Глава 3. Период ухаживания: изменение молодого взрослого 3 page

На следующее утро он должен был преодолеть малодушный страх, оставаясь в комнате в тот момент, когда горничная обнаружит сухую постель. Он должен был неистово искать предлог, чтобы покинуть комнату, но, оказавшись не в состоянии найти его, он был вынужден уставиться в окно, чтобы она не виде-

ла его жуткой растерянности. На следующий день после обеда эти мысли должны были вернуться, и все должно было закончиться так же, как в первый день. На третий день все должно было повториться.

Дальнейшие мои указания касались того, что, когда он будет покидать гостиницу, его охватит ужасное беспокойство по поводу посещения им бабушек и дедушек. Проблема будет состоять в том, кого он должен посетить сначала: родителей отца или родителей матери. И это сомнение станет просто навязчивым. В конце концов он разрешит проблему так, что у первых останется на день меньше, чем у вторых. После этого он успокоится и будет с нетерпением ждать визитов к остальным родственникам. Однако его всегда будут посещать сомнения по поводу того, к кому же он должен приехать в следующий раз, но в конце концов он будет приходить к решению и во время визитов будет чувствовать себя хорошо.

Все эти указания я повторял снова и снова, добиваясь усвоения всех этих псевдопроблем для того, чтобы преобразовать энуретические страхи в тревогу по поводу посещения родственников. Примерно через два часа я отпустил его, сделав ему постгипнотическое внушение относительно распространенной амнезии. Когда он проснулся, я сказал ему коротко, что где-то через три месяца его снова призовут, и тогда он обязательно пойдет служить.

Через десять недель врач из призывной комиссии снова направил его ко мне. Он подробно рассказал о своих «удивительных переживаниях» в гостинице — без видимого осознавания причин, вызвавших эти переживания. Он рассказывал: «Я чуть не сошел с ума в этой гостинице, стараясь намочить постель, но никак не мог этого сделать. Я даже пил воду, чтобы увериться в том, что жидкость в организме есть — но напрасно! Все это меня настолько напугало, что через три дня я выехал из гостиницы и начал ездить по родственникам. Это помогло мне, хотя сначала я чуть не умер от

сомнений, к кому же ехать первому. И вот сейчас я здесь,у вас».

Я напомнил ему о первоначальных жалобах. С внезапным удивлением он ответил: «Но я не делал этого с тех пор, как чуть не свихнулся в этой гостинице. Что произошло?» Я сказал: «Произошло то, что ты перестал мочиться в постель и теперь можешь радоваться сухой постели». Через две недели он успешно прошел медкомиссию и был принят на военную службу. Тревожился он теперь только о том, как мать отнесется к его службе в армии.

Эриксон совсем не обязательно использует гипноз, работая с подобными проблемами, особенно с энурезом. Он использует также многие другие процедуры и любит при этом подчеркивать, что, избавляясь от подобных проблем, молодой человек приобретает способность вести себя нормально и во многих других ситуациях.

Молодые люди могут выпадать из процесса развития из-за различных форм девиантного поведения. Де-виантным может быть и внешний вид, что затрудняет процесс ухаживания. Иногда, например, появляется излишняя полнота, которая делает человека непривлекательным. Случается такое, что молодые люди или девушки избегают действий, которые могли бы сделать их привлекательными для противоположного пола. Иногда доктор Эриксон разрешал подобные проблемы прямо и непосредственно, помогая таким пациентам сформировать внешний облик. В других случаях он мог работать с образом «Я», и особенно с их образом собственного тела. Работая с молодыми женщинами, Эриксон максимально использовал свою собственную мужественность. Он предполагал, что, если он убедит женщину в том, что она привлекательна для него, она сумеет обобщить и распространить эту идею на мужчин вообще. В рамках безопасного психотерапевтичес-

кого контакта женщина может чувствовать, что мужчина ею восхищен. Впоследствии она обращает это чувство на мужчин, которых встречает в других ситуациях, и реагирует на них иначе, чем она это делала раньше. Эриксон использует общение с пациенткой как ритуал, формирующий сознание молодой женщины таким образом, что она начинает чувствовать себя привлекательной для других мужчин.

Например, однажды к Эриксону обратилась молодая девушка по поводу того, что она чувствовала себя ужасно толстой. Конечно, у нее был лишний вес, но не в той мере, как она настаивала. Это была религиозная девушка, очень приличная и чопорная. Ее чрезмерная забота о приличии и восприятие себя ужасно толстой привели к тому, что она избегала молодых людей. Эриксон рассказывает:

Как только я увидел эту девушку, я сразу понял, что она чопорна и не в меру стыдлива. Я пригласил ее в кабинет и усадил на стул; и хотя я был очень вежлив, я взглянул на нее только мельком. Затем я попросил рассказать мне ее историю, а сам взял со стола пресс-папье и пристально стал смотреть на него. Пока она говорила, я лишь несколько раз взглянул на нее, почти все мое внимание уделяя пресс-папье.

Закончив свой рассказ, она спросила, возьму ли я ее на лечение: ведь она чувствует себя такой непривлекательной, и если даже похудеет, то все равно останется самой непривлекательно девушкой на свете.

Я ответил ей так: «Надеюсь, вы простите меня за то, что я делал. Когда вы говорили, я не смотрел на вас, и я знаю, что это очень грубо. Вместо того чтобы смотреть на вас, я играл с этим пресс-папье. Мне было довольно трудно смотреть на вас, и мне не хотелось бы обсуждать причину этого. Но поскольку мы находимся в ситуации терапии, я просто обязан сказать вам все до конца. Возможно, вы сами найдете этому объяснение. Итак, разрешите мне изложить это

следующим образом. Я испытал очень сильное чувство, и она подсказало мне, что когда вы похудеете, вы будете еще более сексуально привлекательной, и поэтому я избегал смотреть на вас. Я знаю, что существует нечто, чего мы с вами не должны обсуждать. Но вы, конечно, крайне привлекательны в сексуальном плане. И ваша привлекательность еще сильнее увеличится, если вы похудеете. Но мы не должны говорить об этом».

Пока я говорил, девушка краснела, бледнела и ёрзала. В том, что я ей сказал, не было ничего оскорбительного или обидного, но она восприняла это как что-то ужасно неприятное. Но я был человеком, которого она весьма уважала и который сразу же заметил, что она сексуально привлекательна, и сказал ей об этом.

Через некоторое время она действительно похудела и очень вежливо рассказала мне, что влюбилась в человека много старше ее, и что этот человек ею совсем не интересуется. Я сказал ей, что влюбившись в этого человека, она сделала ему огромный комплимент. Теперь, научившись делать мужчинам приятное, она вполне может обратить внимание на мужчину своего возраста. Но она должна еще некоторое время сохранять свое чувство к пожилому человеку. Впоследствии она потеряла интерес ко мне и обручилась с мужчиной соответствующего ей возраста. Когда Эриксон использует свою сексуальность таким образом, он аккуратно отслеживает, чтобы подобное отношение к нему не стало суррогатом естественных отношений с мужчиной. Если влюбленность возникла, она соответственно должна быть направлена на подходящий объект из соответствующего социального окружения девушки.

Рассматривая проблемы периода ухаживания, обычно думают о молодежи, однако проблемы этой стадии развития могут сохраняться в течение многих лет. Чем старше человек, тем труднее ему преодолеть проблемы

этой стадии. Теряя готовность рисковать в поисках партнера, женщина может вести себя так и иметь такой внешний вид, что возможность привлечения партнера становится минимальной. Мне кажется, что, чем более прочно стоит женщина на пути к периферической позиции, тем более драматические потрясения необходимы для того, чтобы она изменила свой образ жизни. Иногда Эриксон производит такие изменения очень быстро, организуя интенсивные, но безопасные отношения пациентки с мужчиной, что дает ей импульс к риску вступления в нормальные интимные взаимоотношения.

К Эриксону обратилась женщина, которую рекомендовали ее единственные в мире друзья — супружеская пара, хорошо знакомая с Эриксоном. Ей было тридцать пять, и она была чуть более, чем приятно, пухлой. Хотя у нее было широковатое, но очень приятное лицо, каждый, кто видел ее впервые, скорее всего думал: «Господи, почему бы ей не вымыть лицо, не причесать волосы и не надеть платье вместо мешка?!»

Она робко вошла в кабинет и, держась скованно и отсутствующе, объяснила, что чувствует себя надломленной и близкой к отчаянию. Она всегда хотела выйти замуж и иметь детей, но у нее никогда не было даже друга. Так она проучилась в колледже, и ее свободное время тогда было занято уходом за матерью-инвалидом. Она знала, что ее вес несколько превышает норму, но чувствовала, что некоторые мужчины любят пухлых девушек, поэтому не видела в этом причины своего одиночества. Она была умна, культурна, интересна в общении, но близка к отчаянию, потому что ей было уже тридцать пять лет и надо было быстро что-то делать. Она сказала, что психотерапию с ней нужно провести очень быстро, потому что ей предложили работу в отдаленном городе и там все будет по-другому — или надо отказаться от этого предложения; поэтому здесь требовалось вмешательство весьма резкое. Кроме того, ее финансы были ограничены.

Эта женщина была превосходным работником, и ее начальник держал ее только из-за того, что качество ее работы было изумительным. Она была холодной, отчужденной, замкнутой. Она дружила только с вышеупомянутой супружеской парой, и в общении с ними она была прекрасной собеседницей с высоким интеллектом и широким спектром интересов. Она навещала их раз в месяц, а остальное время проводила дома наедине с собой. Она носила очки в стальной оправе и не делала макияжа, у нее не было ни одного платья по фигуре, а цвета у платьев были самыми ужасающими. Она не отличалась аккуратностью, никогда не причесывалась как следует; шея и уши у нее были, как правило, грязными, ее ногти часто были черными от грязи. Если кто-то обращал внимание на это, она замораживала его своим холодным безразличным поведением. Эриксон рассказывал:

Я сказал этой женщине: «Вы хотите, чтобы я провел с вами психотерапию, и хотите, чтобы я сделал это быстро, поскольку вы доведены до отчаяния. Хотите ли вы, чтобы я действовал по-своему? Считаете ли вы, что сможете это вынести? Я могу провести с вами психотерапию быстро, тщательно и эффективно, но для вас это будет, скорее всего, шоковым переживанием». Она сказала, что чувствует себя достаточно близко к отчаянию, чтобы принять все что угодно. Я сказал ей, что она должна продумать мое предложение в течение трех дней и решить, действительно ли она хочет для себя такой психотерапии, которая будет достаточно неприятной, чтобы помочь ей. Я заверил ее, что результаты будут превосходными, но, чтобы выдержать все это, от нее потребуется большая сила духа. Это будет просто психотерапевтическое изнасилование, и это будет нужным, поскольку она располагает очень коротким промежутком времени. (Слово «изнасилование» я употребил не случайно, имея при этом в виду много целей.) Я сказал ей далее, что она

должна дать обещание не прерывать психотерапию и тщательно выполнять каждое задание, которое я ей дам — неважно, в чем оно будет заключаться. Прежде чем дать такое обещание, она должна продумать все последствия, особенно неприятные, которые возможны в случае принятия моих условий. Через три дня она вернулась и обещала выполнить все мои требования.

И у нас состоялась долгая беседа, которую я начал вопросом: «Какой суммой денег вы располагаете?» Она сказала, что у нее тысяча долларов, и она готова отдать их сразу же. Я попросил ее выписать чек на семьсот долларов и быть готовой потратить эти деньги на себя, причем весьма непредвиденным образом. Затем я сказал, что ей нужно купить зеркало, портновский метр, весы и таблицу соотношений рост-вес. Дальнейший трехчасовой разговор был посвящен критическому обзору ее внешнего вида, причем, критикуя ее, я старался привести как можно больше наглядных свидетельств. Я осмотрел каждый ее ноготь и в деталях описал количество и качество грязи под ним. Держа перед ней зеркало, я заставил ее вслух описать грязь на ее лице и шее, и потоки пота. С помощью двух зеркал она смогла увидеть и описать грязь на ушах. Я критически прокомментировал состояние ее непричесанных волос, ее ужасное платье с его кричащим цветом... Мы рассмотрели все, что только поддавалось зрению. Мы обсудили все это, предполагая, что тут она может все исправить без помощи профессионала. Мы пришли к выводу, что, поступая таким образом, она сознательно пренебрегала собой, в чем была коренным образом не права.

Затем я дал ей мочалку и попросил вымыть одну сторону шеи, а потом взять зеркало и сравнить вымытую и грязную стороны шеи. Это ее страшно смутило. Я завершил встречу утверждением о том, что она была просто жалкой тупицей. Но я запретил ей делать покупки до тех пор, пока она не получит особых указа-

ний. Она должна была просто продолжать работать, но продумывать все, что я сказал, будучи откровенной с собой. Я назначил ей встречу через два дня, предупредив, что следующая встреча будет такой же долгой, и возможно, еще более неприятной.

На следующую встречу она пришла без опоздания, войдя в кабинет робко и смущенно, в ожидании, что же произойдет с ней на этот раз. Она была без макияжа, но выглядела гораздо более ухоженной, чем в прошлый раз, исключая покрой платья и слишком яркий цвет плаща. Конечно, после нашей прошлой встречи она пошла домой и тщательно вымылась. Я одобрил чистую сторону ее шеи и, значит, одобрил ее чистое тело. За ее робостью скрывались сомнения относительно того, что же я буду осматривать на этот раз.

Я тщательно проанализировал нашу прошлую беседу и перемены, которые она повлекла. Я говорил об этом холодно и отчужденно. Затем я попросил ее приготовиться понять нечто новое, крайне важное, но до сих пор не постигнутое и не принимаемое во внимание ею несмотря на то, что этот предмет имеет огромное значение для нее, как живого существа. Она больше не сможет этим пренебрегать или не обращать на это внимания; она никогда не сможет забыть об этом «нечто», которое является очевидным для всех, кто с ней общается. Оно будет постоянно присутствовать в ее сознании, заставляя ее вести себя нормально и испытывая от этого приятное чувство. Я предупредил ее, что открою ей это, когда она соберется уходить. Когда беседа подошла к концу, и она пошла к двери кабинета, я сказал, что хочу, чтобы она кое-что сделала. Она стояла напряженная в ожидании моих слов. Я сказал: «Вы теперь уже никогда не сможете забыть о том симпатичном пучке волос, что растет у вас между ног. Сейчас вы пойдете домой, разденетесь и, оставшись совершенно голой, встанете перед зеркалом, и увидите три прекрасных символа женственности. Они всегда с вами, куда бы

вы ни направились, и с этого момента вы никогда не сможете забыть об этом».

На следующую встречу она явилась точно к назначенному времени и была очень смущена. Без всяких предисловий я сказал ей: «У вас отложены деньги для осуществления некоторых наших целей. Сейчас вы пойдете в магазин, найдете там консультанта по вопросам красоты и откровенно скажете ей, что вы несчастная тупица и ничего не знаете о том, как надо ухаживать за собой, и что вы хотите, чтобы она научила вас всему, что вам нужно. Это будет очаровательная, добросердечная, понимающая женщина. Разрешите ей делать <; вами все, что она захочет. Вы будете очень довольны тем, что познакомились с ней, и процесс обучения будет для вас волнующе приятным». Через три недели в вашей организации будут танцы, и вас, как обычно, пригласят. Вы должны пойти. Чтобы приготовиться к этому, вы сейчас же запишитесь в танцевальный кружок и научитесь танцевать как следует. Консультант поможет вам выбрать ткань на платье, в котором вы пойдете на танцы. Возьмите эту ткань и обратитесь к миссис X. Она прекрасная портниха, и вы объясните ей, что вы хотите, чтобы она руководила вами при пошиве этого платья. От начала до конца вы сошьете это платье своими руками. В следующий раз мы встретимся тогда, когда вы зайдете ко мне по дороге на танцы».

На этот раз она была действительно хорошо одета. Она была смущена, красива и макияж был сделан со вкусом. Она сильно похудела, была приятно оживлена и очаровательно смущалась. Через три месяца после переезда в другой город она познакомилась с преподавателем колледжа. Через год они поженились. Сейчас у них четверо детей.

Очень часто Эриксон предписывает своим пациентам самые обыкновенные процедуры (например, обучая их одеваться или танцевать), и все это происходит

на фоне эмоционального потрясения, что дает человеку импульс к выполнению тех процедур, которыми он до сих пор пренебрегал. При этом Эриксон максимально использует как свои возможности, так и возможности окружающих его людей. В приведенном случае он использовал себя для того, чтобы заставить излишне скромную женщину приготовиться к интимным отношениям с мужчиной, а это предполагало обсуждение вещей, о которых обычно не говорят вслух. Он использовал также и своих знакомых: портниху и консультанта по вопросам красоты.

Приводимая далее дискуссия о техниках краткосрочной терапии, состоявшаяся несколько лет назад, может дать более подробное представление как о проблемах молодой женщины, так и о способах, с помощью которых Эриксон эти проблемы разрешал. Молодой человек, пытавшийся понять и применить подход Эриксона, представил ему серию случаев и попросил его описать, как бы он действовал в каждом из этих случаев.

Хейли: Ко мне прислали девушку, страдавшую от очень сильных предменструальных болей и судорог. В течение восьми дней каждого месяца она чувствовала себя совершенно разбитой и лежала в постели. Она страдала этим лет с четырнадцати. Я встречался с ней два раза и отнюдь не приобрел уверенности в том, что могу ей хоть чем-то помочь. Но каким-то образом я чувствовал, что проблема ее не очень сложна. Менструации у нее начались в двенадцать лет, что вполне нормально. Во время войны, когда ей было тринадцать, она попала под бомбежку. Она наблюдала все своими глазами, но тому району города, где она находилась, бомбардировка ущерба не нанесла. После этого в течение года у нее вообще не было менструации. Она вернулась в Штаты со своей матерью, и в четырнадцать у нее снова начались

менструации, но теперь они были очень болезненными, С тех пор во время менструации она страдает от жутких болей.

Эриксон: Она — хорошенькая девушка? Хейли: Да.

Эриксон: А она тоже так считает? Хейли: Да, но нельзя сказать, что она вполне уверена в том, что она хорошенькая. Она работает над своим внешним видом немного слишком усердно. Эриксон: А вы что думаете об этом? Хейли: Что я об этом думаю? Ну, я считаю, что ей двадцать восемь, и она не замужем, и почему это так, она сама не знает.

Эриксон: Но все-таки она хорошенькая девушка? И еще она усердно украшает себя. Видите ли, в краткосрочной терапии очень важно учитывать свой телесный образ. Под этим выражением я подразумеваю: как человек воспринимает самого себя? Какие образы у него возникают, когда он думает о своем теле? Она — хорошенькая девушка, усиленно старающаяся сделать себя еще более красивой. Она говорит вам, что у нее неполноценный образ собственного тела. Хороший образ собственного тела предполагает не только физический аспект, но и аспект функциональный, а также существование личности внутри тела. Отдает ли она себе отчет в том, что знать о своих красивых глазах — это хорошо. Знает ли она, что совершенно нормально осознавать тот факт, что подбородок у нее несколько тяжеловат? Хорошо ли для нее иметь красивый рот, но при этом чуть асимметрично расположенные уши? Знает ли она о том, что неправильности ее лица придают ей индивидуальную привлекательность?

Хейли: Вы бы именно так все это ей и представили? Эриксон. Все это именно так и должно быть ей представлено. Видите ли, эти хорошенькие девушки совершенно себя не ценят. Они не понимают, что пытаются оценивать себя с точки зрения других

людей. И они обычно выбирают какой-то признак, который затем используют для того, чтобы неопровержимо доказать себе, что они нехороши.

Эта девушка с болезненными менструациями «-что она думает о своем теле? Может быть, у нее слишком широкие бедра или толстые лодыжки? Возможно, волосы на лобке у нее слишком редкие, или слишком прямые, или слишком курчавые? Или там есть что-нибудь еще? Там может быть что-то очень болезненное для осознания. Может, у нее слишком большая грудь или слишком маленькая? Может, соски не такого, как надо, цвета? Проводя краткосрочную терапию, вы с самого начала должны определить, каков у данного человека образ собственного тела — независимо от того, кто перед вами, мужчина или женщина. Хейли: И как вы это определяете? Эриксон: Иногда, поговорив с пациентом несколько минут (особенно если это девушка), я спрашиваю о том, каковы ее самые привлекательные черты, и спрашиваю почему. Я спрашиваю об этом прямо и непосредственно. Вы начинаете осмотр с кожи головы и заканчиваете подошвами. Это просто объективный осмотр. Вы действительно хотите знать, каков у человека образ собственного тела, и вы производите физический осмотр этого образа.

Хейли: Я понимаю. Эта девушка несколько преувеличенно заботится о том, чтобы выглядеть женственно, ее локоны тщательно уложены именно вот так, макияж именно такой и серьги именно такие. Эриксон: Другими словами, в ее образе собственного тела не хватает чего-то именно женственного, и поэтому она должна подчеркивать внешние признаки женственности. Чем же нехороши, как она думает, ее гениталии? Видит ли она какой-то дефект в своих бедрах, груди, фигуре, лице?

Хейли: А как пациенты воспринимают такое объективное рассмотрение их гениталий? Смотрят ли они на это так же объективно, как вы?

Эриксон: Они делают это сами для меня. Допустим, ко мне приходит девушка, и линия ее прически изогнута. На следующий раз, когда она ко мне приходит, она причесана немного иначе, но изгиб средней линии остается. А вы должны стремиться к тому, чтобы узнать, как она воспринимает свои гениталии. Хейли: Если линия прически изогнута, вы должны стремиться узнать именно это?

Эриксон: Да. Поскольку надо помнить, что мы знакомы со своим физическим «Я» настолько близко, что никогда не оцениваем эту близость сознательно. Как можно определить, носит ли женщина накладную грудь?

Хейли: Я не знаю, но, возможно, мне поможет в этом оценка пропорций ее тела.

Эриксон: Сейчас я вам это продемонстрирую. Я прошу женщину сесть прямо и представить, что у нее на правом плече сидит комар, затем я прошу ее прихлопнуть его. Сначала я покажу вам, как я это сделаю. (Демонстрирует, не касаясь рукой груди). А сейчас я покажу вам преувеличенным образом, как это сделает она... Видите, она отведет локоть на такое расстояние, которое соответствует размеру ее груди. Хейли: Да, понимаю. Если она носит накладную грудь, то она ее заденет.

Эриксон: Да. Если у нее маленькая грудь, практически ее нет, она сделает это так же, как я, а если у нее большая грудь, она отведет локоть далеко. Хейли: Это простой тест.

Эриксон: Да, очень простой. Если я вижу пациентку с ущербным образом собственного тела, я обычно говорю: «Существует множество вещей, о которых вы мне не хотите рассказывать — так и не рассказывайте. Существуют очень многие вещи, непосредственно вас касающиеся, которые вы не хотели бы со мной обсуждать». Таким образом, она получает разрешение скрыть все на свете. Но она пришла обсудить со мной нечто для нее важное! И вот она начинает рассказывать то об одном, то о другом. И при этом всегда

присутствует мысль: «Ну, об этом говорить вполне прилично». И не успевает она закончить свой рассказ, как расскажет обо всем. И о каждом, вновь раскрываемом факте она будет думать примерно так: «Ну, в действительности, это не так уж важно, чтобы это скрывать; я могу использовать разрешение на тайну на более важных вещах». Это простая гипнотическая техника. Надо заставить их реагировать на мысль о сокрытии, а также реагировать на мысль о раскрытии. Хейли: Я понимаю.

Эриксон: Скрывая нечто важ'ное, они, в сущности, меняют порядок предъявления фактов, и для сокрытия этого вполне достаточно.

Хейли: Это заставляет их также подумать о том, что же они обычно скрывают. Раньше они как-то не думали об этом...

Эриксон: У меня была пациентка, крутившая несколько любовных интрижек. Она слишком переживала по этому поводу, чтобы свободно о них рассказать. И вот вы даете ей разрешение скрыть все, что она захочет. Она знает, что вы не знаете про эти интрижки. И она начинает думать: «Ну, про интригу №1 вполне можно рассказать. И про №5 можно рассказать. Но не про №2, ее надо исключить. И вот она рассказывает про №4, №6, №3, №7... за исключением №2. Она исключила второй номер. А в сущности, она исключила⁴ теперь все интриги, кроме первой, поскольку она не называла их по порядку. Хейли: Это просто игра слов.

Эриксон: Но подсознание делает это, а вы должны это учитывать. Поэтому вы внушаете им, чтобы они исключали все, что хотят скрыть, и они это делают. Но вы также внушаете им, чтобы они говорили, и они опять же это делают. Но и скрывают они и рассказывают реактивно. Пока они собираются скрывать, вы должны побуждать их к сокрытию. Обсуждая образ собственного тела, то есть то, как вы видите себя, какой вы себе представляетесь, когда смотрите на себя мысленным взором, что вы думаете

о собственном теле и как его воспринимаете, вы, конечно же, не захотите рассказать мне о некоторых частях вашего тела, но остаются еще и другие части — те, о которых вы захотите поговорить. Например, ваш подбородок и рот. Вы можете подумать даже о ваших лодыжках. Вы можете подумать о собственном животе и о волосах на голове... (А услышав слова «волосы на голове», как вы думаете, сколько девушек подумают о девственности?) Определенная часть ваших волос — как вы ее воспринимаете и что вы чувствуете по этому поводу? Хейли: Это тоже игра слов?

Эриксон: Нет, это игра с фактом существования гени-тальной канавки. Определенная часть волос находится именно там.

Хейли: Очевидно, вы делаете это не только для того, чтобы изучить образ собственного тела у пациента, но и для того, чтобы заставить пациентов тщательно осознавать собственное тело.

Эриксон: Заставлять осознавать их свое тело: «И когда вы здесь сидите, вы думаете о том, какой аспект собственного «Я» вы должны предложить для обсуждения...»

«Когда вы здесь сидите» — это, по-видимому, переходная фаза. Но на чем вы сидите? И какое тело вы хотели бы иметь? Такое тело, которое вполне устроило бы женщину с другим типом личности, или же такое тело, которое было бы приятно именно для вашей личности? И много ли вы знаете об этом? Хейли: Естественно, учитывая мою ориентацию, мне было интересно узнать историю появления симптома. Меня интересовало, почему с 13 до 14 лет у девушки прерывался менструальный цикл? Эриксон: Да, и тут бы я поговорил с ней о бренности жизни, тела и о том, что ее тело может внезапно и жестоко прекратить свое существование. И об угрозе смерти. Это тело обречено на превращение в прах, и каждый менструальный период приближает ее к смерти, а это очень болезненно.

Хейли: Это иной способ восприятия менструации. Эриксон: Но вы знаете, он работает. Хейли: Да-да, я знаю, но менструация говорит ей также, что она женщина и не беременна. Я думал примерно об этом.

Эриксон: Вы воспринимаете менструацию в рамках мужского мышления.

Хейли: А как воспринимает это женщина? В рамках старения?

Эриксон: О чем думает каждая женщина? Когда она достигнет определенного возраста, она перестает менструировать. Поэтому для нее как личности это нечто совсем иное. Внутри ее личностного пространства менструация представляет собой нечто жизненно важное...

Вы просто подумайте, как женщина воспринимает свой день рождения, когда ей исполняется двадцать пять. Это — не двадцатипятилетний юбилей, это — юбилей в четверть века... А как она чувствует себя по поводу своего тридцатилетия? Она навсегда прощается с тем временем, когда ей было двадцать... И эта страшная дрожь при расставании — расставании с четвертым десятилетием? А двадцатипятилетний юбилей — это юбилей в четверть века, и этой четверти века придается огромное значение от Аризоны до Массачусетса.

Так когда она прекратила менструировать? Хейли: В возрасте тринадцати лет. Когда ей было три года, она потеряла своего отца. Впоследствии, во время бомбежки она потеряла и отчима, который тогда отправился на фронт. В его отсутствие мать развелась с ним. И тогда у девочки не только прекратились менструации, но и появились приступы головокружения и тошноты по утрам, и это продолжалось в течение многих месяцев. Это выглядело так, будто она старалась заменить потерянную семью другой, своей собственной. Мне казалось, что ее состояние имитировало беременность.

Эриксон: Она потеряла своего отца, когда ей было три года, и отчима во время бомбежки. Если бы ей было три года, она могла бы ждать возвращения отца. А как она могла представить свое состояние в три года?

Хейли: Вы восприняли ее состояние, как регрессию? Эриксон: Да, потому что в возрасте трех лет (как она понимала это в четырнадцать) она действительно могла с нетерпением ждать, когда отчим снова придет домой. А сейчас из-за этой бомбежки город не функционирует, порядок в доме нарушен, и ее функция тоже нарушена. Она ведь — часть целого. Хейли: Да, она описывала это так, как если бы все перестало функционировать. Может быть, она и не употребляла этих слов, но смысл ее описания был именно таким. Она перестала ходить в школу, встречаться с подругами, видеть отчима и так далее. Эриксон: Да, она еще не выросла, чтобы ходить в школу, ее забрали бы из школы. Она была слишком маленькой для школы и слишком маленькой, чтобы менструировать.