Глава 8. Илья Вересов, крепкий, мускулистый, коротко стриженный блондин двадцати восьми лет, складывал вещи в объемную спортивную сумку

Илья Вересов, крепкий, мускулистый, коротко стриженный блондин двадцати восьми лет, складывал вещи в объемную спортивную сумку.

– Забирай все! – истерически выкрикнула его жена. – Чтоб ни одной твоей тряпки тут не осталось! И не смей больше показываться мне на глаза!

Она рухнула в кресло и зарыдала.

Вересовы были женаты пять лет и за эти годы успели возненавидеть друг друга. А как замечательно, как романтично все начиналось! Молодой, подающий надежды альпинист Вересов на очередных сборах познакомился с юной медсестрой Варенькой.

Варвара‑краса, длинная коса – шутя, называли ее ребята. Они наперебой ухаживали за тоненькой, нежной «сестричкой», у которой глаза сияли, как две звезды, а голову оттягивала толстенная русая коса до пояса. Илье крупно повезло. По неведомым причинам Варенька обратила свое внимание именно на него. Как же ему тогда все завидовали! Дурачье…

Несколько торопливых объятий, пара страстных поцелуев, безумная, полная трепета ночь под открытым небом, возвращение в Москву, ЗАГС – вот и вся короткая история их любви. Илья опомнился только через месяц, когда молодая супруга заявила, что ей необходимы деньги на хозяйство.

Они впервые со времени скоропалительного знакомства сели поговорить, разузнать кое‑что друг о друге. Оказалось, что Илья приехал в столицу из Серпухова; квартиру, в которую привел жену, снимает.

«А… где ты работаешь?» – поинтересовалась Варенька.

«Нанимаюсь в геологические экспедиции, то есть езжу в поле. Ну и… учусь заочно. Буду профессиональным геологом».

Варенька не смогла скрыть своего разочарования.

«Значит, вся жизнь – в разъездах?»

«Вроде того, – смущенно признался Илья. – Я не могу устроиться на постоянную работу, потому что у меня есть увлечение. Я альпинист, а горы требуют свободы».

«Мечтаешь об Эвересте?»

В ее голосе прозвучала неприкрытая ирония.

«Почему обязательно об Эвересте? Есть много других вершин…»

«А жить на что будем? На мою зарплату медицинской сестры? Какие у тебя планы?»

Илья Вересов задумался. До сих пор он не заботился о деньгах. Того, что ему платили в геологических экспедициях, хватало и на квартплату, и на хобби. Альпинизм – не простой вид спорта, и ему нужно отдаваться целиком. Вернувшись со сборов, Илья планировал поездку с ребятами на Кавказ. Об этом он и сказал Вареньке.

«На Кавказ, значит… – задумчиво произнесла она. – Понятно. А как же я? Меня здесь бросишь или возьмешь с собой?»

«Ну…»

Илья не знал, что сказать. Действительно, как же Варя? Выходит, он о ней не подумал? Женитьба случилась сама собой, не вписавшись в планы Вересова. Теперь он неумело пытался увязать ее со своим образом жизни.

«Зачем же ты создал семью?» – со слезами в голосе спросила жена.

Илья не смог ответить.

«Я ничего не собирался менять, – растерянно сказал он. – Я не обещал тебе бросить альпинизм. Ты знала, кто я и чем занимаюсь».

Это был их первый, но далеко не последний семейный скандал. Варя плакала и требовала невозможного: чтобы он остепенился, перестал лазать по горам, устроился на хорошую работу и заботился о ней и ребенке.

«Каком ребенке? – удивился Вересов. – Я не собирался иметь детей. Во всяком случае в ближайшие годы».

Илья уехал на Кавказ, а Варенька сделала аборт. Как бы она справлялась одна с ребенком, без помощи, без средств?

Вересов вернулся через два месяца, заплатил за квартиру на полгода вперед, оставил ей немного денег и сразу же уехал с геологической партией в Карелию. Они едва успели переброситься парой слов.

После работы Варвара приходила в пустую квартиру и сквозь слезы смотрела на фотографии снежных вершин, которыми были увешаны стены гостиной. Что она нашла в этом Илье? Безответственный, холодный, равнодушный эгоист, вот он кто!

Так прошли пять невеселых лет. Иногда Илья и Варя встречались в общей московской съемной квартире, полные недоумения. Они все еще вместе? Потом Вересов снова уезжал. Однажды Варенька получила сообщение откуда– то с Алтая, что несколько альпинистов, в том числе и ее муж, погибли под сошедшей с гор лавиной. Она прислушалась к себе. Нет, плакать, горевать и рвать на себе волосы не хотелось. Кто такой Илья Вересов? Чужой для нее человек. Совсем чужой. У нее уже два года был любовник, врач‑реаниматор из больницы, где она работала. Сколько можно сидеть ни женой, ни вдовой?

«Теперь я вдова? – спрашивала она себя, в очередной раз читая трагическое сообщение. – А тело? Его же похоронить надо».

Вместо гроба с телом явился сам «покойник», изрядно напугав мнимую вдову. У Варвары едва удар не случился, когда, вернувшись с работы, она застала на кухне обветренного, загорелого до черноты Вересова. Очнувшись от резкого запаха нашатыря, Варенька долго не могла прийти в себя. Только к утру она полностью уверилась, что перед ней не призрак усопшего, а сам Илья, живой и здоровый.

«Такое бывает, – успокаивал он жену. – Ошибка вышла. Горы – не Тверской бульвар, Варюха. Они и не такие сюрпризы преподносят».

«Будь ты проклят вместе со своими горами! – завопила она. – С меня хватит! Выбирай! Или твой дурацкий альпинизм, или я!»

«Конечно, альпинизм, – спокойно ответил Вересов. – Ты мне никто. Нас просто бес попутал тогда на сборах…»

«Ах ты скотина! Мерзавец! Ты у меня пять лет жизни украл, понимаешь ты это или нет? Сволочь! Я же… считала тебя мертвым. А если бы у меня инфаркт случился? Мог ты хотя бы заранее позвонить, предупредить?»

«Сделать звонок с того света? – захохотал Илья. – Извини, не додумался. Спешил домой. Надеялся, что ты обрадуешься».

«Напрасно…»

«Вижу. Не слепой. Так что делать будем? Разбегаться?»

«Мы уже давным‑давно разбежались, Вересов. Только ты этого не заметил. По горам лазал, увлекся очень. Для тебя же камни эти проклятые важнее, чем люди. Вот и живи с ними!»

Илья налил себе немного водки в стакан, выпил. Предложил жене.

«Хочешь?»

Она всплеснула руками.

«Ты же не человек, Вересов. Ты… горный козел! Забирай свои вещи и вали отсюда!»

«Пожалуй, ты права… – без тени обиды согласился Илья. – Сейчас помоюсь, побреюсь, высплюсь и уйду. Ты не против?»

Варвара заплакала.

«Где ты жить будешь?»

«Пока остановлюсь у Саньки Аксельрода, он приглашал. Помнишь его?»

Она отрицательно мотнула головой.

«Он же приходил к нам. Потомственный скалолаз. У него и батя знаменитый горовосходитель был. Династия».

«Да пошли вы…»

Варенька вскочила и выбежала в ванную, включила душ. По лицу, не останавливаясь, катились слезы.

«Боже, во что превратилась моя жизнь?» – пробормотала она.

Выключила воду, завернулась в полотенце и подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрело заплаканное, но милое и совсем еще молодое лицо.

«А ведь мне только двадцать пять! – подумала Варенька. – У меня все еще может сложиться. И судьба, и любовь. Вересов – просто ошибка, дань безрассудной юности. Но какой же он все‑таки оказался скотиной!»

Она прошла в гостиную и увидела Илью: он так и заснул на диване, не раздеваясь. Его красивое лицо нервно подергивалось, с обветренных скул слезала кожа.

«Он одержимый, – вздохнула Варенька, накрывая его пледом. – Сумасшедший, как и все его друзья. У нас с ним разные дороги. Пусть уходит…»

К обеду Вересов проснулся и начал звонить по телефону своим приятелям. Разговоры велись об одном и том же: восхождениях, траверсах, ледниках, о том, кто погиб, кто вернулся, куда ехать в следующий раз.

Варвара медленно заводилась. Внутри нее росло раздражение, переходящее в ненависть. У этих идиотов нет больше ничего, кроме их идиотских гор! Сколько можно?!

«Звони своему Саньке, – едва сдерживая бешенство, сказала Вересова, нажимая на рычаг телефона. – Хватит болтать попусту».

«Варька, ты чего? – добродушно удивился Илья. – Дай поговорить с ребятами! Мы на Памир собираемся…»

«Ах, на Памир?! – взвилась она. – Чтоб вам пусто было! Звони Саньке, сказала! Немедленно!»

«Зачем?»

«Ты уходишь! Забыл уже? Будешь жить у него, а потом вместе на Памир махнете. Здорово, правда?»

«Чего ты взъелась? Куда торопиться‑то?»

«Собирай манатки! – закричала Варвара, хватая разбросанные по комнате вещи и швыряя ими в мужа. – Убирайся к чертовой матери! И чтобы ноги твоей тут больше не было! Вон!»

Вересов спорить не стал. Вытащил сумку, начал складывать вещи.

«Нервная ты стала, – заметил он. – Отчего бы? Живешь в городе, работа спокойная. Риска нет, лавин нет, а такое впечатление, будто у тебя горная болезнь».

«Это еще что такое?»

«Высота, она по‑разному на людей действует. Солнце опять же, сверкание снега… и люди вдруг как будто не в себе становятся. Вот как ты».

«Так у меня, значит, горная болезнь? – взвилась Варенька. – Я, значит, ненормальная? Хорошо придумал, муженек. Лучше некуда! Собирайся быстрее, а то ударю чем‑нибудь тяжелым по голове! Утюгом, например! И отвечать не буду! Горная болезнь, скажу! От любимого супруга заразилась!»

Илья посмотрел на нее и усмехнулся. Красивое лицо жены исказила гримаса ненависти ко всему, что было связано с ним, с его жизнью, интересами, с его любовью к горным вершинам. Она не простила ему своей ошибки.

«Ну, что? – он оглянулся по сторонам. – Все, кажется? Вот тебе телефон Аксельрода. Если я какую вещь забыл, позвони. Приду заберу».

Варенька рыдала, свернувшись калачиком в кресле. Что она оплакивала? Свою случайную любовь, разбитые надежды? Или просто окончание семейной жизни, которая, в сущности, у нее и не начиналась? Может, это действительно к лучшему?

Ее больно ранило равнодушное спокойствие Вересова. Для него в их разлуке не было трагизма. А для нее? Господи, до чего же она запуталась в себе, в своих мыслях и желаниях…

Хлопнула входная дверь. Варенька вздрогнула.

«Илья ушел, – горько подумала она. – На этот раз навсегда. Он не вернется».

Кончался февраль, заметая Москву прощальными вьюгами. Скоро, совсем скоро весна…

* * *

Ангелине снова не удалось выспаться. Что за напасть такая? То Самойленко трезвонит в шесть утра, то Маша Ревина бормочет спросонья всякие ужасы. Неужели нельзя подождать пару часиков? Как легко люди забывают приличия, если их что‑то беспокоит!

– Геля! – трагическим голосом взывала в трубку Машенька. – Данила ходит к тебе на сеансы?

– Ходит.

– Ну?

– Что «ну»?

– Как он? Улучшения есть?

– Пока не заметно. А в чем дело? Что‑то случилось?

Машенька громко захлюпала в трубку.

– Да‑а… случилось. Он фирму разоряет. Берет деньги со счета и неизвестно куда девает. Представляешь?

– Смутно. Я не специалист по финансам.

– Зато ты специалист в психиатрии! – возразила подруга, всхлипывая и шмыгая носом. – Как ты думаешь, можно его отстранить от дел? Сослаться на невменяемость, например. Объявить недееспособным?

Закревская опешила. Такой прыти она от Машеньки не ожидала.

– Ты хочешь объявить Ревина недееспособным?

– Что‑то вроде этого. Можно?

Ангелина Львовна помолчала, сдерживая готовое прорваться возмущение.

– Думаю, это будет не так просто…

– Почему? Ты же сама видишь, у него патологические отклонения в психике.

– Я бы сказала, у Ревина наблюдаются некоторые странности. Только и всего. Практически все люди в той или иной мере странные. Это не повод для принятия крутых мер. Ни один толковый врач не признает Ревина невменяемым. Он вполне адекватен, спокоен, рассудителен. Что тебе взбрело в голову?

– Боже мой! Ты считаешь Данилу нормальным?

– Вполне…

– Куда же в таком случае он деньги девает?

– Это уж не в моей компетенции, – усмехнулась Закревская. – С финансами и бизнесом вы сами разбирайтесь.

– Но ты можешь хотя бы попытаться выяснить, что происходит? Зачем ему столько денег? Возможно, Ревина шантажируют.

– Я попробую, – нехотя согласилась Ангелина. – Только… ничего обещать не могу.

– Ой, Геля! Ты наше спасение! – завопила Машенька. – Постарайся! Мы в долгу не останемся.

– Кто это «мы»?

– «Мы»? – растерялась Машенька. – Ну… люди, сотрудники. И я, конечно.

– Понятно. Маша, у тебя часы далеко? Будь любезна, посмотри, который час.

На том конце связи повисло молчание.

– Геля, прости, – виновато забормотала подруга. – Ну прости! Честное слово, я с этой нервотрепкой ночь и день перепутала. Я тебя разбудила?

– Похоже на то…

– Прости! Я думала, уже день. У меня тут жалюзи опущены, шторы задернуты… черт его разберет, утро или вечер.

– Ничего себе!

– Да… я в спальне заперлась, обдумываю ситуацию. Сутки уже сижу, курю, счет времени потеряла. Прости, ради бога.

После разговора с женой Ревина Ангелине стало уже не до сна.

– Утро все равно испорчено, – сказала она себе.

И пошла на кухню варить кофе. Взбалмошная Машенька своими подозрениями вызвала у нее смутную тревогу. Что‑то в этой истории с Ревиным в самом деле выглядит… необычно.

Закревская выпила две чашки кофе, предаваясь мрачным мыслям, и набрала номер Марата. Он ответил сразу.

– Ты как будто ждал моего звонка!

– Я всегда жду, ты же знаешь.

– Ловелас! На меня твои штучки не действуют. Так что давай, включай внимание. У меня серьезный разговор.

– Правда? – продолжал дурачиться Марат. – Ты предлагаешь мне руку и сердце?

– Тьфу на тебя!

– О‑о‑о! Как жестоко! Бессердечно! Лина, как ты можешь…

Ангелина Львовна терпеливо переждала его излияния. Когда он замолчал, она сказала:

– Я хочу поговорить с тобой. Сегодня можно?

– Для тебя – в любое время суток.

– Тогда в десять утра в моем офисе. У тебя получится?

Марат заглянул в свой ежедневник.

– Получится. Заехать за тобой?

– Не надо. Я на метро.

Она не спеша начала собираться. Пока она вымоет голову и уложит волосы, пока оденется, пока доедет… как раз и господин Кали тин пожалует.

Так и получилось. Едва она успела раздеться и прислониться к горячей печке, как в холл ввалился засыпанный снегом Марат.

– «Зима недаром злится, прошла ее пора!» – с пафосом процитировал он. – Не успел выйти из машины, превратился в снеговика. Вы позволите?

Он отряхнул куртку и повесил ее рядом с печкой. Самойленко сидел в кресле, курил.

– Здравствуйте, Марат Анатольевич. Давненько не виделись. Какими судьбами к нам?

– Да вот, ехал мимо… дай, думаю, зайду. Соскучился.

– Ну‑ну…

Самойленко сделал большие глаза.

– Идем ко мне, – предложила Ангелина. – А то Олег надымил тут…

– Да ла‑а‑адно, «надымил»! Скажите прямо, что хотите посекретничать. Разве я не пойму?

– Понимающий ты наш, – усмехнулась Закревская. – Хватит курить. Скоро твои пациенты придут кодироваться. А тут хоть топор вешай…

Марат последовал за ней в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь.

– Ну‑с, сударыня, я весь к вашим услугам.

– Это хорошо… Садись, устраивайся поудобнее. Разговор у нас с тобой будет долгий.

– О чем?

– Помнишь, ты мне говорил, что с детства увлекался историей американских индейцев?

Калитин удивленно поднял брови.

– Помню… и что?

– Можешь рассказать о них подробнее?

– Об индейцах? – еще больше изумился Марат. – Надеюсь, ты шутишь?

Она покачала головой.

– Ты хочешь мне помочь, Калитин?

– Ну… – он развел руками. – В общем, да. Только при чем индейцы?

– Самане знаю. Просто рассказывай… а я буду задавать вопросы по ходу.

Марат кашлянул.

– Ты оригинальная женщина, Лина. Н‑да… – он потер затылок. – Индейцы, значит. Что ж, поехали. Начнем с того, что… будучи маленьким мальчиком, Марат Калитин – то бишь твой покорный слуга – прочитал книжку «Дочь Монтесумы», которая произвела на него неизгладимое впечатление. Я просто бредил ею. Представляешь?

– Вполне. И что же?

– Как что? До этого я вообще никаких книг не читал. Бабушка с ног сбилась, пытаясь привить мне любовь к чтению. Я же предпочитал улицу, драки и игры типа «казаков‑разбойников». А эта книга… она меня захватила. Во мне произошел полный внутренний переворот. Я стал разыскивать и читать об ацтеках, инках и майя все подряд, что мог добыть. Я научил уличных мальчишек делать головные уборы из перьев, и мы переловили на нашей улице всех голубей. Я увлек товарищей своих детских игр легендами о рисунках и подземельях пустыни Наска, о святилищах Теночтитлана[9]и великой империи инков. Я мечтал стать историком, чтобы посвятить себя этой исчезнувшей культуре, расцвет которой покрыт тайной, а закат трагичен и необъясним…

– Ты мечтал стать историком? – удивилась Ангелина Львовна. – Первый раз слышу.

Он пожал плечами.

– Я и сам забыл. Дело прошлое… Пришлось заняться другими вещами. Наверное, история не для меня. Сидеть в архивах, дышать пылью, годами расшифровывать разные закорючки… бр‑р‑р! Я рос слишком живым, слишком подвижным, слишком любознательным. Выбрал карьеру, близкую к военной, и не пожалел об этом. Когда пришлось уйти с государственной службы, открыл сыскное агентство «Барс», ты знаешь. Мне нравилась моя работа. Но… – Калитин махнул рукой, – к индейцам это не имеет никакого отношения.

В данный момент Закревскую тоже гораздо больше интересовали индейцы, чем судьба сыскного агентства.

– Марат… а как выглядели их города?

– Великолепно. Воочию я их, как ты сама понимаешь, не видел. Но вот зато в воображении… О! Пирамиды Солнца, прекрасные храмы, арки, дворцы, площадки для игры в мяч… сады. Потрясающее зрелище.

– Сады?

– Что тебя так удивило?

– Да нет, ничего… Теперь я сама расскажу тебе сказку. Один мой пациент видел во сне некий храм Бога Солнца. В нем были золотые окна, двери, стены, крыша, потолки и культовые предметы. Но это еще не все. В центре храма находился огромный, несколько метров в диаметре диск из чистого золота, символизирующий Солнечное божество. Вокруг храма располагался «золотой двор» – где все было отлито из золота: деревья, растения и травы, олени, бабочки, пастухи… Причем все это выполнено в натуральную величину и двигалось! Что ты на это скажешь?

Марат помолчал, обдумывая ответ.

– Ты думаешь, пациент все придумал? – спросил он.

Закревская кивнула:

– Честно говоря, да.

– Напрасно! Он описал тебе Куско Кориканча, «золотой двор» правителя инков. Инки были невероятно богаты и так же невероятно жестоки. Во время праздников с их золотых алтарей текли реки человеческой крови…

– А… как золотые фигуры двигались?

– При помощи искуснейших механизмов. Почему ты меня расспрашиваешь?

Ангелина Львовна закрыла глаза и вздохнула:

– Он меня пугает.

– Кто?

– Этот пациент…

– Не вижу ничего страшного, если кто‑то увлекается культурой инков. Начитался, насмотрелся картинок, потом во сне увидел.

– Плавучие сады у индейцев были?

– Кажется, да.

– Хорошо. Ты сможешь мне еще рассказать об ацтеках, инках и майя?

– С удовольствием…