Допрос на детекторе

Долговязый Франц и Павел сидели на скамье в дальнем конце сада и разговаривали, поглядывая на него. Облака густели, белый цвет быстро сменялся свинцовым, а с севера, от моря, наплывали чугунно‑темные клубящиеся тучи. Собиралась гроза, но духоты не ощущалось, воздух был свежий, как ранним утром.

Поговорив о разных разностях, они в конце концов остановились на дежурной теме, которая с момента первого их знакомства больше всего интересовала Павла. Павел любил послушать о городе, который недалеко отсюда, о городской жизни. Франц рассказывал об одной из своих прошлых вылазок, и, как всегда, Павел отмечал, что по части развлечений уравновешенный Франц не проявлял особой фантазии. Развлекался и тратил деньги он самым примитивным образом. Но сегодня садовник внес новую деталь – он рассказал о встрече с друзьями по плену, серьезными людьми, которые, может быть, и не коммунисты, но честные ребята и настроены критически. Иронизируют по поводу нынешнего процветания и ругают политику правительства. Франц упомянул о них как бы мимоходом, безразлично, и Павел отнесся к этому упоминанию соответственно.

Начал накрапывать мелкий дождик, потом в листьях яблонь и кустов прошуршали первые тяжелые капли, словно небо пристреливалось. Через минуту наступила тишина, дождь совсем прекратился, и вдруг хлынул сплошной ливень. Пока Франц и Павел добежали до дома, оба успели промокнуть насквозь. Павел хотел подняться к себе, сменить рубаху, но тут возле ворот остановился автомобиль, калитка распахнулась, и на дорожке появился толстяк Александр. Он шел так, будто дождя и в помине не было. Вельветовая курточка сразу потемнела у него на плечах.

Войдя на крыльцо, он плотно провел ладонью по своим светлым, коротко остриженным волосам, стряхнул с руки воду. Улыбнувшись и не поздоровавшись, сказал Павлу:

– А я за вами, молодой человек. Поедем.

– Сейчас другую рубашку надену.

– Да ничего, дождь теплый, не простудитесь. Нас ждут.

Павел хотел сказать, что это нисколько не задержит. Он слегка удивился такой спешке – не опаздывают же они к поезду, который отходит через пять минут? Но не стал спорить. Только заметил, вспомнив, как аккуратный Себастьян позаботился постелить коврик на заднее сиденье своей машины в то утро, когда встречал перемазанных в крови Павла и Леонида Круга:

– Не испорчу машину?

– Ничего, высохнет.

Они ехали тем же маршрутом, но остановились у другой виллы. Александр провел Павла по коридору и распахнул перед ним белую дверь. Они вошли в комнату, похожую не то на лабораторию, не то на врачебный кабинет. За белым столиком у окна сидел человек лет пятидесяти, худощавый, с нездоровым цветом лица, в белом халате и черной атласной шапочке, в очках с дымчатыми стеклами.

– Он не знает, зачем его привезли? – спросил врач по‑немецки у Александра. Но глядел при этом на Павла.

У Павла мгновенно возникло уже хорошо знакомое ощущение, что уши онемели и что это заметно со стороны. Он непонимающе посмотрел на Александра, затем на врача.

– Я ничего не говорил, – ответил Александр. И по‑русски сказал Павлу: – Это доктор, он займется вами. Раздевайтесь до пояса.

Врач воткнул себе в уши трубочки фонендоскопа, поманил Павла поближе и, приложив холодную целлулоидную мембрану ему к груди, стал слушать сердце.

– Поговорите с ним, – сказал он.

Александр по привычке присел на подоконник и спросил у Павла:

– У вас как вообще здоровье?

– Не жалуюсь.

– Спортом занимались?

– По роду занятий обязан быть в форме.

– Да, ведь вам приходилось бегать… – Александр имел в виду побег из тюрьмы. – А эту борьбу… как она называется… самбо знаете?

Это был не такой уж простой вопрос, хотя звучал вполне невинно.

– Самбо – ерунда… В тюрьме можно научиться кое‑чему почище.

– А по‑немецки так и не научились?

Мембрана фонендоскопа, как показалось Павлу, прижалась чуть плотнее. Павел развел руками.

– Warum? – спросил Александр.

Павел не колебался. Он решил покончить с этим вопросом просто и надежно. И ответил по‑немецки:

– Darum.

Александр рассмеялся.

– А все‑таки, значит, учились?

– В школе у нас был немецкий. Но я его не любил. С немецкого урока ребята смывались на стадион, играли в футбол. А потом старуха‑немка все равно выводила нам тройки. Чтобы не портить школьный процент успеваемости.

– А больше никакого языка не учили?

– А что, я похож на бывшего студента? – поинтересовался Павел.

– Но все же…

– Genug, – сказал врач.

Он взял Павла за руку, подвел к столу у противоположной стены, на котором стоял пластмассовый ящик, формой и величиной похожий на чехол для пишущей машинки с широкой кареткой. По дороге врач взял легкое кресло с плетеной спинкой и длинными подлокотниками, стоявшее посреди кабинета.

Щелкнув запором, врач снял пластмассовый чехол. Под ним оказался какой‑то аппарат с рукоятками на передней стенке. На верхней крышке во всю длину был сделан вырез, и в нем был виден валик, похожий на скалку для теста. От аппарата отходило три пары разноцветных проводов. Над валиком на одинаковых расстояниях друг от друга краснели длинные клювики трех самописцев. Из стоявшего рядом плоского ящичка врач достал толстую гофрированную трубку, напоминавшую противогазную, и другую трубку – тоньше первой и гладкую, затем два металлических зажима, похожих на разомкнутые браслеты, и две подушечки из пористой резины.

– Вы знаете, что это такое? – спросил Павла Александр, кивнув на прибор.

– Похоже на рацию, – сказал Павел.

– Это полиграф, в просторечии называемый детектором лжи. У вас в Советском Союзе много писали по поводу этой машины. Никогда не приходилось слышать?

Павел ответил:

– Болтали раз в камере, я тогда под следствием сидел. Толком не понял.

– Этот аппарат умеет читать мысли.

Павел подмигнул толстяку: мол, будет трепаться, сами умеем.

– Не верите? – спросил Александр. – А вот сейчас посмотрим.

Врач присоединил к проводам аппарата обе трубки и зажимы, поставил кресло спинкой к аппарату и жестом пригласил Павла сесть.

Но Александр сказал:

– Подождите, доктор, покажем ему фокус. Он не верит.

Александр стащил с себя вельветовую куртку, закатал рукав рубахи на левой руке и сел в кресло. Врач обвил гофрированной трубкой его широкую грудь – гармошка сильно растянулась.

Гладкая трубка тугим кольцом легла на руку чуть ниже локтевого сгиба.

Металлические зажимы‑браслеты врач надел на кисти рук Александра с тыльной стороны, потом взял пористые подушечки, отошел к раковине, в которой стояла банка с прозрачной жидкостью, окунул в нее подушечки, немного отжал их и вставил под зажимы так, что они плотно прижались к ладоням.

– Я вам после объясню устройство, – сказал толстяк.

Врач воткнул вилку в розетку, затем вынул из стола рулончик бумаги с мелкими делениями, как на чертежной миллиметровке, отрезал от него ножницами ровную полоску. Написав на полоске цифры от одного до десяти, он уложил ее на валик.

Павел с неподдельным интересом наблюдал за манипуляциями доктора, а толстяк, в свою очередь, наблюдал за Павлом.

Врач взял резиновую грушу наподобие пульверизаторной, приладил ее к соску гофрированной трубки и стал накачивать в нее воздух. Потом сделал то же самое с трубкой на руке и вышел в коридор, притворив за собою дверь. Александр сказал:

– Вот там, на бумаге, записаны цифры. Загадайте одну и скажите мне, я тоже загадаю ее. Испытывать аппарат будет меня, но, чтобы вы не подумали, будто мы с доктором заранее сговорились, сделаем именно так… Ну, загадали?

– Да.

– Запишите на бумажке. Вон, возьмите на столе у доктора, там и карандаш.

Павел вывел на клочке цифру.

– Покажите мне.

Павел показал. Это была шестерка.

– Спрячьте в карман.

Павел спрятал.

– Готово, доктор! – крикнул Александр.

Врач вернулся в кабинет.

– Теперь будет вот что, – объяснил Александр. – Доктор станет называть все цифры подряд, а я должен на каждую цифру говорить «нет». В том числе и на задуманную тоже. А потом увидите, что получится.

Доктор повернул рукоятку на передней стенке детектора. Ровным голосом, не спеша, он стал называть цифру за цифрой. Валик с миллиметровкой чуть заметно двигался. Клювики самописцев прильнули к бумаге.

– Один? – спросил врач.

– Нет, – ответил Александр.

– Два?

– Нет.

– Три?

– Нет.

И так далее. Голос у толстяка был спокойный. И при цифре «шесть» он звучал совершенно так же уверенно, ухо не могло уловить никакой разницы, хотя это и была задуманная ими цифра.

Когда счет кончился, врач выключил детектор, извлек из него бумажную ленту и принялся изучать извилистые линии трех разных цветов, оставленные самописцами. Это продолжалось совсем недолго.

– Шесть, – объявил врач.

Теперь уже Александр подмигнул Павлу.

– Ну как?

Павел спросил:

– А еще можно?

– Давайте повторим, – согласился толстяк.

Опыт повторили. Павел задумал и записал девятку. И врач с помощью детектора быстро и четко ее угадал. Было чему удивляться.

Павел понимал: это психологическая обработка. Но оттого, что он понимал, не было легче. Детектор продемонстрировал свои возможности очень убедительно.

– Позовем Лошадника? – спросил врач у Александра.

– Зови.

Врач позвонил по телефону, сказал два слова: «Мы готовы».

Очень скоро пришел Себастьян. Вероятно, Лошадник – его кличка. Павел давно обратил внимание, что здесь вообще в моде прозвища. Он несколько раз слышал, как в разговорах упоминались цветистые клички явно неофициального происхождения: Монах, Музыкант, Цицерон, Одуванчик и так далее. Некоторые из прозвищ давались по принципу от обратного: Леонид Круг говорил Павлу, что шефа всего этого заведения зовут Монахом, а он, по слухам, был в свое время завзятым бабником.

Стоило чуть отвлечься, и Павел почувствовал, что ему стало легче, словно его выпустили на минуту подышать свежим воздухом. Леонид говорил, что полезно перед испытанием на детекторе напиться как следует. Но если б знать…

Пока врач снимал с Александра чувствительные щупальца детектора, Павел старался представить себе устройство аппарата; проявить любопытство к какому‑то непонятному явлению – значит наполовину уменьшить страх перед ним.

Гофрированная трубка фиксирует дыхание и работу сердца. Гладкая трубка на руке снимает артериальное давление. А для чего пористые подушки на ладонях? Леониду брат объяснял, что они реагируют на отделение пота у испытуемого. Три датчика – три самописца.

Можно было сообразить, что действие детектора основано на простом факте: нервная система, регулирующая деятельность человеческого организма, не подчиняется тому, что условно называется волей. Но все же она существует, воля. И не так уж она условна.

Себастьян, Александр и врач, стоя у окна, о чем‑то посовещались. Потом Себастьян подвинул белый столик врача к креслу.

Врач намотал на валик аппарата рулон миллиметровки и сказал Павлу по‑русски:

– Садитесь в кресло, закатайте рукав.

На Павла были наложены трубки, врач приладил зажимы, укрепил на ладонях пористые резиновые подушечки, предварительно окунув их в банку с раствором. И сел за стол напротив.

Себастьян и Александр встали у Павла за спиной так, чтобы он их не видел.

– На все вопросы, которые вам зададут, отвечайте только «да» или «нет». – Врач говорил по‑русски почти без всякого акцента. – Смотрите мне в глаза. Отвечайте не раздумывая. Но и не торопитесь.

– Начнем с ключа? – спросил Себастьян.

– Можно с ключа.

Себастьян написал на ленте цифры от одного до десяти.

Врач снял с правой руки Павла зажимы и подушечки, подвинул к краю стола листок бумаги и карандаш.

– Сейчас мы проделаем то, что вы уже видели, – сказал он. – Задумайте любую цифру. Запишите на бумаге и спрячьте. Мы отвернемся.

Все трое отвернулись. Павел вывел тройку, сложил и сунул листок в карман брюк.

– Можно, – сказал он заговорщически, как будто все они играли в какую‑то занятную детскую игру.

Себастьян включил аппарат.

– Итак, во всех случаях, даже когда я назову вашу цифру, говорите «нет», – предупредил врач.

– Валяйте, – ответил Павел.

– Один?

– Нет.

– Два?

– Нет.

– Три?

– Нет.

После проверки ленты врач сказал небрежно:

– Вы задумали тройку.

Павлу сделалось не по себе. Значит, аппарат работает точно. Значит, эти чертовы самописцы дергаются, когда он говорит «нет» на задуманной цифре. И это послужит ключом для расшифровки записи допроса. Самописцы будут так же дергаться всякий раз, как он произнесет неправдивое «нет»… Неужели нельзя их обмануть? Врач задернул шторы на обоих окнах, включил свет. Себастьян и Александр снова встали у Павла за спиной, врач сел за столик напротив.

– Теперь вы будете отвечать на вопросы, – сказал он. – Говорите только «да» или «нет». Не раздумывайте. Смотрите мне в глаза.

Себастьян включил детектор, возникло легкое монотонное жужжание.

– Вы родились в Москве? – задал первый вопрос Александр.

– Да.

– Ваш отец жив?

– Нет.

– Вы коммунист? – это спросил уже Себастьян.

– Нет.

– Вы сидели в тюрьме?

– Да.

– Вы коммунист?

– Нет.

– Вам нравится здесь?

– Да.

– Вы любите вино?

– Да.

– Вы служили в Советской армии?

– Нет.

– Вы служите в органах госбезопасности?

– Нет.

– У вас есть дети?

– Нет.

Себастьян выключил детектор. Врач встал, подошел к Павлу, выпустил воздух из трубки, стягивавшей руку, подождал с полминуты и снова накачал ее грушей.

– Ну как, хорошо я отвечаю? – спросил Павел.

– Отлично, – саркастически сказал врач.

Павел быстро перебирал в уме десять заданных ему вопросов, вспоминая их последовательность. Он отвечал спокойно. Он знал это, потому что ни разу не услышал ни одного толчка собственного сердца. Значит, не волновался. Раньше, давно‑давно, иногда бывало так, что он начинал слышать свое сердце.

Он старался угадать в последовательности вопросов какую‑то систему. Но ее, кажется, не было. Разве что расчет на неожиданность важного вопроса…

– Продолжим, – сказал врач.

У Павла затекли ноги, он разогнул и снова согнул их. Мышцы на плечах ныли, хотелось потянуться, но тут ничего нельзя было поделать. Привязанный к детектору тремя парами электрических проводов, он чувствовал себя скованным.

Началась вторая серия вопросов. Открыл ее Себастьян.

– У вас есть мать?

– Да.

– Вы любите ее?

– Да.

Он спрашивал размеренно, спокойным голосом. И вдруг Александр, нарушив привычный ритм, спросил скороговоркой:

– Зароков работает шофером такси?

Павел отвел глаза от лица врача, повернул голову к толстяку.

– Я не знаю, как тут отвечать. Не знаю никакого Зарокова.

Обернувшись, Павел увидел, что оба – и Себастьян и Александр – держат в руках раскрытые блокноты. Значит, этот вопросник был составлен заранее.

– Ну ладно, пошли дальше, – сказал врач.

– Вы коммунист? – спросил Себастьян. Этот вопрос задавался в третий раз.

Павел крикнул что было сил:

– Нет!

– Не орите, молодой человек, – попросил Александр. – Спокойнее.

– Вы ездили за пробами земли? – спросил Александр.

– Да.

– Вы вор?

– Да.

– У вас есть жена?

– Нет.

– Леонид Круг получил телеграмму в доме отдыха?

– Да.

– Дембович познакомился с вами в ресторане?

– Да.

– Вы сегодня завтракали?

– Да.

– Вы рассчитывали попасть за границу?

– Нет.

Врач поднялся из‑за стола и опять выпустил воздух из трубки, вероятно, чтобы дать руке отдохнуть, потому что рука от локтя до ногтей онемела и сделалась синюшного цвета.

Вторая серия кончилась, и теперь уже можно было разглядеть определенную систему. Рядом с безобидными вопросами, ответ на которые им заранее известен – ведь Павел дважды давал письменные показания, – ставился вопрос по существу. Лживые «да» и «нет» будут на миллиметровке отличаться от правдивых.

Врач накачал воздух в трубку. Значит, будет еще одна серия. В кабинете стало душно.

– Вас зовут Павел?

– Да.

– Вы Матвеев?

– Да.

– Вы умеете стрелять из пистолета?

– Нет.

– Вы чекист?

– Нет.

Павел смотрел на дымчатые стекла очков сидящего перед ним врача и начинал испытывать раздражение. Свет яркого плафона отражался в очках двумя яркими бликами, резал глаза, хотелось увернуться в сторону, как от слепящего солнечного зайчика. Глаз врача не было видно.

– Sprechen Sie deutsch?

– Нет.

Себастьян выключил аппарат.

– Почему вы отвечаете, если не говорите по‑немецки?

Павел устало улыбнулся.

– Это выражение я понимаю. Я уже говорил: в школе проходил немецкий.

Врач ослабил трубку на руке, снял зажим.

– Поднимите руку вверх, – сказал он, – пошевелите пальцами.

За окнами шумел дождь. Стоило Павлу прислушаться к этому ровному шуму, и все происходящее представилось ему чем‑то неестественным, не имеющим никакого смысла. Хотелось сбросить с себя эти сковывающие провода и сказать громко: «Довольно ваньку валять, пижоны!» Если б это была только игра…

Приступили к четвертой серии. Она заняла меньше времени, чем предыдущая.

После перерыва была пятая серия. Все вопросы оказались пустыми, кроме одного. Себастьян опять спросил, не коммунист ли Павел.

Когда врач распахнул шторы, дождь еще продолжался, но стало заметно светлее. Тучи сваливались на юг, оставляя после себя редкие темные космы, которые быстро растворялись в молочно‑белых легких облаках.

Александр взглянул на свои часы, и Павел успел увидеть, что было уже четыре.

Себастьян ушел не попрощавшись, а толстяк позвонил по телефону насчет автомобиля.

– Поедем, отвезу вас домой. – В его тоне, когда он обращался к Павлу, совсем не было недоброжелательства. Даже трехчасовая вахта у детектора не испортила ему настроения.

Обратно ехали молча. Только раз Александр пожаловался, что страшно проголодался.

…Леонид Круг давно пообедал, но против обыкновения не спал. Видно, ждал возвращения Павла.

– Допрашивали? – спросил он, когда Павел устало опустился на свое кресло‑кровать.

– Угу.

– Детектор?

– Угу.

– Похоже на то, как я говорил?

– Похоже. Но только намного хуже.

Павел сидел, глядя на свои сложенные в пригоршню ладони. Они высохли, и на коже был виден белый налет. Он лизнул правую ладонь, сплюнул, выругался.

– Соль, что ли? Фу, гадость. – Вытер ладони о брюки, стряхнул с брюк белую пыль.

Круга интересовало только то, что касалось переправы. Павел успокоил его:

– Насчет той ночи было несколько вопросов. Отвечал как договорились.

– Иди пообедай.

Но есть Павлу не хотелось.

– Давай лучше поспим, – сказал он.

Сняв туфли и брюки, Павел лег, укрылся простыней. Круг не успел докурить свою сигарету, а Павел уже храпел – он действительно чувствовал себя очень уставшим.