Глава IX. Авиалайнер «Каравелла», летевший на высоте двадцать тысяч футов, начал постепенно спускаться со звездного ночного неба на темное плато из облаков

Авиалайнер «Каравелла», летевший на высоте двадцать тысяч футов, начал постепенно спускаться со звездного ночного неба на темное плато из облаков. Мори взглянул на часы: половина десятого. Он повернулся к своей спутнице.

– Какой долгий перелет. Вы, должно быть, устали.

Их путешествие затянулось из‑за проволочек в Лондоне и Париже, но он, по крайней мере из них двоих, ни за что не пропустил бы ни одной минуты. Сидеть рядом с ней, так близко, в интимной обстановке кабины класса «де люкс», заботливо наблюдать за ее забавной реакцией на первый полет, предвосхищая любое ее желание, хотя она до сих пор не высказала ни одного, – это, как и сама спутница, дарило ему редкое и неизъяснимое удовольствие. Так как все ей было внове, она почти не разговаривала, и эти долгие паузы, породившие легкую натянутость, подсказали ему необходимость ее приободрить.

– Очень надеюсь, что вам понравится, дорогая Кэти. Забудьте о том, как месили грязь на дорогах Маркинча, и постарайтесь хорошо отдохнуть. Отпустите немного вожжи. – Он рассмеялся. – Давайте оба расслабимся и скажем себе, что ничто человеческое нам не чуждо.

– Ой, а мне так особенно, – улыбнулась она. – Пройдет немного времени, и вы в этом убедитесь сами. Я еще вам надоем.

Их беседу прервал голос стюардессы из динамиков:

– Мы прибываем в аэропорт Вены. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и погасите сигареты.

Кэти неловко крутила пряжку ремня, и он направил ее пальцы, чтобы защелкнуть замок, при этом коснулся тоненькой талии и почувствовал тепло ее тела, отчего внезапно повеселел.

Внизу показались огни аэропорта, когда самолет заложил резкий вираж, затем последовал конечный разворот и мягкая посадка, и вот они уже маневрировали по бетонной полосе к деревянному зданию таможни.

– Это бедный маленький аэропорт, – говорил он ей, пока они спускались, – его не перестраивали с войны. Но вы пройдете все формальности быстро.

Он действовал расторопно и сдержал слово. Меньше чем через семь минут они вышли на главное шоссе и там, исполняя распоряжение в телеграмме, стоял сверкающий в неоновых огнях «роллс‑ройс» – за ним присматривал Артуро в своей лучшей форме, источая сплошные улыбки, то и дело кланяясь. Об автомобиле Мори ничего не говорил, намереваясь сделать ей сюрприз, и это ему удалось. Когда они обменялись приветствиями с Артуро и авто, тихо урча, заскользило в ночь, Кэти, сидя на мягкой серой обивке, под меховой накидкой, едва слышно прошептала:

– Какая прелестная машина.

– Она никогда мне так не нравилась, как сейчас. – Он похлопал ее по руке, укрытой мехом. – С ней легче будет осматривать достопримечательности.

Дорога от аэропорта в Вену, как он знал, не очень способствовала веселому настроению, так как с обеих сторон проходила длинная череда кладбищ и, словно этого было мало, скорбных заведений по производству и продаже могильных надгробий. Но сейчас темнота, по счастью, скрывала эти мрачные свидетельства скоротечности жизни. Через полчаса их уже приветствовал радостными огоньками город. Они подкатили к отелю «Принц Амбассадор». Отель был небольшой, но роскошный, и Мори предпочитал его прочим, считая самым «венским» по характеру, тем более что тот был восхитительно расположен: окна смотрели на фонтан Доннера[51]и Церковь капуцинов. Здесь Мори тоже знали и ценили, поэтому быстро проводили в двойной номер люкс на верхнем этаже, с гостиной, обставленной в старинном духе, обтянутой парчой и красным бархатом, со сверкающей центральной люстрой, хрустальными бра и гипсовым столиком в стиле барокко, на который дирекция успела выставить огромную вазу бронзовых хризантем и корзинку с отборнейшими фруктами.

– Итак, Кэти, – решительно произнес он, после того как одобрил ее спальню и прилегающую к ней современную ванную, оба помещения были отделаны в прелестных бледно‑желтых тонах и украшены светло‑серыми драпировками, – вы сильно устали. Даже не думайте протестовать. Поэтому спокойной ночи. Я велю прислать вам чего‑нибудь вкусного, а потом вы примете ванну и сразу спать.

Как мудро он себя вел, как нежно и галантно. Он сразу понял по ее взгляду, что в точности угадал все ее желания. Больше не требовалось ни слова, только простой, изящный уход. Он слегка коснулся ее запястья губами, коротко кивнул и удалился с бодрой фразой напоследок:

– Встретимся утром за завтраком.

Позвонив дежурному официанту, он заказал сэндвичи с белым мясом цыпленка и горячий шоколад, после чего спустился в ресторан. Прежде чем зайти туда, он закурил «Собрание» и прогулялся с непокрытой головой по Рингштрассе. Как хорошо снова оказаться в Вене: на улицах смеются, из кафе доносятся звуки вальсов, на свой вечерний променад выходят порочные маленькие dirnen,[52]но даже это зрелище ему показалось приятным. В Шотландии, конечно, хорошо, если смириться с погодой, там прекрасные гольф и рыбалка, но здесь лучше, более gemütlich,[53]точнее подходит его стилю. А как только Кэти отдохнет, ей обязательно здесь все понравится.

Утро следующего дня выдалось ясное, обещая бодрящий осенний день, и в девять часов, когда в номер вкатили на столике завтрак, Мори, пройдя через гостиную, осторожно постучал в ее дверь. Она уже встала, оделась и занялась вязанием в ожидании, что ее позовут. Они вместе уселись за стол. Он разливал кофе – горячий, ароматный и вкусный, самый лучший кофе; тот пенился в тонких чашках из мейсенского фарфора, таких же белых, как кипенная скатерть, украшенная золотой короной. Светло‑кремовое масло на льду, густой золотисто‑желтый мед в серебряном горшочке. Булочки, хрустящие и ароматные, все еще теплые, прямо из пекарни.

– Попробуйте хотя бы одну, – посоветовал он, – эти Kaisersemmeln[54]достойны императора. Их выпекают почти сто лет. Хорошо спали? Что ж, я рад. Теперь вы будете готовы весь день провести на экскурсии.

– Я жду ее с нетерпением. – Она бросила на него вопросительный взгляд. – А нам обязательно ехать на машине?

Он моментально понял, что она стесняется пользоваться «роллсом». Какое же она милое неизбалованное дитя и как чудесно выглядит этим утром, посвежевшая после сна!

– Сегодня нам предстоит преодолеть значительное расстояние, – сочувственно ответил он. – Но в другой раз мы пройдемся пешком.

Кэти, видимо, осталась довольна, потому что улыбнулась.

– Это будет здорово, Дэвид. Вам не кажется, что когда ходишь пешком, то замечаешь больше? И домов, и людей.

– Вы все рассмотрите, моя дорогая.

Артуро уже поджидал перед отелем: из окна было видно, как он расхаживает перед машиной, сдерживая натиск восхищенных и любопытных зевак. Когда наконец они спустились, он сорвал с головы фуражку, почтительно поклонился и презентовал Кэти розовый бутон, а потом, с большим шиком, медную булавку.

– Вот видите, – пробормотал ей на ухо Мори, – как вы восхитили моего преданного итальянца…

Она густо покраснела, но, когда они уселись в машину, безропотно позволила ему прикрепить розочку к лацкану своего твидового пиджака. И они отправились в путь, держа курс на Каленберг.[55]

Это была потрясающая поездка по извилистой дороге, через чистенькие яркие предместья, к высоким соснам Венского леса. Ярко светило солнце, воздух, наэлектризованный первым морозцем, был хрустально чист, поэтому, когда они перевалили через последний склон, перед ними внезапно раскинулась панорама Вены во всей своей захватывающей дух красоте. Оставив машину, они побродили по вершине, и Мори указывал спутнице на основные достопримечательности города: дворец Бельведер,[56]собор Святого Стефана, Хофбург,[57]Венская опера, а напротив – знаменитый «Захер», куда он предлагал отвезти ее на обед.

– А там очень роскошно?

– Это один из лучших отелей и ресторанов в Европе.

Услышав это, она засомневалась, а потом робко тронула его за локоть.

– Дэвид, разве нельзя перекусить здесь? – Она взглядом указала на маленькое кафе через дорогу. – С виду очень милое, простое заведение. И вид отсюда чудесный.

– Что ж, – неуверенно произнес он, – пожалуй, вы верно сказали – простое. И меню там наверняка еще проще.

– Вероятно, там готовят хорошие, полезные блюда.

Когда она смотрела на него так, с порозовевшими от ветра щеками, он был вынужден сдаться.

– В таком случае идемте. Рискнем вместе.

Он ни в чем не мог ей отказать, хотя его опасения более чем оправдались. Простой раскладной стол, дешевые приборы и неизменный венский шницель, жесткий и довольно безвкусный, который они запивали, за неимением лучшего, яблочным соком. Но она тем не менее не расстроилась, выглядела вполне довольной, так что в конце концов и он примирился и даже начал шутить. После они посидели немного на скамейке – Кэти все никак не могла оторвать от панорамы завороженного взгляда – и ближе к двум часам вернулись в машину, чтобы отправиться в Шёнбрунн.[58]

Это был особый приятный сюрприз, который Мори обещал сам себе, ибо, как непреклонный противник архитектурных ужасов современного века, питал романтическую любовь к величественному летнему дворцу Марии Терезии и окружавшим его чудесным садам в старом французском стиле. И надо признаться, ему была дорога роль чичероне. С той минуты, как они миновали массивные кованые ворота, он постарался быть интересным и, так как хорошо владел предметом, весьма в этом преуспел. Прохаживаясь по великолепным залам эпохи барокко, он воссоздавал императорский двор во всей его роскоши и величии. Ярко обрисовал жизнь Марии Терезии: от привлекательной рассудительной девчушки – он остановился у ее портрета в шестилетнем возрасте – в длинном парчовом платье, голубом с золотом, по взрослой венской моде того времени; тогда, увидев отца при полном параде, она громко воскликнула на потеху всего двора: «Ой, какой красивый папа! Иди сюда, папа, дай я на тебя полюбуюсь», – от этого милого ребенка до женщины с сильным и благородным характером, центральной фигуры в политической жизни Европы, покровительницы искусств, матери пяти сыновей и одиннадцати дочерей, которая, лежа на смертном одре, на вопрос, очень ли она страдает, как на самом деле и было, спокойно ответила: «Мне достаточно хорошо, чтобы умереть» – и это были ее последние слова.

Время пробежало незаметно. Никогда прежде он не позволял себе забыться, преисполненный такого драматического пыла. Оба удивились, обнаружив, что уже почти шесть часов и начинает темнеть, когда снова оказались на мощеном дворе.

– Боже правый! – воскликнул он виновато. – Я совсем замучил и заговорил вас. Одна тень осталась. А что самое плохое, из‑за меня вы пропустили чаепитие. Это непростительно в Австрии, где такая восхитительная кухня.

– Я бы ни на что не променяла этого, – быстро сказала она. – Вы так много знаете и делаете историю такой реальной.

Видимо, он дал ей повод для размышлений, так как по дороге в отель после долгой задумчивой паузы она заметила:

– Привилегированные классы того времени, безусловно, жили неплохо, стараясь только для себя. А какова была жизнь у обыкновенных людей?

– Не такая привлекательная. – Он рассмеялся. – Говорят, в Вене более тридцати тысяч семей имели в своем распоряжении лишь по одной комнате. А если комната оказывалась достаточно просторной, то в ней проживали две семьи, разделенные занавеской!

– Какой ужас! – сочувственно воскликнула она.

– Да, – небрежно согласился он. – Тот век не благоволил к бедным.

– И даже сейчас, – продолжила она, – я встречаю здесь признаки бедности. Вот мы с вами ходим по улицам, а там босоногие дети просят милостыню…

– В Вене всегда были и всегда будут попрошайки. Но это город любви, смеха и песен. И все вполне счастливы.

– Право, не знаю, – медленно произнесла она, – могут ли люди быть счастливы, если они голодны? Я разговорилась с женщиной, которая сегодня утром прибирала у меня в номере, – она, кстати, очень хорошо говорит по‑английски. Это вдова с четырьмя маленькими детьми, муж погиб во время оккупации, так вот, уверяю вас, ей приходится много бороться за то, чтобы ее семья выжила, когда все вокруг так дорого.

– А вам не показалось, что это обычные россказни о трудной судьбе?

– Нет, Дэвид, она очень приличная женщина и говорила абсолютно искренне.

– В таком случае вы должны поделиться с ней своими карманными деньгами.

– Да я уже поделилась! – воскликнула она с таким восторгом, что он искоса посмотрел на нее.

После того как они покинули аэропорт, он сунул ей в сумочку пачку банкнот на тот случай, если она захочет что‑то купить, – там было около полутора тысяч австрийских шиллингов, что равнялось двадцати фунтам стерлингов.

– И сколько вы ей дали?

Она робко взглянула на него:

– Все.

– О нет, Кэти. – Он расхохотался. – Да вы просто благодетельница всего человечества. Готовы расстаться с целым состоянием за один присест.

– Я уверена, она с пользой потратит эти деньги.

– Что ж, если вы довольны, то и я доволен, – сказал он, по‑прежнему посмеиваясь. – В Вене приходится быть либеральным и немножко сумасшедшим. Я люблю этот город, Кэти, так люблю, что мне больно видеть, как быстро он меняется. Вы должны теперь впитывать как можно больше, моя дорогая, ибо очень скоро он будет полностью разрушен вслед за многими красивыми городами мира. Вы только взгляните на этот ужас справа. – Они как раз проезжали новый многоэтажный дом для рабочих. – Сей безликий ночной кошмар из стали и бетона с сотнями маленьких комнатушек на манер собачьих будок только недавно вытеснил прелестный старый дом в стиле барокко; маленький дворец попал под бульдозер ровно год назад, чтобы на его месте могли возвести эту… каторжную тюрьму.

– Вам не нравится?

– Да кому бы такое понравилось?

– Но, Дэвид, – вздохнула она задумчиво, – зато людям, которые там живут, все нравится. У них появилась крыша над головой, а еще удобства, отопление, горячая вода, приличные санитарные условия и личное пространство. Разве это не лучше, чем ютиться в грязи за занавеской?

Он недоверчиво нахмурился, глядя на нее.

– Вы думаете, в этой квартире их ждет что‑то другое? Но дело не в этом. Прискорбно то, что во всем мире происходит разрушение прекрасного. Тракторы и бульдозеры разрывают на части, долбят и выкорчевывают прелестные памятники прошлого, на их месте возникают непрочные постройки из дрянного материала, похожие одна на другую, и все одинаково уродливые. Англия сейчас буквально утопает в жутких предместьях. В Италии понастроили фабрик. Да что там, даже в Швейцарии громоздят десятки домов на берегах прелестнейших озер – слава богу, не по соседству от меня.

– Да, нам приходится жить в новом мире, – согласилась Кэти спустя мгновение. – Тем больше оснований постараться изменить его к лучшему.

Она вопросительно посмотрела на него, словно тревожась, как он отреагирует на ее высказывание. Но они уже достигли Рингштрассе, где зажигались огни, и люди, покинув свои конторы, собирались за столиками уличных кафе, разговаривали и смеялись, создавая атмосферу радостного ожидания. Это было колдовское время, и здесь, по крайней мере, ничто не оскорбляло его взгляда. Они легко скользили в потоке машин, он придвинулся поближе к ней и в сгущавшихся сумерках продел руку под ее локоть.

– Я окончательно вас утомил своими лекциями и спорами. Вы должны отдохнуть часок у себя. А потом мы отправимся ужинать.

Он чувствовал, что она стесняется идти в «Захер», но для ее же блага решил все равно пойти туда. Ее нужно лишь немного приободрить, и вскоре она преодолеет робость; да и для посещения этого заведения не требовался вечерний наряд. Когда на часах собора Святого Стефана пробило восемь, он препроводил ее по лестнице и вывел из отеля. Вечер был теплый, и они прошли пешком короткое расстояние по Кернтнерштрассе. Стеклянная терраса ресторана была переполнена, но он, предвидя это, заранее заказал столик в маленьком боковом зале, названном «Красным баром». Он увидел, что его выбор столика придал ей уверенности. Взглянув на меню, он ударился в воспоминания.

– Надеюсь, нам подадут что‑то не хуже той рыбы, что вы выбрали в Эдинбурге. Тогда мы с вами впервые трапезничали. Я никогда этого не забуду. Скажите, вам нравится фуа‑гра?

– Не знаю, – она покачала головой, – но, наверное, понравится.

– В таком случае закажем. А еще спинку косули с гарниром и зальцбургский нокерльн[59]под конец. – Он сделал заказ, добавив: – Раз мы в Австрии, то должны почтить страну и выпить немного «Дюрнштайнер Катценшпрунг».[60]Оно родом из прелестной дунайской долины примерно в пятидесяти милях отсюда.

Принесли фуа‑гра нежно‑розового цвета; Мори незаметно понюхал, удостоверился, что это настоящий страсбургский рецепт с трюфелями, и велел подать к нему малиновый соус. Когда вино было показано, пригублено, одобрено и разлито, он поднял бокал.

– Давайте выпьем немного за нас. – А потом добавил чуть тише, так как она все еще колебалась: – Помните, вы обещали мне проявлять свои человеческие слабости. Я хочу, чтобы вы вылезли из этой милой шотландской раковины.

Кэти покорно, хотя и с легкой дрожью, подняла бокал на длинной ножке и глотнула ароматный янтарный напиток.

– Вино по вкусу напоминает мед.

– И такое же безопасное. Мне кажется, что к этому времени вы должны уже доверять мне, Кэти.

– А я доверяю вам, Дэвид. Вы очень хороший.

Жаркое из косули превзошло все его ожидания, поданное с вкуснейшим соусом из редиса и яблок. Он ел медленно, что было в его привычке, с чувством, уделяя каждому кусочку уважительное внимание, которое тот заслуживал. В соседней нише кто‑то тихо заиграл на пианино, вальс Штрауса разумеется, но в этой обстановке он звучал очень уместно – очаровательно, трогательно, мелодично.

– Как приятно, – сказал Мори через стол.

Ему нравилось наблюдать, как на ее свежих молодых щечках то появлялся, то пропадал румянец. Какая она все‑таки милая, рядом с ней в нем пробуждалось все хорошее.

Десерт, как он и надеялся, оказался триумфом. Увидев выражение ее лица, читать по которому он пока не научился, Мори пояснил:

– Его готовят в основном из свежих яиц и сливок.

– Сколько же туда идет яиц? – удивилась она.

Он повернулся к официанту:

– Кельнер, сколько требуется яиц на зальцбургский нокерльн?

Официант пожал плечами, но не вышел из рамок вежливости.

– Так много, сэр, что забываешь о количестве. Если мадам желает приготовить хорошие клецки, то она не должна считать яйца.

Мори приподнял брови, глядя на Кэти через стол.

– Придется нам обзавестись птицефермой.

Она звонко рассмеялась, совсем как школьница.

– Бедные несушки. Не знаю, как они только управятся с таким большим спросом на яйца.

Радуясь ее непривычно хорошему настроению, он не мог не отметить, что она не возразила против их будущего совместного дела.

Вскоре подали счет. Небрежно пробежав его глазами, Мори расплатился банкнотой высокого достоинства и оставил такие щедрые чаевые, что вызвал многочисленные поклоны, которыми провожают чуть ли не королевскую процессию.

Когда они вышли из ресторана, на мостовой их ждала обычная компания попрошаек – продавцы спичек и бумажных цветов, калеки, мнимые и подлинные, оборванный старик с хриплым аккордеоном, старуха, которой теперь уже нечем было торговать, кроме лести. Он щедро, без разбора раздавал сдачу после оплаты счета – просто чтобы отделаться от нищих; а чуть позже, по дороге в отель, неожиданно получил вознаграждение. Кэти взяла его под руку и по собственной воле пошла совсем рядом, когда они направлялись к площади Новый Рынок.

– Я так рада, что вы это сделали. Иначе мне было бы стыдно после такого вкусного и дорогого ужина. Хотя, конечно, только вы, Дэвид, могли проявить такую безоглядную щедрость и доброту. Какой день вы мне сегодня подарили! Я увидела столько нового и интересного. Мне даже самой не верится. Подумать только, ведь всего несколько дней тому назад я мыла тарелки на кухне Джинни Лэнг… Это просто сон какой‑то.

Ему было очень приятно видеть ее отдохнувшей, сбросившей все заботы, даже повеселевшей. Он благожелательно слушал ее, не перебивая, а сам понимал, что один бокал медового вина не мог вызвать этого настроения, что причина в основном кроется в нем самом. И тогда внезапно он вспомнил, что рядом с Мэри проявлял тот же самый талант, можно даже сказать, силу, отвлекая девушку от серьезных мыслей и внушая беззаботность. Благоприятный знак.

Он пожалел, что до отеля они дошли так скоро. У двери своей комнаты она повернулась, чтобы попрощаться.

– Спасибо, Дэвид. Я чудесно провела время. Если вы говорите, что никогда не забудете нашу поездку в Эдинбург, то знайте: я никогда не забуду сегодняшний день.

Он помедлил секунду, не желая ее отпускать.

– Вам на самом деле понравилось, Кэти?

– Ужасно.

– Точно?

– Честное слово.

– Тогда скажите, что вам понравилось больше всего?

Она как раз прикрывала дверь, но тут замерла и внезапно посерьезнела, перебирая мысли. А потом очень просто ответила, повернув голову и не глядя на него:

– Быть с вами. – И сразу ушла.