Четверг

Тихонов захлопнул дверь, но замок опять не выпускал ключ. Стас аккуратно поводил им с боку на бок, резко дернул на себя. Ключ вышел. Стас повернул голову и в длинном сумеречном коридоре увидел Шарапова, издали узнал его раскачивающуюся походку.

– Далеко собрался?

– Беседовать за жизнь со Ставицким.

– А чего ты его к себе не вызвал?

– Нецелесообразно. Когда я задаю ему вопросы у него дома – это милая беседа. Когда мы мило беседуем на Петровке – это допрос. А допрашивать его пока еще рано. Пока надо просто мило беседовать с ним.

– Ну давай, собеседник! Ишь ты… – ехидно улыбнулся Шарапов.

В четверг с утра потеплело и снова пошел снег. Стас постоял на углу, прикинул: на Кузнецкий мост можно проехать сорок вторым троллейбусом. Можно пешком. Решил идти пешком по бульварам. Надо еще раз не спеша все обдумать.

Это дело пугало своей непонятностью, бессвязностью, отсутствием очевидных мотивов. Нет, это не хулиган просто так ткнул шилом. Когда ткнули шилом, эта история не началась, а закончилась. На заснеженном пустыре у гостиницы «Байкал» поставили точку. Какие‑то незримые страсти давно бурлили подо льдом. А промыло лед на владыкинском пустыре. Но почему? И кто? Как это было записано в блокноте у Тани: микробы проказы могут жить в человеческом организме до пятнадцати лет… Шарапов держит в ящике стола забавную головоломку – маленький разноцветный шарик. Достаточно дернуть за кольцо – и он распадается на дюжину причудливых частей. Стас в первый раз изрядно попыхтел, пока сложил из них шарик. Но там были все части. Все. И он знал это заранее. А здесь? Стас уже прикинул десяток стройненьких версий. Из имеющихся фактов. Но достаточно было любую версию чуть натянуть на жесткую раму достоверности, как она начинала позорно трещать, обнажая прорехи очевидных домыслов. Придется идти единственным путем – искать недостающие части.

– Ничего, – упрямо сказал Стас, нажимая на кнопку звонка. – Мы этот шарик еще сложим…

Ставицкий оказался совсем не таким, как представлял себе Тихонов. Ничего в нем не было изнеженного и хлыщеватого. Высокий – вровень со Стасом – красивый парень открыл дверь, мельком глянул на удостоверение, спокойно сказал:

– Заходите. Я ждал вас.

– Это почему же?

– Было бы грубейшей ошибкой следствия не поговорить с человеком, который, быть может, лучше всех знал убитую.

Стаса неприятно царапнуло слово «убитая». Все‑таки о любимом человеке!

– Вот я и решил этой ошибки не допускать.

Стас снял пальто, замешкался – вроде искал, куда повесить. На вешалке висело серое короткое пальто, на сундучке лежала черная замшевая куртка.

Стас простовато улыбнулся:

– Извините за нескромный вопрос: сколько стоила эта куртка?

Ставицкий удивленно взглянул на него:

– Семьсот двадцать форинтов. Я ее в Венгрии купил. А что?

– Мне вот такую же предлагают. Девяносто рублей хотят. Дорого, наверное?

– Это дело любительское. Охота пуще неволи…

– Да я вообще не знаю, пойдет ли она мне. Черный цвет – боюсь, что при моей фактуре на факельщика буду похож.

– А вы примерьте эту.

– Можно?

– Конечно.

Стас натянул куртку, посмотрел в зеркало. Теплая, с подстежкой, шерстяным воротничком. До середины бедер. Сказал:

– И зимой можно носить вместо пальто.

– Можно, – ответил Ставицкий. – Хотя я в ней обычно только в машине езжу.

Помолчал, подумал, потом сказал:

– Ну что, наверное, маскарад можно кончать? Куртка сидит неважно – оттопыривается пистолет в заднем кармане. А зачем вам надо было осмотреть мою куртку?