Загадки торсионов

Духова многие считали завзятым прагматиком, холодным реалистом. Но как тогда объяснить, что он, зная, что два конструкторских коллектива — СКБ-2 и Опытного завода имени Кирова — официально (то есть имея финансирование и материальное обеспечение) приступили к разработке нового тяжёлого танка по заданию Автобронетанкового управления Красной Армии, как ни в чём не бывало, продолжал заниматься проектом однобашенного тяжёлого танка, проектом, который — это подсказывал здравый смысл! — не имел шансов на воплощение в жизнь. Что им руководило: фантазёрство, одержимость своей идеей или вера в чудо? Нет, конечно. Просто наряду с реалистом в нём уживался романтик и даже мечтатель.

Все основные элементы конструкции будущего танка Николай Леонидович к этому времени уже обдумал. За исключением одного — подвески. Подрессорить многотонную стальную громадину — задача, конечно, не из лёгких. Первые английские танки вообще не имели рессор, экипаж при движении испытывал сильнейшую тряску. Потом стали устанавливать стальные листовые рессоры или пружины по типу автомобильных. На лёгких танках они работали терпимо, на средних — хуже, а на тяжёлых — совсем плохо. Подвеска получалась слишком громоздкой, ненадёжной, уязвимой от боевых повреждений. Приходилось защищать её массивными фальшбортами, утяжелявшими машину…

Выход был в том, чтобы найти принципиально новое решение. Размышляя над этим, Николай Леонидович вспомнил об одном давнем предложении чудаковатого инженера Вейца. Этот Вейц предлагал вместо листовых рессор и пружин применить в подвеске стальные стержни, работающие на кручение (их называли торсионами). Идея многим показалась тогда не просто не осуществимой, а нелепой: стержни при скручивании, конечно же будут разрушаться, ибо не имеют и не могут иметь необходимых упругих свойств. Нигде в мире торсионы в подвеске не применялись, тем более на тяжелых танках.

Заинтересоваться такой идеей вроде бы опять-таки явно противоречило здравому смыслу. А Николай Леонидович ухватился за неё, решил обсудить её с самим автором. Ведь в последние годы появились стали с хорошими упругими свойствами. А вдруг? Выигрыш же от применения торсионов несомненен — подвеска по конструкции может быть гениально простой.

…Встретились они в столовой, во время обеденного перерыва. Вейц, немолодой уже, лысоватый человек, с короткой шеей, толстым носом и выпуклыми близорукими глазами, одиноко сидел за столиком, вяло ковыряя вилкой гуляш с макаронами.

— Привет изобретателю, — улыбаясь, сказал Духов, подходя к нему. — Приятного аппетита. Не возражаете, если я составлю вам компанию?

Вейц молча кивнул. Дождавшись, когда Духов расположился за столом, он ворчливо сказал:

— Почему вы назвали меня изобретателем? Вам захотелось посмеяться над старым Вейцем?

— Упаси бог. Просто я занимаюсь сейчас подвеской для одного стального мастодонта. Ваши торсионы меня заинтересовали. Подвеска с ними может оказаться компактной, лёгкой, неуязвимой…

— Не распространяйтесь о преимуществах торсионов, — жестом остановил его Вейц. — Монах знает, что у него под сутаной. Что вы предлагаете?

— Изготовить торсионы и испытать их пока на нашем среднем танке Т-28. Можно несколько вариантов.

— Кто будет изготавливать торсионы?

— По нашему заказу станко-инструментальный цех.

— Они не смогут. И вообще, на нашем заводе такой возможности нет.

— Но это значит, что её нигде нет! — сказал Духов. — Наш завод — лучший в отрасли, а возможно, и в стране. Куда же прикажете обращаться? В Америку? В Германию?

Вейц отрицательно замотал головой. Нет, в Америку или Германию он тоже обращаться не рекомендует. Он, Вейц, не уверен в успехе, но попробовать согласен, если Духову это необходимо.

Договорились встретиться завтра в девять.

— Захватите чертежи и расчёты, — напомнил Духов.

Вейц к девяти пришёл, но расчётов у него не оказалось. И чертежей — тоже, поскольку без расчётов какие же могут быть чертежи?

— Эксперименты, надо полагать, тоже не проводились? — спросил Духов.

— Я теоретик, — с достоинством ответил Вейц. — Генератор идей. Моё дело — предложить идею. А эксперименты проводят, как известно, экспериментаторы. Должны ещё быть доводчики…

— Да, не густо у монаха под сутаной, — покачал головой Духов. — Но да не судимы будем. В пустыне для верблюда и колючка — божий дар.

Он подошёл к кульману и быстро набросал эскиз узла — торсион, балансир с осью опорного катка. Конструкция в целом напоминала длиннющую заводную рукоятку. Один конец её намертво заделан в броне, на другом, коротком, — опорный каток противоположного борта. Десять торсионов протянутся по днищу танка от борта к борту. Вот и вся подвеска. Удобно, легко, компактно. И фальшборты не нужны — подвеска надёжно защищена от боевых повреждений броневым корпусом.

При наезде на препятствие опорный каток приподнимается, закручивая торсион; жёсткий удар в корпус будет предотвращён. Потом торсион раскрутится, если… не произойдёт поломка.

— Вопрос номер один, — сказал Духов Вейцу. — Каким должен быть диаметр торсиона? Из-за отсутствия хотя бы примитивного расчёта придётся выбирать его сугубо ориентировочно. Предлагаю два варианта — тридцать и пятьдесят миллиметров. Ваше мнение?

— Согласен, — поспешно сказал Вейц.

Это особенность «конструкторского почерка» Духова — в затруднительных случаях он предлагал поначалу самое простое и легко осуществимое из возможных решений. И только когда такая «атака с ходу» не удавалась, переходил к следующим, более сложным и трудоёмким вариантам.

Торсионы изготовили в счёт модернизации ходовой части Т-28 всего за неделю. Сделали бы и быстрее, да подзадержались со шлицами — их пришлось выпиливать вручную. Сталь взяли хромоникелевую — ту, что шла на изготовление валов коробки передач.

Монтировали необычную подвеску на один из танков Т-28 в опытном цехе. Николай Леонидович, облачённый в комбинезон и работавший вместе со слесарями, дотошно расспрашивал мастера, как он собирается провести разметку, обеспечить параллельность валов.

— Всё сделаем, Леонидыч, в лучшем виде, — говорил ему старый мастер, бывший путиловец Ильин. — Ты не доверяешь нам, что ли? Так мы и не такое делали. Обижаешь, Леонидыч!

— Доверяй, но проверяй, — засмеялся Духов. — Дело не в этом. Вам, Семён Ильич, я доверяю больше, чем себе. Но надо же и мне учиться. Вот я и стараюсь постичь все тонкости монтажа под вашим руководством.

— Хитрюга ты, Леонидыч, — вздыхал старый мастер однако от танка конструктора уже не гнал.

Вейц тоже присутствовал при сборке, но молча стоял в сторонке в пальто и шляпе, безучастно наблюдая за работой слесарей.

— Вам не надоело созерцать? Переоделись бы да поработали, — предложил ему Духов.

— К сожалению, я могу работать только головой, — вздохнул Вейц. — Каждому своё. Но, кстати, обезьяну в человека превратил труд умственный, а не физический, — не без гордости добавил он.

— А вот это ваше утверждение, товарищ Вейц, по меньшей мере спорно, — сердито возразил Духов.

День выдался слякотный, настоящий осенний, хотя ещё не кончился август. Всё вокруг как-то сразу померкло и поблёкло, низкое небо с утра сочилось дождём. С севера всерьёз потянуло холодным дыханием студёных морей.

В этот день в опытном цехе с утра царило необычное оживление. Заканчивались последние приготовления к испытательному пробегу с новой необычной подвеской. Танк выглядел непривычно — нет фальшбортов, нет массивных тележек с листовыми рессорами. Упругие элементы подвески — торсионные валы — скрыты внутри корпуса, видны только их свежевыкрашенные багровым суриком торцы. Пять красных кружков с каждого борта — только и всего.

— Всё готово, Леонидыч, — сказал мастер Ильин, отходя наконец от танка. — Проверяй, не проверяй, а скажу прямо — работу ребята сделали на совесть, комар носа не подточит. Ну, а что касаемо этих стержней, тут, Леонидыч, бабушка надвое сказала. По-нашему, не по-научному — жидковато как-то с ними получается, неосновательно. Ну да это ваше дело, инженеров, а мы своё дело сделали. С богом!

Духов в одежде испытателя — комбинезоне, сапогах и танковом шлемофоне на меху — ещё раз обошёл вокруг машины. Кажется, действительно, всё в порядке. Из люка выглядывает, ожидая команды, невозмутимо спокойный механик-водитель Куценко.

— Ну как, Грицько, можно трогать? — спрашивает у него Духов.

— Почему же нельзя? Можно.

— Заводи! На душе, правда, тревожно, но это пройдёт.

Куценко скрылся в люке. Послышался визг стартёра, а вслед за тем мощно зарокотал двигатель.

Вот он, необыкновенный, волнующий момент! Танк дрогнул и медленно тронулся вперёд. Духов и Ильин поспешили следом, наблюдая за ходовой частью. Но ничего особенного не произошло. Двинулась, лязгая, гусеница, закрутились опорные катки, плавно покатилась машина, покачиваясь на торсионах, которые, казалось, поскрипывали даже, как новые сапоги.

У выхода из цеха танк остановился. Духов торопливо взобрался на машину, помахал рукой Ильину. «С богом!» — теперь уже крикнул старый мастер.

Танк, выйдя из цеха, круто развернулся и направился к воротам, за которыми начиналась испытательная трасса. По ней совершал первый, так называемый военпредовский, пробег каждый из выпущенных заводом танков Т-28. Дорога была сильно разбита, в глубоких колдобинах мутнела вода. Машина, поднимая фонтаны жидкой грязи, ходко пошла вперёд.

Духов стоял, высунувшись по пояс из командирского люка, внимательно наблюдая за дорогой. Куценко — опытный водитель, настоящий танковый ас. Ведёт машину быстро, уверенно, но в то же время и осторожно, не подвергая её риску. Вот впереди показалась обширная лужа, и Куценко убавляет скорость: под мутной дождевой водой может оказаться яма. Крутые колдобины преодолевает мягко, не допуская сильных ударов носом или кормой.

Дождь перестал, и на серо-мглистом небе выглянуло солнце. Приятно. Вообще всё необыкновенно удачно — подвеска для будущего танка, можно сказать, найдена. Она будет торсионной.

…Началось это примерно в километре от стрельбища. Испытательная трасса шла здесь по лесной просеке. По сторонам — высокие сосны. А на разбитой донельзя лесной дороге — сплошные выбоины, жёсткие корни, пни… Вот тут-то Духов сквозь рёв двигателя и лязг гусениц услышал странный хлопок, похожий на приглушённый звук выстрела. Неужели лопнул торсион? Он сделал знак Куценко остановиться.

Оказалось, что сломаны два торсиона — первого и пятого опорных катков левого борта. На левом стояли тридцатимиллиметровые стержни. Но, осматривая подвеску, Духов обнаружил признаки повреждений и некоторых торсионов правого борта, где стержни были пятидесятимиллиметровые.

— Разворачивайся обратно, — приказал он водителю.

Это было безрадостное возвращение. То и дело слышались жёсткие удары балансиров в ограничители, Двигаться пришлось на первой передаче со скоростью пешехода… Но и при этой скорости ощущалась сильная тряска, затруднявшая управление машиной.

Только через два часа они остановились наконец у ворот опытного цеха. Испытатели имели неважный вид — с ног до головы забрызганы грязью, усталые и хмурые. Танк стоял, накренившись на левый борт, как инвалид на костылях, в грязи по башню, с поломанной ходовой частью — вышли из строя не только торсионы, но и оси некоторых балансиров, подшипники опорных катков.

— Какой ужас! — воскликнул, хватаясь за голову, инженер Вейц. — Всё пропало. Полная катастрофа!

— Никакого ужаса нет, — угрюмо сказал Духов. — А тем более — никакой катастрофы. Есть обычные результаты испытаний, безусловно полезные. Что мы знали до сих пор о торсионной подвеске? Да ничего. Была голая идея и много разговоров о торсионах, точнее говоря — пустопорожней, беспочвенной болтовни. А теперь мы знаем, что торсионная подвеска — реальность, она работала, она может работать, а разве этого мало? Дело теперь за тем, чтобы обеспечить её надёжность, а это уже другой вопрос. Мы должны его решить и решим. Ясно?

По кислому лицу и встрёпанной фигуре Вейца трудно было судить, ясно ли ему это. Вейц очень боялся неприятностей.

— Эх, вы… генератор идей, — махнул рукой Духов и пошёл в цех.