других органов чувств. Та чрезвы-
чайная тонкость, с которой наше внимание может под-
разделять объем зрительных впечатлений и сознавать
в нем друг подле друга сосуществующие части, не име-
ет себе ничего подобного. Ухо обладает способностью к
подразделению этих объемов на части. Сверх того, объ-
ем ощущений для уха одинаков во всех направлениях.
Измерения пространства в слуховых ощущениях созна-
ются так неясно, что здесь не может быть и речи о
противоположении «поверхности» и «глубины»; всего
лучше обозначить эти ощущения неопределенно-объем-
ными.

Ощущения различных порядков можно грубо срав-
нивать между собой в отношении их «объемности». Сле-
порожденные, прозрев, удивляются величине восприни-
маемых предметов, которые кажутся им, вопреки ожи-
данию, слишком большими. Франц рассказывает о па-
циенте, которого он вылечил от катаракты и которому
все казалось гораздо большим по сравнению с понятия-
ми, составленными им о величине предметов на основе
одного лишь чувства осязания. Движущиеся предметы,
особенно одушевленные существа, казались ему необык-
новенно большими. Громкие звуки вызывают в нас ощу-
щение чего-то огромного. Блестящие тела, по словам
Геринга, вызывают у нас восприятие предметов с боль-
шим объемом (Raumhait), нежели тела неблестящей
окраски. <...> Полость рта кажется большей при
ощупывании ее языком, чем на глаз. Дупло, образо-
вавшееся во рту после удаления зуба, и движения рас-
шатанного зуба кажутся неестественно значительными.
Попавшая в ухо мошка, жужжа возле барабанной пере-
понки, может показаться величиной с бабочку. Давле-
ние воздуха на перепонку барабанной полости уха вы-
зывает удивительно сильное впечатление.

Объемность ощущения, по-видимому, имеет очень
мало отношения к размерам органа чувств, при посред-
стве которого оно возникает. Ухо и глаз—сравнитель-
но малые органы, а между тем они дают ощущения с
наибольшим объемом, То же несоответствие между объ-

емностью ощущений и размерами частей органа наблю-
дается в границах отдельных органов чувств. Предмет
кажется меньше на боковых частях сетчатки, чем на
желтом пятне. Это легко проверить, держа параллельно
указательные пальцы перед глазом на расстоянии двух
вершков и перенося взор с одного на другой; тогда палец,
видимый боковым зрением, покажется более тонким.
Если мы возьмем две точки, например ножки циркуля
или острые концы ножниц, и, сохраняя неизменным рас-
стояние между ними, будем проводить по коже две па-
раллельные линии, то в некоторых частях пути линии
будут казаться отстоящими далее, чем на самом деле.
Если, например, мы проведем циркулем или ножницами
поперек лица испытуемого, то субъекту будет казаться,
что в средних частях пути ножки инструмента расходят-
ся и описывают своим движением правильный незам-
кнутый эллипс (рис. 17).

Из только что сказанного вытекает прежде всего
следующее: протяжение, различаемое во всяком ощу-
щении (хотя в одних более развитое, чем в других),
есть первичное ощущение протяженности, из которого
все последующее точное познание пространственных от-
ношений слагается при помощи процессов ассоциации,
различения и подбора.

Построение реального пространства. Хотя для ново-
рожденного, начинающего познавать внешний мир при
помощи органов чувств, опыт обладает характером про-
тяженности, однако пространственные отношения по-
знаются им без отчетливого различения отдельных ча-
стей, направлений, размеров и расстояний. Потенциаль-
но комната, в которой находится новорожденный, может
быть подразделена им на множество частей, неподвиж-
ных и двигающихся, и в каждый данный момент эти
части находятся в известных отношениях друг к другу
и к самому ребенку. Потенциально комната эта может
помещаться ребенком в пространстве большего объема

путем присоединения к ее объему частей пространства,
составляющих остальной внешний мир. Но на самом
деле части пространства, выходящие за пределы ком-
наты, и пространственные подразделения внутри комна-
ты не осознаются ребенком, и главный элемент его вос-
питания в течение первого года состоит в подробном
ознакомлении с пространственными отношениями, в
распознавании в них различий, в отождествлении сход-
ного. Этот процесс может быть назван построением
реального пространства как вновь воспринимаемого
объекта, слагающегося из первичных хаотических впе-
чатлений объемности. Построение (конструирование)
заключает в себе ряд подчиненных друг другу процес-
сов: 1) цельный объект зрения и осязания должен быть
расчленен на меньшие объекты, различаемые в нем
вполне определенным образом; 2) видимые или пробуе-
мые на вкус объекты должны отождествляться с объ-
ектами осязаемыми, слышимыми и т. д. и наоборот, так
что та же «вещь» должна познаваться ребенком как
таковая, хотя он в отдельных случаях будет познавать
ее весьма различными путями; 3) непосредственно по-
знаваемый в данную минуту объем пространства дол-
жен стать в глазах ребенка определенно локализован-
ной частью внутриокружающих объемов пространства,
в которые заключен наш мир; 4) все объекты должны
для ребенка расположиться в известном порядке по от-
ношению друг к другу по трем так называемым изме-
рениям; 5) ребенок должен научиться различать отно-
сительные размеры предметов, другими словами, изме-
рять их.
Рассмотрим эти процессы по порядку.

1. Подразделение или различение. Здесь мне оста-
ется немногое прибавить к тому, что было сказано в
главе XIV. Движущиеся, острые, ярко освещенные кус-
ки всего поля восприятия привлекают внимание и тогда
различаются как особые объекты, окруженные осталь-
ной частью зрительного или осязательного поля. То об-
стоятельство, что эти объекты, будучи раз выделены
из окружающей области впечатлений, сохраняют свою
обособленность от окружающего, останется всегда пер-
вичным фактом нашей чувственной восприимчивости,
не поддающимся никакому дальнейшему объяснению.
Впоследствии, после того как отдельные предметы один
за другим выделялись из общего хаоса впечатлений и
сделались привычными, внимание ребенка может на-

237.

правляться на несколько предметов одновременно. Он
может тогда видеть и осязать сразу несколько предме-
тов, находящихся один подле другого среди поля вос-
приятия. Это осознание «сосуществования предметов
друг подле друга» сначала очень неясно и может не
заключать в себе различения определенных направлений
и расстояний—и его также следует принять за нечто
первично-данное в нашей чувственной восприимчивости.

2. Объединение различных видов ощущений в одну
вещь. Когда два ощущения сознаются одновременно, мы
стремимся объединять вызывающие их причины в по-
нятие одной и той же вещи. Когда кондуктор электри-
ческой машины близко поднесен к нашей коже, то ис-
кра, блеск, которые мы видим, треск, который слышим,
и укол, который осязаем, локализуются в том же ме-
сте и рассматриваются как различные стороны одного
и того же явления — электрического разряда. Простран-
ства, занимаемые видимым, слышимым и осязаемым
объектами, сливаются в нашем представлении в одно
пространство благодаря основному закону нашего со-
знания, закону, согласно которому мы упрощаем, объ-
единяем и отождествляем воспринимаемые впечатления,
насколько это возможно. Всякое чувственное впечатле-
ние, воспринимаемое вместе с другим, локализуется
нами в том же месте. Места, занимаемые первым и
вторым, сливаются для нас в одно место, занимаемое
обоими впечатлениями. Место, в котором возникает
одно, впоследствии кажется в то же время и местом
нахождения другого. Таков первый чрезвычайно важ-
ный акт, при помощи которого познаваемые нам'и ми-
ровые явления распределяются в известном простран-
ственном порядке.

При этом слиянии разнородных ощущений в один
образ вещи одно из объединяемых ощущений принима-
ется нами за вещь, остальные же рассматриваются на-
ми как более или менее случайные свойства или спо-
собы проявления. Обыкновенно за коренное свойство
вещи принимается то ощущение, которое отличается
наибольшей устойчивостью и имеет наибольшее прак-
тическое значение по сравнению с остальными: таким
бывает по большей части ощущение твердости или тя-
жести. Но тяжесть и твердость всегда бывают связаны
с осязанием некоторого объема; мы всегда, имея воз-
можность «видеть» осязаемое нашей рукой, сравниваем
величины осязаемого и видимого, после чего образо-

вавшееся в нашем уме общее представление об объеме
данной вещи может также стать признаком, характе-
ризующим ее сущность: нередко такую роль играет
размер вещи, ее температура, вкус и т. д. Но по боль-
шей части температура, запах, звук, цвет и любые дру-
гие впечатления, сознаваемые нами в связи с известным
видимым или осязаемым объемом, считаются в числе
атрибутов данной вещи.

Правда, мы испытываем вкусовые и обонятельные
ощущения, не видя и не осязая никакого предмета, но
эти ощущения проявляются с особенной силой, когда
связаны со зрительными и осязательными впечатления-
ми. Поэтому мы приписываем источник таких свойств
соответствующим пространственным восприятиям, а
сами свойства рассматриваем как нечто рассеянное в
более утонченном виде в пространстве, занимаемом
отдельными предметами. Во всех этих явлениях чувствен-
ные впечатления, места которых в пространстве сли-
ваются в представление одного общего места, достав-
ляются различными органами чувств. Такие чувствен-
ные данные не стремятся вытеснить одно другое из
области сознания, но могут сознаваться все сразу. Неред-
ко изменяется их общая интенсивность, достигая извест-
ного максимума. Таким образом, мы смело можем
признать законом нашего сознания тот факт, что мы
локализуем одно в другом те существующие в опыте
впечатления, восприятия которых не препятствуют
взаимно друг другу.

3. Сознание окружающего мира. Различные впечат-
ления, воспринимаемые тем же органом чувств, взаим-
но препятствуют образованию соответствующих восприя-
тии и не могут быть одновременно отчетливо осознаны.
Вследствие этого мы не локализуем их в одном и том
же месте, но располагаем в известном пространствен-
ном порядке одно подле другого в объеме, большем по
сравнению с объемом, занимаемым каждым ощущением
в отдельности. Мы обыкновенно улавливаем предмет,
потерянный из виду, поворачивая глаза в том направ-
лении, где думаем его найти, и с помощью постоянного
передвижения глаз приучаемся рассматривать каждое
поле зрения как нечто, связанное с восприятием других
доступных зрению объектов во всех возможных' на-
правлениях. В то же время движения глаз, в связи с
которыми соответственно изменяется поле зрения, так-
же осознаются и запоминаются; и постепенно таким

путем (благодаря образованию ассоциаций) то или дру-
гое движение глаз начинает вызывать в нашем созна-
нии то или другое представление о новой группе пред-
метов, вводимых нами в поле зрения. Вместе с тем
внешние впечатления представляют неопределенное мно-
жество разнородных качеств. Отвлекаясь от их разно-
образия, мы сосредоточиваем наше внимание на частях
пространства, занимаемых ими, и разнородные движе-
ния становятся для нас единственными показателями
этих частей пространства, вступая с ними в тесные
ассоциации. Таким образом, мы все более и более на-
чинаем рассматривать движение и видимое протяжение
как два явления, взаимно обусловливающих друг друга,
пока, наконец, не станем их считать просто синонима-
ми; тогда пустое пространство начинает для нас озна-
чать просто область для движения. Психолог, отправ-
ляясь от этого факта, может легко дойти до ошибоч-
ного утверждения, будто мышечное чувство играет глав-
ную роль в образовании идеи пространства.

4. Порядок в пространственном расположении пред-
метов. Мышечное чувство имеет большое значение при
установлении порядка в расположении видимых, слы-
шимых и осязаемых объектов. Я гляжу на точку, в это
время изображение другой точки, появившееся на боко-
вой части сетчатки, привлекает мое внимание, я немед-
ленно направляю на это изображение желтое пятно и
заставляю изображение падать последовательно на все
промежуточные места сетчатки, описывая на ней линию.
Линия, образованная быстрым движением второй точки,
представляет сама по себе зрительный образ линии,
имеющей конечными пунктами вторую и первую точки.
Линия отделяет эти точки одну от другой, они оказы-
ваются расположенными по ее длине; таким образом,
между ними устанавливается известное расстояние. Ес-
ли третья точка, находящаяся еще ближе к периферии,
привлечет наше внимание, то глаз придет в еще боль-
шее движение, и в результате на сетчатке получится
продолжение линии: вторая точка теперь очутится меж-
ду первой и третьей. В каждое мгновение нашей жизни
предметы, лежащие на периферии поля зрения, описы-
вают на сетчатке линии между своими изображениями
и изображениями других предметов, от которых они
отвлекают внимание, вытесняя их из центра поля зре-
ния. Таким путем каждый пункт на периферии сетчат-
ки напоминает о линии, на конце которой он лежит и

которая может быть проведена движением глаз; даже
неподвижное поле зрения в конце концов начинает оз-
начать систему пространственных отношений, установ-
ленных постоянной возможностью двигать глазами, про-
водя линии между центральными и периферическими
частями сетчатки.

Тот же процесс происходит на нашей коже и на су-
ставных поверхностях. Двигая рукой по предметам, мы
проводим линии, соответствующие направлению движе-
ния, и на концах этих линий возникают новые осяза-
тельные впечатления. Эти линии проводятся и на коже,
и на суставных поверхностях; в обоих случаях прове-
дение их порождает в нас осознание определенного
порядка или расположения в тех предметах, между
которыми такие линии проводятся. То же следует рас-
пространить и на слуховые, и на обонятельные ощуще-
ния. При определенном положении головы известные
звуки или запахи осознаются наиболее явственно. Уже
иной поворот головы делает данный звук или запах
слабее, но доводит до максимума другой звук или
запах.

Таким образом, два звука или два запаха находятся
преимущественно в крайних точках линий движения,
причем само движение представляет здесь такое пере-
мещение головы в пространстве, характер которого
обусловлен ощущениями, связанными частью с функ-
циями полукружных каналов, частью с движениями
шейных позвонков и частью с впечатлениями, получае-
мыми сетчаткой. При помощи таких актов всякий объ-
ект зрения, осязания, обоняния или слуха локализуется
более или менее определенным образом по отношению
к реальным, находящимся по бокам предметам, или к
предметам только возможного опыта. Я говорю «к на-
ходящимся по бокам», не желая пока осложнять дела
специальными соображениями о так называемом треть-
ем измерении, расстоянии или глубине.

5. Взаимная соизмеримость объектов. С первого
•взгляда легко увидеть, что мы не можем непосредствен-
но сравнивать точно пространственные отношения, свя-
занные с различными ощущениями. Полость рта при
ощупывании ее языком всегда будет казаться больше,
чем при осязании пальцем или при рассматривании
глазами. Наши губы при осязании всегда кажутся
больше, чем равный им по величине участок кожи на
бедре; во всех случаях сравнение производится непо-

ОА1

16 —833

средственно, но не дает точных результатов; для дости-
жения последних нужно прибегнуть к иному приему.

Главными приемами при сравнении пространствен-
ных отношений, определяемых с помощью двух чув-
ствительных поверхностей, служат наложение одной
поверхности на другую и наложение одного внешнего
предмета на многие чувствительные поверхности. Две
кожные поверхности, наложенные одна на другую, ощу-
щаются одновременно и, согласно психологическому
закону, о котором мы говорили ранее, считаются за-
нимающими то же место в пространстве. Такое же
цельное и единичное по занимаемому месту впечатле-
ние дает нам видимая и осязаемая нами рука.

При этом отождествлении разнородных ощущений и
сведении нескольких к одному общему впечатлению
необходимо иметь в виду, что из двух постоянных ощу-
щений, по которым мы определяем размеры двух сопри-
касающихся поверхностей, одно принимается за истин-
ное показание, а другое — за иллюзию в том случае,
когда показания того и другого ощущения противоре-
чат друг другу. Например, в ямку, образовавшуюся на
месте вырванного зуба, невозможно просунуть конец
пальца, а при ощупывании языком она кажется такой
большой, что конец пальца, по-видимому, легко может
поместиться в ней. Да и вообще можно сказать, что
рука, будучи почти исключительно органом осязания,
при соприкосновении с другими частями кожи имеет
решающее значение для определения размеров сопри-
касающейся с ней кожной поверхностью.

Но даже в случае, когда ощупывание одной поверх-
ности с помощью другой оказалось бы невозможным,
мы всегда могли бы измерять чувствительные поверх-
ности, налагая тот же протяженный объект сначала на
одну поверхность, потом на другую. Мы.могли бы спер-
ва, конечно, подумать, что предмет, с помощью которо-
го мы будем измерять поверхности, во время переноса
с одного места на другое увеличился или уменьшился
в размерах, но стремление к упрощениям в истолкова-
нии мировых явлений вскоре вывело бы нас из затруд-
нения, заставив предположить, что предметы при пере-
мещении не меняют своих размеров, что огромное боль-
шинство и других ощущений не дают точных показаний
и что с этим обманом чувств надо постоянно считаться.

Нет никаких оснований предполагать, что размеры
двух пространственных впечатлений (например, линий

или пятен), дающих изображения на двух различных
частях сетчатки, осознаются первоначально как прост-
ранственные величины, находящиеся между собой в
каком-нибудь определенном количественном отношении.
Но если бы впечатления исходили от того же самого
объекта, мы могли бы считать размеры соответствующих
им изображений совершенно одинаковыми. Впрочем,
последнее возможно только тогда, когда взаимные отно-
шения в положении глаза и предмета остались неиз-
менными. Когда же предмет, передвигаясь, меняет
положения по отношению к глазу, то ощущение, вызы-
ваемое его изображением даже на той же части сет-
чатки, делается столь изменчивым, что мы перестаем
придавать какое-либо постоянное значение возникающе-
му при этом в каждый момент новому пространствен-
ному впечатлению на сетчатке.

Это игнорирование величины ретинального изобра-
жения стало у нас столь велико, что нам почти невоз-
можно сравнивать при помощи зрения размеры пред-
метов, находящихся на различных расстояниях, не при-
бегая к наложению. Мы не можем сказать заранее, ка-
кую часть далеко отстоящего дома или дерева закроет
наш палец, поставленный перед глазом. Различие отве-
тов на вопрос, как велика Луна (согласно наивной точ-
ке зрения, она величиной с каретное колесо или, по
мнению других, с почтовую облатку), подтверждает
этот факт самым разительным образом. Для начинаю-
щего чертежника наиболее трудно развить в себе спо-
собность непосредственно оценивать получаемую на сет-
чатке величину изображений, доставляемых глазу раз-
личными предметами в поле зрения. Чтобы достигнуть
этой цели, он должен восстановить в себе то, что Рэс-
кин называет невинностью глаза (innocence of the eye),
т. е. нечто вроде детской способности воспринимать не-
посредственно цветовые пятна как таковые, не сознавая,
что именно они означают.

У обыкновенного человека эта «невинность» утраче-
на. Из всех возможных зрительных размеров каждого
предмета мы избрали один, который принимаем за ис-
тинный, все остальные рассматриваем лишь как указа-
ния на истинный размер. Эта реальная, истинная ве-
личина предмета определяется нашими эстетическими
и практическими интересами. Мы считаем истинной ту
•величину, какую данный предмет имеет на расстоянии,
с которого всего удобнее рассматривать его и разли-

16*

чать в нем детали. Это — расстояние, на котором мы
держим все, что хотим хорошенько рассмотреть. На
более далеком расстоянии предмет оказывается слиш-
ком малым для детального рассмотрения, на более
близком — слишком великим. Оба зрительных впечатле-
ния, слишком большое и слишком малое, игнорируют-
ся, вызывая в нас представление соответствующего им
наиболее важного по значению образа. Смотря вдоль
обеденного стола, я игнорирую тот факт, что тарелки
и стаканы на противоположном конце кажутся значи-
тельно меньшими, чем находящиеся подле меня, ибо я
знаю: все они одинаковы по величине. Непосредствен-
ное ощущение, воспринимаемое от них, стушевывает-
ся, теряет значение перед тем знанием, которым я об-
ладаю лишь в воображаемой форме.

То, что касается величины, распространяется в дан-
ном случае и на форму предметов. Почти все видимые
формы предметов представляют то, что мы называем
перспективным искажением. Прямоугольные крышки
столов обыкновенно кажутся нам имеющими два тупых
и два острых угла; круги, нарисованные на коврах,
обоях и листах бумаги, воспринимаются как эллипсы,
параллельные линии кажутся сходящимися, человече-
ские тела — укороченными, и переходы от одной из этих
изменчивых форм к другой бесконечны и непрерывны.
Но среди них одной форме мы отдаем предпочтение, это
та форма, которую имеет данный предмет в положе-
нии, наиболее выгодном для детального рассмотрения,
т. е. когда наши глаза и предмет находятся по отно-
шению друг к другу в так называемом нормальном
положении. В этом положении голова наша держится
прямо, а зрительные оси параллельны одна другой или
симметрично конвергируют; плоскость предмета перпен-
дикулярна плоскости зрения; если на плоскости пред-
мета много параллельных линий, то она расположена
так, чтобы линии были по возможности или параллель-
ны, или перпендикулярны плоскости зрения. В этом
положении мы сравниваем между собой все формы
предметов, производим над ними точные измерения,
имеющие для нас решающее, окончательное значение.

Огромное большинство ощущений служит лишь ука-
занием на наличность других ощущений, которые счи-
таются связанными с более реальными пространственны-
ми отношениями. Какое бы зрительное впечатление мы
ни получили от предмета, мы всегда думаем о нем так,

как будто он находился перед нашими глазами в нор-
мальном положении. Только представляя предмет как
бы в нормальном положении, мы верим, что видим его
таким, каким он есть, в противном случае говорим, что
нам он только кажется таким. Впрочем, опыт и привыч-
ка вскоре научают нас, что кажущаяся видимость рядом
непрерывных градаций переходит в действительность.
Кроме того, они убеждают нас в том, что кажущееся
и действительное могут сменять друг друга самым при-
чудливым образом. То настоящий круг может в извест-
ном положении превратиться в мнимый эллипс, то на-
стоящий эллипс таким же путем превратится в мнимый
круг, то прямоугольный крест принимает вид косо-
угольного, то косоугольный — вид прямоугольного.

Почти всякая форма при непрямом зрении может,
таким образом, рассматриваться как производная от
соответствующей формы при зрении в нормальном по-
ложении; и мы должны научиться подыскивать для вся-
кой формы первого класса подходящую форму второго
класса: мы должны определить, какой зрительной ре-
альности соответствует данный зрительный знак. На-
учаясь этому, мы только выполняем закон экономии или
упрощения, закон, который господствует во всей нашей
психической жизни, когда мы думаем исключительно об
одной «реальности» и стараемся по возможности игно-
рировать имеющийся в нашем сознании «знак», по ко-
торому мы узнаем ее. Ввиду того что «знаки» для каж-
дой вероятно-реальной вещи многочисленны, а вещь
одна и устойчива, мы, игнорируя первые и сосредоточи-
вая внимание на второй, приобретаем ту же выгоду,
какая получается для наших психических актов, когда
мы игнорируем текучие, изменчивые образы, заменяя
их связанными с ними точными и неизменными назва-
ниями. Выбор многочисленных «нормальных видимо-
стей» из хаоса наших зрительных впечатлений для того,
чтобы они служили нам при нашем мышлении прооб-
разами реальных вещей, представляет некоторую ана-
логию с привычкой думать словами; аналогия эта в том,
что в обоих случаях мы заменяем в мышлении много-
численные и изменчивые термины немногочисленными
и неизменными.

Если зрительное ощущение может, таким образом,
быть знаком, напоминающим о другом ощущении того
же органа чувств, то еще с большим правом ощущения,
принадлежащие одному органу чувств, могут быть по-

казателем ощущений другого. По запаху или вкусу мы
заключаем, что возле нас находится склянка одеколона,
блюдо земляники или кусок сыру, которые могут быть
видимы. Объекты зрения внушают мысль о наличности
объектов осязания и наоборот. При всех этих напоми-
наниях одного ощущения о другом и заменах одного
ощущения другим только один закон неизменно сохра-
няет значение, а именно: мы обыкновенно принимаем
наиболее интересное для нас ощущение в данной вещи
за наиболее истинное выражение ее природы. Здесь мы
снова встречаем один из случаев избирательной душев-
ной деятельности, о которой говорили в главе XI.

Третье измерение или расстояние. Эта роль ощуще-
ний как простых знаков, которые игнорируются нами,
когда вызывают в нашем сознании мысль о наличности
«означаемых» ими ощущений, была впервые подмечена
Беркли в его «Опыте новой теории зрения» (1700). Он
особенно настаивал на том, что «знаки» эти не были
естественными знаками, но были свойствами объекта,
которые просто ассоциировались путем опыта с други-
ми, более постоянными внешними свойствами объекта, и
напоминали нам о них. Осязательное ощущение и зри-
тельное впечатление, получаемые от данного объекта,
не имеют ничего общего между собой, и если я думаю
о первом, воспринимая второе, или о втором, восприни-
мая первое, то это зависит только от того факта, что
мне случалось раньше очень часто испытывать оба
ощущения одновременно. Например, когда мы открыва-
ем глаза, мы видим, как далеко находится предмет. Но
это чувсгво расстояния, согласно Беркли, никоим обра-
зом не может быть ретинальным ощущением, ибо точка
в пространстве запечатлевается на сетчатке (ретине)
только в виде пятна, которое проектируется «на дне
глаза», и это пятно одинаково для всех расстояний.